Игорь Шайтанов - Шекспир

• Название: Шекспир
• Автор: Игорь Шайтанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03626-0

Имя Уильяма Шекспира известно каждому, а его личность и творчество до сих пор вызывают живой интерес не только в его родной Англии, но и во всем мире. Составной частью этого интереса является так называемый «шекспировский вопрос» — попытка приписать созданные Шекспиром пьесы, поэмы и сонеты другим авторам. В своей новой книге известный литературовед, специалист по творчеству Шекспира Игорь Шайтанов убедительно опровергает аргументы сторонников подобных взглядов, реконструируя на основе известных нам источников хронику жизни великого драматурга и обстоятельства появления на свет его произведений, которые и сегодня, через сотни лет после их создания, не оставляют равнодушными читателей и зрителей.

---

Сохранилось письмо от 7 декабря 1595 года сэра Эдварда Хоуби (женатого на дочери лорда-камергера!) его двоюродному брату по матери — сэру Роберту Сесилу:

Сэр, будучи извещен о том, что Вам невозможно быть в Лондоне завтра вечером, я возьму на себя смелость узнать, будет ли вторник [9 декабря] Вам более любезен, с тем чтобы посетить нашу скромную Чэннонроу, где в час столь поздний, как Вам это будет угодно, двери будут открыты пред Вами для ужина, а К[ороль] Ричард собственной персоной готов предстать пред Вашим взором…

Общий консенсус (при редких репликах несогласных) существует относительно того, что «Король Ричард» — новая пьеса Шекспира «Ричард II», самая политически интригующая его хроника, заставляющая при каждом издании или сведениях о каждой прижизненной постановке задавать вопрос: а сцена отречения короля выброшена или оставлена?

В интимном кругу и в присутствии значительных лиц было бы странно подвергать пьесу цензуре, ее политическая острота представляла особую привлекательность для людей, столь искушенных в политике, как эти двое. Сэр Эдвард — придворный, дипломат и сын дипломата, сэра Томаса Хоуби, чей перевод с итальянского «Придворного» Кастильоне (1561) стал учебником достойного поведения для ренессансных джентльменов. Сам сэр Эдвард был именно таким придворным, что видно и по стилю его письма к Роберту Сесилу, сыну Уильяма Сесила, лорда Берли, лорда-казначея и главного советника Елизаветы (а еще недавно — опекуна графа Саутгемптона). Отец уже стар и готовит Роберта себе на замену. С 1584 года он — член парламента, с 1591-го — член Тайного совета; с этого времени он фактически исполнял обязанности государственного секретаря, хотя Елизавета, не желая вступать в конфликт с графом Эссексом, противником Сесила, не производила официального назначения до июля 1596 года.

Уже и сейчас сэр Роберт — важный и желанный гость. Актеры начнут спектакль, когда ему будет угодно…

Любопытная бытовая зарисовка мелькнула за строками этого письма — актеры в богатом доме. Им хорошо платят, и они готовы предоставить свои услуги в любой вечерний час (у себя в театре они играли в дневное время). Вероятно, они считали за честь играть перед сэром Эдвардом и сэром Робертом, даже если их присутствием и ограничивался зрительный зал. Здесь к месту слова Гамлета актерам о том, что суждение знатока должно «перевешивать целый театр».

«Ричард II» — именно та пьеса, которая могла прийтись по вкусу двум политическим мужам. Если в более ранних хрониках Шекспир инсценировал исторические события, в основном следуя за источниками (так было в «Генрихе VI»), или оценивал их в свете новейшей политической доктрины — макиавеллизма (в «Ричарде III»), то новая пьеса — прорыв в область исторической мысли, неведомой не только драматургу, пишущему хронику, но и историку, и политику.

Два века спустя создатели исторической науки будут обращаться к Шекспиру за наставлением. Так что современные ему реальные политики должны были оценить, что механизм исторических событий никому не удавалось разобрать так детально, добравшись до самой потаенной пружины в них — личной вовлеченности главных участников. Их воля не творит истории по собственному хотению, но служит спусковым крючком, приводящим в движение людские массы; в движение, инерция которого ощущается порой долго и разрушительно.

* * *

Именно таков случай короля Ричарда II, героя хроники, открывшей вторую тетралогию исторических пьес. Только знал ли об этом Шекспир, имел ли в виду эти два цикла? Или, убедившись в том, что жанру хроники сопутствует успех, он просто вернулся к началу событий, предшествовавших войне Алой и Белой розы? «Эдуард III» — о короле-прародителе враждующих кланов внутри дома Плантагенетов; затем «Ричард II» — о том, кто ему наследовал; «Генрих IV» — о том, кто сверг Ричарда, тем самым положив основание будущей смуте…

В этом ряду Ричард — король-интеллигент с эстетическими наклонностями, вошедший в историю быта как изобретатель носового платка (до этого сморкались в рукав или в полу камзола). Он нежно любил свою первую, рано умершую, жену — Анну Богемскую (Шекспир перенес их отношения на вторую — Изабеллу Французскую, которая по своему малолетству была супругой короля скорее формально).

