Константин Писаренко - Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона

• Название: Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона
• Автор: Константин Писаренко
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4444-0531-4

Кто такие «боголюбцы», или «ревнители благочестия»? Как они оказались возле царя Алексея Михайловича? Какую роль в этой партии играл игумен Никон и почему именно он стал патриархом всея Руси в 1652 г.? Чем ему обязана Россия и за что вправе осуждать его? По чьей вине возник религиозный раскол? И, наконец, кто и как, исправив политические ошибки Никона, спас московское государство от большой беды, хотя и не смог уберечь от трагедии церковного размежевания? На эти и другие вопросы, опираясь на анализ имеющейся на данный момент документальной базы в различных публикациях и исследованиях, с привлечением при необходимости и архивных материалов, постарался ответить автор предлагаемой на суд читателя книги.

---

Из тридцати двух духовных лиц шесть итоговый протокол не подписали и за то ничего не претерпели. В том числе и М.С. Рогов (Рогуев), протопоп кремлевской церкви черниговских чудотворцев князя Михаила и боярина Феодора. С легкой руки автора «Записки о жизни Ивана Неронова» Михаила Стефановича давно считают жертвой Никона. Ведь якобы Неронов в 1657 г. обвинил в лицо патриарха в том, что тот «черниговского протопопа Михаила проклял дерзостно и скуфью с него сняв» за «недельное» двоестрочие в «Кириловой книге», изданной в 1644 г. Московский печатный двор Рогов покинул летом 1651 г. по мотивам, нам неизвестным. Никон в ту пору управлял Новгородской епархией, и уволить «справщика» без санкции A.M. Львова не сумел бы. Что касается черниговского храма, то в нем протопоп Михаил прослужил до конца жизни, в «скуфье», и, будучи черниговским протопопом, 17 (27) февраля 1654 г. порадовал Соловецкий монастырь вкладом на общую сумму в пятьдесят рублей. Не спутал ли биограф протопопа казанского одного справщика с другим, то есть с Иваном Наседкой, который действительно конфликтовал с патриархом Никоном, за что и угодил в опалу осенью 1652 г.?!

А соборный протокол 1654 г. не подписали именно шесть, а не семь оппозиционеров, ибо епископ Павел резолюцию завизировал, правда, с дополнением: «Смиренный епископ Павел Коломенский и Коширский, а что говорил на святем соборе о поклонех, и тот устав харотейной во оправдание положил здесь, а другой писмяной». Ремарка, не обеляющая, а обличающая архиерея и того, кто стоял за его спиной. Что не понравилось Павлу Коломенскому? На собор патриарх вынес шесть положений, корректирующих русский обряд по образцу греческому (малороссийскому): двери на литургиях отворять на «великий выход»; воскресную литургию начинать в два, а не в шесть или семь часов дня; мощи святых располагать под престолом; священникам с амвона без риз не петь и не читать; в великую четыредесятницу всем кланяться в пояс, а не с коленопреклонением; службы вести на антимисах, ничем их не покрывая.

Вот из всего этого епископ из Коломны «забраковал» только поклоны. Почему? А потому, что все прочее прихожанина не касалось или не очень волновало. Задеть за живое русского мужика могли исключительно перемены в поклонах и форме крестного знамения. Можно не сомневаться, Павел Коломенский готовился опротестовать сразу два новшества. Однако Никон перехитрил оппозицию, ограничившись поясными поклонами. Патриарх явно предлагал «боголюбцам» компромисс: унификации с украинскими обычаями подлежит все, кроме крестного знамения. Судя по результату, «боголюбцы» — участники собора либо согласились с Никоном, либо неодобрительно промолчали. Павел Коломенский, наверняка, тоже бы примкнул к тем или другим, если бы не имел инструкцию Неронова: заострить внимание народное на упразднении земных поклонов и двоеперстия. Не посягательство Никона на второе, ослабило силу демарша, хотя «протестант» возмутился и устно, и письменно, предъявив вдобавок вещественные доказательства — «устав харотейный» и какую-то древнюю рукопись.

Неронов в Спасо-Каменном монастыре ожидал вестей о соборе с великим нетерпением. Стоило ему сообщить, что в Москве духовенство рекомендовало богослужебные книги «исправити противо старых харатейных и греческих» экземпляров, он, не выясняя подробностей, тут же взялся за сочинение второго послания государю, от 27 февраля (9 марта) 1654 г. Заклеймив «сонмище иудейско», поднявшее руку на исконное православие, он потребовал созыва «собора истинного» с делегированием на форум не только архиереев, но и монастырского руководства, протопопов, монахов, попов, дьяконов и добродетельных прихожан «всякого чина». Впрочем, добрые три четверти письма автор посвятил защите коленопреклонения и двоеперстия: «Отцы преданное коленное покланяние попираемо и крестнаго знамения сложение перст пререкусмо, и ново некако сказуемо не от писания!» Естественно, о братьях-украинцах Неронов не упомянул, зато в изобилии ссылался на разные авторитеты, в том числе на святителя Филиппа, митрополита московского и Максима Грека.

