Жеральдин Бегбедер - Спонсоры. Нет проблем, или Небольшие трансбалканские хроники из страны спонсоров

• Название: Спонсоры. Нет проблем, или Небольшие трансбалканские хроники из страны спонсоров
• Автор: Жеральдин Бегбедер
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-86471-490-4

Парижане Нина и Ален приезжают в Сербию, чтобы закончить здесь монтаж документальной ленты для одного из французских телеканалов. Поиски профессионального монтажера приводят их к Большому Боссу. Прежде Большой Босс работал над пропагандистскими картинами, а теперь стал капиталистом и предлагает Francuzi снять фильм о легендарной кинозвезде, боровшейся с нацизмом в 30-е годы, Хеди Ламарр. Вот только одна подробность: Нина и Ален должны найти и других спонсоров, иначе на фильм со звездами не хватит денег. «Nema рroblemа», как говорят в Белграде, то есть «никаких проблем». Начинается охота за спонсорами — «новыми сербами», разбогатевшими путем сомнительных политических операций, контрабандистами и спекулянтами разного рода, в том числе и военными преступниками, которые все как один разъезжают в лимузинах с дымчатыми стеклами, живут с любовницами и охраной на роскошных виллах в Белграде и загорают на частных пляжах в Черногории.

Бурлескное и не знающее ни в чем удержу road-movie — вот что представляет собой этот роман. Читая его, открываешь, как просто стать кинозвездой за три недели и как в совершенно изменившейся Югославии на самом деле не изменилось ничего. Здесь по-прежнему царят безумие, излишества во всем и хаос.

---

Обвинение следует за обвинением, атмосфера накаляется, наступает момент, когда все уже в лихорадке, и какая-то из итальянских гримерш, решив, что пора перейти от слов к делу, хватает машинку для стрижки и бегает с ней за Мистером X по комнате с намерением — о святотатство из святотатств! — покуситься на его золотой гребешок. Крики, вопли, «Боже мой!» по-сербски, «Боже мой!» по-итальянски, «Боже мой!» со всех сторон, начинается сражение, обе команды дерутся за машинку для стрижки, выдирая ее друг у друга, битва в разгаре, и вот уже из соседней комнаты, где спрятался Мистер X, раздается рев раненого зверя, и оттуда выбегает одна из гримерш, размахивая с торжеством, подобным торжеству Далилы, прядью волос белградской знаменитости.

Ален, снова пользуясь моментом, пытается хоть каким-нибудь образом натянуть на себя пилотку, доброжелательные одевальщицы, окончательно взявшие его сторону, помогают ему, закрепляя ее шпильками и заколками, прибегая ко всевозможным хитростям, чтобы замаскировать предмет споров его густую шевелюру, которую все же удалось спасти…

— Чем вы тут занимаетесь? Давайте скорее! — кричит Джулия, уставшая от бардака вокруг.

Тайминг есть тайминг, она обязана соблюдать тайминг, она приплясывает на месте, смотрит на часы и жутко нас всех ненавидит.

— Эта девица, должно быть, переспала с продюсером, — важно говорит Вук. — Она в жизни не работала ассистентом режиссера, у нее никакого самоконтроля, и она явно не умеет с нами управляться.

В конце концов мы вслед за Джулией все-таки спускаемся по лестнице и выходим из здания, движемся вдоль вагончиков, отведенных для звезд: этот принадлежит Джереми Айронсу, он играет полковника, вот его парикмахерша, его гримерша, его персональный психолог; этот принадлежит другому английскому актеру, Джону, исполнителю роли Мордашки — лейтенанта, влюбленного в Милену и соперничающего с полковником; этот… Вук знающий все и всех, немедленно нас просвещает.

На съемочной площадке суета сует и всяческая суета. Марко то орет в мегафон, то дует в свисток, расставляя по местам массовку и раздавая ценные, но по меньшей мере противоречивые руководящие указания. Режиссерша, окруженная продюсерами, смотрит на мониторе эпизод, в котором участвуют три сотни матросов с бутылками пива в руках, можно подумать, это реклама пива, говорит кто-то, а ну-ка убрать часть бутылок, приказывает кто-то другой и сразу же транслирует этот приказ через токи-воки кому-то третьему.

Нас замечает и направляется к нам мужчина лет пятидесяти: чуть вьющиеся волосы с проседью, холеная бородка, проницательные голубые глаза, черная рубашка, распахнутая так, что виден тщательно эпилированный торс, белый шелковый шарф, искусно замотанный вокруг шеи. Знакомимся. Вальяжный мужчина оказывается сценаристом, которому поручено все переписывать на месте, и это служит прямым подтверждением теории Мистера X об work in progress.[85] Сценарист размахивает листками бумаги, на которых только что переделанный им эпизод, — ему хотелось развить и усилить роли солдат, особенно французского солдата. Он говорит о свободной импровизации, о стихийности творчества, о системе Станиславского и еще о чем-то, в чем я не слишком разбираюсь, но улавливаю, что все это направлено на то, чтобы пробудить в актере творческую мощь и динамизм. На Алена же в результате вдохновенного монолога сценариста накатывает новая волна тревоги.

— Что это еще за фокусы с переписыванием диалогов в ходе съемки? Какая, к черту, свободная импровизация? Скажи ему, что лично я намерен придерживаться того блядского текста, на выучивание которого положил столько сил, и все — точка.

— What is the problem?[86] — спрашивает наш тренер-сценарист у Алена.

