Алексей Евсеев - Кукук

• Название: Кукук
• Автор: Алексей Евсеев
• Жанр: Современная проза

Этот текст является чисто биографическим и в нём отсутствуют какие-либо вымыслы. Возможны ошибки, неверное восприятие реальности, слежавшиеся воспоминания, невероятные совпадения, но ни в коем случае — фантазия.

Прожив эмигрантом в Германии 11 лет, в 2007 году я решил было вернуться в родной город. В Петербург. Вернувшись, начал писать письма русскоязычным друзьям в Германии, стал рассказывать обо всём том, что им могло быть интересным. Я писал сперва один текст на всех, затем сохранял его под именем адресата, прочитывал, держа друга-подругу в голове, и мысленно обращаясь к нему, вносил корректуры в зависимости от затронутых в нем тем. Очень быстро мне это дело наскучило, и я стал лениво отсылать всем одно и тоже по электронной почте на несколько адресов единовременно. Оттого — что теперь я писал, не имея перед собой конкретного лица, — письма мои сами собой обратились в повествовательную форму. Набралась у меня, таким образом, чёртова дюжина этих полурассказиков.

Этими текстами я продолжительное время разговаривал с самим собой. Забалтывал себя ими от депрессии. И они мне, признаюсь, помогали.

---

Бабушка говорит сама с собой. Меня это тоже раздражало:

— Бабушка, перестань говорить вслух!

— Я все время одна, вот и разговариваю сама с собой, чтобы не разучиться.

— Ты не разучишься!

Бабушка откладывала мне деньги на сберкнижку. Мне было стыдно, что это она делала тайком, лишь для меня, минуя моего двоюродного брата. На эти деньги позднее я успею купить себе музыкальную аппаратуру, прежде чем те красные червонцы, сиреневые четвертные билеты и бесцветные стольники превратятся в бесполезную бумагу.

Я забрал бабушку к себе в город сразу же после того, как остался в квартире один. Так мы проживём несколько лет вместе. Она потом несколько раз будет злиться на Таню, ставшую моей женой, увидев меня в пьяном виде. Я не стану алкоголиком, я не стану пьяницей, но я также никогда не полюблю чай с сахаром. Моим алкоголизмом станет любовь к музыке.

Тебя, бабушка, я поминал лишь горькой водкой, уж прости.

Уехав из Питера в Германию, я возвращался домой лишь единожды, через год после отъезда. Был месяц дома. Почти всё время проработал. Уехал, пообещав бабушке приезжать почаще. Но больше не приехал ни разу. Родители забрали её к себе, сдав сперва квартиру в наём, а вскоре и вовсе продав. Бабушке довелось-таки увидеть своих правнуков. Таня ездила с ними в Питер. Спасибо ей за это! Бабушке было уже за девяносто. Она всё время проводила в постели.

Как-то раз позвонила мама: Привет. Вчера бабушка умерла.

Я (в комком в горле): Понятно.

Пауза.

Мама: Я тоже сейчас не могу говорить…

Я: Пока!

И мы повесили трубки. Я начал плакать. Плачу опять. Теперь из-за бабушки. Я не поехал на её похороны. Я ни разу не был на её могиле. Я урод. Боже, какой я урод!