Если подлинный адресат ноябрьского обращения — не царь, а патриарх Никон, то и февральское предназначалось не Алексею Михайловичу, а его подданным. Из-под пера опального протопопа вышел манифест, предрекавший русскому народу гибель, коли тот не вступится за русское православие, не отразит чуждые иноземные влияния на вековые традиции, веру сберегающие. Земные поклоны и двоеперстие красноречием Неронова приобретали характер ключевых «бастионов», падение которых вело к деградации Святой Руси. «Всяко благочестие преста и чадом церковным везде плачь!» — напишет пламенный трибун в тот же день Стефану Ванифатьеву, приславшему, похоже, с тем же курьером, отеческий совет старому товарищу прекратить борьбу и покаяться. Царский духовник явно выполнял просьбу самого патриарха, искавшего примирения, а не ссоры.

Увы, Неронов рвался в бой. Благо «людие же от многих градов начаша приходити к нему на посещение». Под опекой благожелательного к Неронову архиепископа Маркела в Спасо-Каменном монастыре паломники свободно общались с изгоем, внушавшим устно и письменно, что царю нужно «первее со враги церкви брань сотворить. Потом на иноплеменник да идет!» Послание Алексею Михайловичу копировалось добровольными помощниками под присмотром фактического секретаря Неронова игумена Феоктиста и через приезжавших в обитель почитателей отца Иоанна развозилось в разные концы страны. Эти проповеди смущали умы всех верующих, вынуждая каждого выбирать наименьшее из двух зол — русско-украинское слияние за счет ослабления православных традиций или незыблемость древнерусского благочестия в ущерб территориальному расширению родной державы. Отчаянные воззвания, исходившие с Вологодской земли, раскалывали Россию на два лагеря. Но благодаря хитрости Никона должного впечатления не производили. Ведь на двоеперстие никто не покушался. В глазах большинства россиян Неронов выглядел нелепо, обвиняя патриарха в том, чего он не совершал. Впрочем, боевой клич проигнорировали не все. Многие насторожились, предчувствуя нехорошее со стороны святейшего владыки. А кто-то, в целом меньшинство пока ничтожное, и за упразднение земных поклонов, и за гонения на «еретиков» уже был готов встать под знамена непокорного протопопа.

Если возбудить массовое народное негодование в 1654 г. нероновцы не сумели, то Никона напугали по-настоящему. Не видя эффективного способа нейтрализовать антивоенную оппозицию, ловко игравшую на народной набожности, патриарх растерялся и ответил сопернику стандартно — ужесточением репрессий. Получилось и смешно, и страшно. Наверняка, «боголюбцев» позабавил запрет Неронову обращаться к государю в письменной форме, переданный спасо-каменному затворнику через Ванифатьева. Нельзя царю, пиши царице, и 2 (12) мая 1654 г. отец Иоанн побеспокоил Марию Ильиничну нарочно верноподданническим письмом — почти без нравоучений, зато с неисчислимыми жалобами на несправедливую опалу и мольбами о заступничестве перед супругом за невинно пострадавших. Автор, словно издеваясь, намекал адресату и иже с ним, чем крепок — не царскими милостями, а народной симпатией. Ну а нравоучения и агитацию ему ничто не помешало в тот же день развернуть в депеше «юзнику» Стефану Ванифатьеву. И что любопытно. О двоеперстии в ней — ни слова, о поклонах — совсем чуть-чуть, о «богопротивнике» Никоне — две трети текста. Неронов заклеймил патриарха с разных сторон — и как мучителя, и как лжеца, и как узурпатора («царь-государь положил свою душу и всю Русию на патриархову душу»).

Судя по документу, лидер «боголюбцев», ознакомившись с подробностями собора, быстро перестроился, исправив допущенную оплошность. Обряды на время отошли на второй план. А весь обличительный запал целиком сосредоточился на порочности патриарха, который аналогичную гибкость проявить не смог. Наоборот, опрометчиво подверг остракизму епископа Коломенского Павла. Попытку образумить иерарха предпринял, да успехом та не увенчалась. Упрямство друга Неропова вывело Никона из себя, и слуги по его воле Павла, «из мантии обнажи, жестоце и на лютая биения и наказания предаде». А затем, понимая, что епископ ни за что не отступит, а продолжит протестами разжигать народное недовольство, глава русской церкви в нарушение традиций и закона сам, без соборного решения, лишил узника сана и сослал на Онежское озеро, в Палеостровский Рождественский монастырь. Несчастный мгновенно обрел мученический ореол, и, естественно, Неронов в письмах и Марии Ильиничне, и Ванифатьеву не преминул наряду с иными упомянуть и сей грех патриарха.

Конспиративная активность Неронова, крайне тревожившая Никона, породила еще один «смех» — неряшливую книжную справу. Безусловно, патриарх и без «вологодских» «советчиков» прекрасно понимал, что унификация украинских и русских обрядов при объединении двух народов неизбежна. Провести ее аккуратно и приемлемо для каждой из сторон он и собирался, для чего вскоре после интронизации вызвал из Новгорода в Москву Арсения Грека. В середине сентября 1652 г. «киевлянин» пополнил штат черных попов домашней крестовой церкви патриарха с годовым окладом в размере десяти рублей. Пополнить пополнил, но служить в ней не довелось, по-видимому, ни дня. Никон тут же отправил двух старцев — Зосиму и Арсения — в Новгород для закупки на патриарший счет в казенных и приватных библиотеках греческих и латинских книг и манускриптов. Отобрали свыше ста инкунабул рукописных и печатных — от откровений Иоанна Златоуста и Григория Богослова до размышлений Плутарха. А еще восемнадцать русских «Грамматик». И, похоже, монах Зосима в той миссии играл роль поручителя перед новгородцами за благонадежность мало кому ведомого грека.