Но не следует слишком осовременивать Ричарда. В 14 лет он в одиночку бросился на ряды восставших крестьян под предводительством Уота Тайлера, требуя от них повиновения своему королю. Дух предков — идеальных рыцарей — жив в нем, а новая чувствительность лишь возбудила прежнее феодальное своеволие, сделав его более мелочным. Об этом и повествует пьеса Шекспира, в которой дядя короля — Джон Гонт — на смертном одре бросает ему: «Ты — Англии помещик, не король…» (II, 1; пер. А. Курошевой). Кажется, что Пушкин помнил эти слова, когда в «Истории Петра» оценивал разницу между «государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плод ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые — жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые писаны для вечности или по крайней мере для будущего, — вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика».

Последствия падения Ричарда в 1399 году будут изживаться целое столетие в распре домов Йорков и Ланкастеров, пока не будут физически уничтожены все основные участники конфликта и не наступит примирение сторон — при царствующей династии Тюдоров. Так что Шекспир пишет о том, что было давно — 200 лет назад, но все еще близко и памятно по своим последствиям и как исторический пример. Пример, обретающий новую актуальность по мере того, как стареет Елизавета, «королева-девственница», не имеющая прямых наследников.

* * *

То, что два ренессансных джентльмена и политика решили посвятить вечер хронике «Ричард II», удивить не может. Скорее, удивляет другое: «Ричард II», пожалуй, — первая из шекспировских хроник и трагедий, способная вызвать сомнение: неужели и это написано для публичного театра, стоячий «двор» которого заполнен лондонскими подмастерьями?

Сегодня трудно различить, кем была обеспечена популярность пьесе. А то, что она была популярной, — сомнений нет. Дошли сведения о нескольких ее постановках — и установлен издательский рекорд: в течение двух лет она была издана трижды. Ее второе кварто — один из первых случаев, когда преодолена анонимность и поставлено шекспировское имя.

Но только в четвертом кварто, выпущенном после смерти Елизаветы в 1608 году, были добавлены «сцена в парламенте и низложение короля Ричарда». Всегда ли она присутствовала в спектаклях?

Издательский успех не может служить доказательством популярности у лондонских подмастерьев. Один пенни за вход им по карману, но несколько шиллингов за книгу — едва ли. Это свидетельство того, что хроника понравилась в ложах, хотя была предназначена не только для частной сцены. В первом же кварто сказано, что она печатается в том виде, «как она была публично представлена (publikely acted)».

Шекспир знает, как развлечь сотни зрителей, но создается впечатление, что теперь его тексты обретают дополнительную глубину, на которую приглашены немногие. Эта глубина отсвечивает, играет в поэтическом слове, о котором недостаточно сказать, что в нем — опыт петраркизма, любовной лирики. В «Ричарде II» поэтическое слово Шекспира не столько заставляет оглянуться назад, сколько открывает какую-то неведомую перспективу. Для нее несколько веков спустя найдут слово — барокко, а достаточно скоро поэзию такого рода назовут «метафизической». Она ассоциируется не с шекспировским именем, а с именем Джона Донна, поэта-метафизика…

История литературы любит проводить разделительные линии: Шекспир — английский Ренессанс, Донн — английское барокко. Это, в общем, так, но сами эпохи не знают ни разделительных барьеров, ни долгих пауз. Шекспир старше Донна на восемь лет. В середине 1590-х Донн — студент одного из юридических иннов и усердный посетитель театра. Это известно, а тогда легко предположить, где он получил первые уроки своего будущего стиля — на спектакле по «Ричарду II».

Пресловутая сцена отречения Ричарда щекотала нервы и в качестве политического намека была способна возбудить толпу, но в ложах она возбуждала гамлетовскую мысль. Ричард еще не спрашивает: «Быть или не быть» (в отношении его этот вопрос зададут другие — те, кто одержал над ним победу), — но он будет поражен и поразит окружающих, задав схожий вопрос: что значит — быть? Он был рожден королем и всю жизнь был им. Когда корона снята с его головы, кто он теперь? Воплощенное ничто. Прямо в парадной зале Вестминстера, где произошла сцена отречения в присутствии всех значительных лиц государства, Ричард просит, чтобы ему принесли зеркало. Всматриваясь в него, Ричард хочет увидеть последствия произошедшей с ним перемены, но они не прочитываются в зеркале, там — все то же лицо, которое должно было стать совсем другим или его не должно быть вовсе, поскольку нет больше того, «кто каждый день под кров гостеприимный / Сзывал по десять тысяч человек…» (IV, 1; пер. М. Донского). В гневе и тоске Ричард бросает зеркало и над его осколками произносит сентенцию: «И в том тебе урок, король угасший, / Как быстро скорбь разрушила лицо».