— Everything is fine, itʼs OK, — иду на хитрость я. — Не is a little stressed, thatʼs all.[87]

И наш учитель, удовольствовавшись моим объяснением, принимается работать с Вуком, Стояном и Аленом над произношением и точностью английской интонации, заставляя их раз за разом повторять текст, который они уже выучили с голоса. Теперь выясняется, что у всех полный непорядок с артиклем «the», вот так надо, вот так, «the», «the», высуньте кончик языка между зубами, так, «the», «the», и они старательно повторяют: «зе», «зе», потом, высунув кончик языка между зубами, — «the» «the»…

Вскоре появляется режиссерша, улыбаясь во все свои тридцать два зуба:

— Привет всем! Как дела? Порядок? — И снова, уже по-английски: — Hello! Everything is OK?

Мы окончательно перестаем понимать, на каком языке говорить во время этих съемок. Между тем взгляд Неллы Бибица вдруг останавливается на Алене и его пилотке, из-под которой выбивается несколько непокорных прядей — часть волос не удалось затолкать так, чтобы были не видны. Режиссерша просит снять пилотку, Ален неохотно выполняет просьбу, и — «Его постригли?» — недоверчиво спрашивает она, оглядываясь по сторонам.

— Кто-нибудь его стриг? — Режиссерша постепенно накаляется. — Я спрашиваю, кто-нибудь стриг его? Так не пойдет, то есть это совершенно никуда не годится! — кричит она раздраженно.

— Yes, yes! — отвечает Ален, убежденный в своей полнейшей безнаказанности, и, как пойманное на месте преступления дитя, улыбается Нелле, стараясь вложить в эту улыбку все обаяние, каким обладает. Видно, что на нее это действует.

— Да, конечно, они немного подрезали Алену волосы, — бесстыдно встреваю я с очевидной ложью.

А тренер-сценарист рассыпается в комплиментах шевелюре артиста, и понятно, что горячим Аленовым защитником его делает исключительно сходство их волосяного изобилия. Затем начинается долгий спор о том, были или не были все французские солдаты стрижены наголо, а может быть, это зависело от звания, надо бы проверить, скорее всего, это полная ерунда и чрезвычайно далеко от действительности, заключает дискуссию режиссерша, она опять становится категоричной:

— Волосы слишком длинные, их надо еще подрезать. Сделать намного, намного, НАМНОГО короче. Марко! Марко! Джулия! Джулия!

Нелла Бибица зовет своих ассистентов — уж конечно, только их тут не хватало, но вот и они — несутся сюда вскачь.

К завтрашним крупным планам надо укоротить ему волосы хотя бы на несколько сантиметров, — приказывает режиссерша.

И Марко — злобно глядя на Алена, вот сволочь! — показывает ему, как действует машинка для стрижки, а мне приходится снова успокаивать моего бедного мальчика, говоря, что нет, нет, только чуть-чуть укоротить, не волнуйся.

После того как раз и навсегда был найден компромисс, все — каждый со своим мнением по поводу длины волос Алена — успокаиваются, кроме Марко, который притворяется, будто не понял, и продолжает рассматривать Алена с выражением лица, которое ясно говорит: все равно ты свое получишь! Нелла Бибица тем временем принимается на чистейшем английском раздавать указания по мизансцене. Исполнители эпизодических ролей дружно кивают, в том числе и Ален, который не понял из всех режиссерских объяснений ни единого слова, но так профессионально прикидывается, ничем себя не выдав, что я балдею. К нам приближается итальянский солдат. Тренер-сценарист объясняет, что это Стефано, талисман режиссерши, который играл во всех ее первых короткометражках. Нелла считает, что Стефано приносит ее фильмам удачу, ну и пришлось его вставлять почти во все эпизоды, и это было совсем не просто, он ведь не знает ни слова по-английски, а платят ему, как будто он играет большую роль — за все съемочные дни, и мало того, этому участнику массовки со статусом звезды предоставляют собственный вагончик.

— Конечно-конечно, да-да, понятно, — киваю я, поглядывая на статиста Стефано, который уже подходит к обитателю соседнего вагончика Джону-Мордашке, английскому актеру с внешностью героя-любовника и, по всему видно, непомерными амбициями, с первого взгляда заметно, что для него главное — сразу же отделить себя от прочих, подчеркнуть, что Джон — не чета другим, что Джон — актер первой категории и так далее. Он старается держаться в сторонке, выглядит ужасно надменным и словно бы говорит с презрением: уж я-то никакого отношения к этим эпизодникам не имею.

Нелла Бибица одета в то же кошмарное, мешок мешком, джутовое платье, что во время кастинга, когда мы видели ее впервые. Платье измято и подпоясано веревкой, от чего бюст нависает, а и без того внушительный зад кажется еще больше, мало того, платье влезло в складку между ягодицами и шуршит, когда режиссерша передвигается, — ткань-то грубая. Мне вспоминается одежда спартанок — особенно когда я вижу сандалии Неллы, — а подобравшись ближе, понимаю, о господи, да они же настоящие, этнические…

— Внимание, мотор! — орет Марко по-английски, приставив к губам мегафон.

И внезапно начинается волшебство: три сотни статистов-матросов бешено аплодируют Милене, хрупкий силуэт которой возникает на палубе военного корабля. Надменная и грациозная, она идет — как будто танцует, как будто плывет, не касаясь ногами пола. На русской артистке красное шелковое платье, но вдруг она срывает его с себя, вращает над головой и резким жестом швыряет, вернее, отпускает в полет над землей, и легкое воздушное платьице парит в воздухе, а потом тихонько опускается прямо на матросов. Их снимают со спины, мы только слышим, как по толпе, на мгновение онемевшей, пробегает волна восторженного шепота, потом кто-то свистит.