Отделение А 3.1

Прибытие в новое отделение, как тому и положено быть, каждый раз начинается с экскурсии. Планировка во всех отделениях различная. Устои тоже разные. На первом этаже (оговорюсь, это по-русски первый этаж, по-немецки — Erdgeschoß) сразу же при входе — слева и справа — две комнаты медперсонала; холл с зеркалом и информационным столиком; на нём — знакомый нам уже журнал убытия-прибытия пациентов; огромная светлая кухня; туалет; комната для курящих (я не курю, заходить не будем) и совмещённые столовая и комната отдыха. Сестра говорит, что все места, кто где сидит, расписаны, и мне следует потом самому найти себе свободное. Поднимаемся наверх, на второй этаж. Душевая, туалет, 5 двухместных палат. Вот эта — моя. Комната раза в два больше предыдущей — той, что я делил со Стариком. Просторная, светлая, проветренная. Симметричная. Два окна, головой к ним кровати. Две тумбочки. Моя койка слева. На тумбочках настольные лампы. Моя — белая, у соседа — коричневая. Соседа нет. На его тумбочке стоят две бутылки минералки и такой же, как у меня жёлтый словарь от Langenscheidt[54] — только английского языка. В ногах у кроватей стоят по шкафу. Огромные. В свободном углу — бесполезный стол и три стула. Помещение выглядит ухоженным. Лишь в одном месте на потолке видны несколько тёмных пятен, да у кроватей стены слегка выпачканы постояльцами. На второй этаж мы подниматься не будем, там женское поселение. В подвале стиральные машины. Всё ясно. Спасибо!

Это здание, в отличие от предыдущего, лишено каких-либо запахов. В 5.2 носу тоже было нечего делать. 4.1 гниёт, там обонянию раздолье. В каждом помещении свое разнообразие.

В душевой замечаю кладбище косметики: зубные щётки и зубная паста, бритвы и пенка для бритья, расчески и щётки с копнами волос на себе, лосьоны, крема, гель, воск, пинцет, фен. Всё выпачкано в засохшей пене и зубной пасте. На стене два крючка, на которых висят два полотенца. Рядом прилеплен жёлтый листок для заметок, написано от руки:

Wofür hänge ich

mir eigentlich ein

neues Handtuch hin —

Wenn es doch jeder

benutzt?!

Frenzel[55]

Странно. Это комната личной гигиены для десяти человек. Мест для полотенец лишь 2… Да и как тут было бы определить своё. Они в клинике лишь четырёх цветов: белые, розовые, голубые и жёлтые.

В туалете ещё забавнее. Там вообще один крючок с полотенцем. Кто им пользуется?

И в туалете, и в душевой висят коробки с бумажными салфетками. Очень удобно, но я задаюсь вопросом: сколько же их во всей клинике расходуется?..

В унитазе не спущена моча.

Впервые сталкиваюсь с интеллигентным писсуаром. Ищу кнопку слива. Не нахожу. Озадаченно делаю шаг назад. Может быть, там внизу что-то ногой нажимается? Вода спускается. Ага, значит, он меня видит и моется самостоятельно. Там в стене есть вертикальная стеклянная полоска тёмно красного цвета. На уровне моего живота. Впервые такое вижу. Я могу быть свободен, в моих услугах не нуждаются.

Позднее в другом здании знакомлюсь с писсуарами, под которыми действительно есть педаль.

Начинаю раскладывать своё скудное хозяйство по шкафу и тумбочке. Сажусь на кровать. Всё, обжился. Теперь у меня этот процесс доведён до минимума. Сразу же чувствую себя дома. Не как дома, а именно дома. А ведь всю жизнь был привязан лишь к своему собственному жилью. Не мог на ночь в гостях оставаться. Даже если сильно выпивал, или если на часах уже далеко за полночь. В любом случае — из последних сил тащился на свою родную койку. Теперь всё изменилось, и изменился я сам.

На стене висит репродукция картины Мане. Или Моне. Вечерний Париж под звёздами. Пустое уличное кафе. Скорее всего — Мане. Один из двух, это точно. Бабеля от Бебеля отличить легче. Исаака я читал. А вот кто такой Бебель?..

Способность различать слова schon[56] и schön[57], schwul[58] и schwül[59] приходит со временем произвольно. С фамилиями сложнее.

Картины, кстати, висят во всех отделениях. Этого Мане-Моне я видел в 5.2. Там был также Миро, Кандинский и куча хороших фотографий с цветами. В 4.1 висят настоящие картины. Подписаны: L.A.'99. Некоторые из них очень классные. Нарисованы шкаликом. Подарок пациента? В 3.1 сплошная ерунда. Цветы-цветы. Словно салфетки в рамку засунуты. На кухне, правда, висит акварельный рисунок с тушевым контуром. Картина каждый раз скрывается за открытой дверью. Я часто за распитием какао смотрю на неё. На ней изображена сценка на огромной кухне позапрошлого века. На переднем плане нарисована очень красивая девушка. Рисунок профессионала. Очень классный. Может быть, украсть?! На память о дурке.

Сижу на кровати. К компьютеру не тянет. Среди всякой мелочи нахожу бирку от ключа, что от моего предыдущего шкафа. Иду относить её обратно, возвращаю на место. По дороге встречаю Старика.

Он: Тебя перевели?

Я: Да. Отослали прочь.

Он: Жаль.

Что тут поделаешь?! Такова воля Аллаха.

Я: Всего доброго!

Он махнул рукой. Как мой дед когда-то. Déjà-vu.

На выходе из отделения, сестра: Вы уже перебрались?

Я: Да, съехал вниз.

Она:???

Я: Сначала было 5.2, потом 4.1, теперь 3.1…

Она: Что вы имеете в виду?

Я: Цифры: 5, 4, 3… Countdown.[60] Следующее отделение должно быть вторым. Катимся вниз.

Она: А! Ну, вы это, надеюсь, не серьёзно.

Я: Конечно же, нет (что я, псих что ли, чтоб сдавать свои планы?!). Спасибо за всё! Пока!

Она: Machen Sie es gut![61]

Заодно сходил в библиотеку и взял первый из трёх томов «1001 ночь». Сажусь на кровать, читаю.

Через пару часов по коридору слышны тяжёлые шаги, дверь отворяется и входит мой новый сосед. Большой, страшный на первый взгляд, но добродушный — на второй, человек с восточноевропейским акцентом. Говорит невнятно. Я не распознал его имени. Лет за пятьдесят.

Не люблю переспрашивать по несколько раз подряд. Потом разведаю. Делаю вид, что понимаю всё, что тот говорит. Несколько дней спустя, привыкнув к его речи, понимаю уже действительно всё сказанное.

Он пришёл после работы. После той самой — рабочей терапии. Им, оказывается, ещё за это дело доплачивают. Догадайтесь сколько?! Евро в час. Три часа работы в день — три евро. И здесь — эта пресловутая 1€-Job.

Царко, так зовут моего соседа, или Зарко (Zarko), имя его я считываю позже за обедом с карточки на боксе с едой, спрашивает, не против ли я того, чтобы держать всё время окна открытыми. Я — да, мне так тоже больше нравится: прохладно и свежо. Отлично! Он угощает меня печеньем и уходит курить.

Я смотрю на вид из окна. Итак, ходим по кругу. Против часовой стрелки. Напротив отделение 5.2, где я отлежал три недели, слева 4.1, в котором я провёл два полных дня и две половинки, и вот то, о котором пишу здесь. Справа вид на четвёртое здание, в котором мне ещё не довелось побывать. Сверяюсь с планом на флайере. Так оно и есть — это второе отделение. Мне потом туда. Посередине маленький парк с огромной ёлкой и невзрачными мозаичными произведениями. Oh, Tannenbaum, oh, Tannenbaum!!! Голубая ель. Надеюсь, что мне не придётся делать хадж по полной программе, т. е. семь раз вокруг да около… Это всего лишь Вуншдорф, а не Мекка-Медина, ёлки-ты-палки…

Название взятой в библиотеке книги также наводит на грустные мысли: тысяча и одна ночь. Я здесь, в клинике, с пятнадцатого января. «И вышел он, как ему было предсказано свыше, на волю в 2011 году» Я ведь тоже, как и Шехерезада начал рассказывать байки, чтобы оттянуть время казни…