Алексей Евсеев - Кукук

• Название: Кукук
• Автор: Алексей Евсеев
• Жанр: Современная проза

Этот текст является чисто биографическим и в нём отсутствуют какие-либо вымыслы. Возможны ошибки, неверное восприятие реальности, слежавшиеся воспоминания, невероятные совпадения, но ни в коем случае — фантазия.

Прожив эмигрантом в Германии 11 лет, в 2007 году я решил было вернуться в родной город. В Петербург. Вернувшись, начал писать письма русскоязычным друзьям в Германии, стал рассказывать обо всём том, что им могло быть интересным. Я писал сперва один текст на всех, затем сохранял его под именем адресата, прочитывал, держа друга-подругу в голове, и мысленно обращаясь к нему, вносил корректуры в зависимости от затронутых в нем тем. Очень быстро мне это дело наскучило, и я стал лениво отсылать всем одно и тоже по электронной почте на несколько адресов единовременно. Оттого — что теперь я писал, не имея перед собой конкретного лица, — письма мои сами собой обратились в повествовательную форму. Набралась у меня, таким образом, чёртова дюжина этих полурассказиков.

Этими текстами я продолжительное время разговаривал с самим собой. Забалтывал себя ими от депрессии. И они мне, признаюсь, помогали.

---

— Алешенька, ты же знаешь, что и я, и бабушка твоя, мы не вечные, скоро мы умрём. А у меня никого, кроме тебя, солнышко, и нету. Нету более родного мне человека на свете. Ты один и есть.

Тут мне придётся опять сделать отступление, т. к. то, что вещала тётка, было полной ерундой. Родным человеком я ей никак быть не мог, т. к. виделись мы с ней от силы пару-тройку раз за год, а то и реже. Мы здоровались, она меня спрашивала о моём здоровье и прочей чепухе, и на том всё заканчивалось. Никакой душевной близости, никакого значительного интереса друг другу у нас не было. С моей стороны отношения были вынужденными. Я не испытывал к ней никакой антипатии, но симпатии также не было. И опять же не был я ей единственным племянником. У моей бабушки кроме Нины было ещё пятеро живых сестёр. Почти у всех у них должны были быть внуки. Знаком я был, правда, лишь с одним из них. Мой двоюродный брат, мой тёзка, старше меня на пару лет, попадался Нине Ивановне на пути куда чаще, нежели я. Нина подолгу жила у своей сестры Клавы, которая в свою очередь жила с семьёй, т. е. с сыном, невесткой и внуком Лёшей. Все эти разговоры о избранности мне стали не по душе. Я понял, что у меня что-то будут просить, а отказать мне будет ох как непросто. Напрасно я принимал те злополучные трёшки и пятёрки… Сколько их было в сумме? Не вспомнить. Вот и пришло времечко за них рассчитаться.

— Послушай меня, ты ещё молодой — ничего толком не знаешь, а у меня душа за тебя болит. Как у тебя жизнь сложится?

Всё это время я пытаюсь дышать ртом, т. к. от тётки пахнет очень неприятно. Раньше я думал, что это был запах её болонки, но потом догадался — причиной тому был старческий запах. Странно, но от моей бабушки, как впрочем и от деда, так никогда не пахло, а они были старше Нины на несколько лет. И жила моя бабушка круглый год в деревне, а Нина — в городской квартире с ванной. Бабушке же с дедом приходилось ходить в баню. Не чаще чем раз в неделю. Бабушка всё время вкалывала в огороде, дед пил горькую…

— Я вот что решила. Я хочу отвести тебя к батюшке, чтобы он тебя покрестил. Это великое чудо. У тебя стразу душа возрадуется.

Дальше шло перечисление того, как выгоден процесс крещения. Явная и ничем не прикрытая пропаганда. Примерно в это же время меня начали вербовать в комсомол, т. к. в классе из 40 учеников некомсомольцем оставался я один.

— Ну что, согласен?

— Да.

Боже! Зачем я сказал «да». Ведь надо было сказать «нет».

— Раз ты не против, я договорюсь с церковкой и приеду за тобой на следующей неделе. С мамой твоей я тоже поговорю. И вот ещё что. Ты же знаешь, что у меня есть квартира, которую я хочу переписать на тебя?

Об этом мне говорила бабушка. Но к новости этой я был безразличен. Идея заполучения чужого жилья казалась мне постыдной.

— Когда я умру, у тебя будет место, где жить со своей собственной семьёй. Скажи мне, ты хочешь, чтобы эта квартира досталась тебе?

— Ой, я не знаю…

— Ну, как не знаешь. Тебе же ничего для этого делать не нужно. Я всё оформлю сама. У меня есть деньги. И на похороны у меня есть сбережения. Тебе нужно только сказать «да». Ну что молчишь?!

— Тётя Нина, я, правда, не знаю. Что я должен сказать?

— Скажи? что согласен.

— Да, спасибо.

Квартира, предлагаемая в завещании, была мне абсолютно не нужна. Но сказать «нет» я в те годы ещё не умел. Своим «нет» я боялся оскорбить человека. И поэтому покорно выдавливал из себя «да».

Я уже тогда догадывался, что моя жизнь сложится трагично, что никаким богатством (движимым или не движимым) меня не спасти. Поэтому на тёткин вопрос «Как у тебя жизнь сложится?» мог обречённо ответить: «Плохо, очень плохо она у меня сложится, тётя Нина». На то были свои причины.

— Ну, вот и хорошо. А крещение, Алёшенька, это чудо. Ты это сразу поймёшь. Когда оттуда обратно домой поедем, сердце у тебя радоваться будет. Это всегда так… Я тебе и библию привезла. Сейчас пойдём в дом, я тебе её покажу. Только это не подарок. Я в следующий свой приезд её заберу.

Библий она привезла две. Та, что досталась мне на недельку, была древним нечитабельным изданием с ятями. Я потом долго листал её, вдыхая запах страниц, опять-таки сырости и пыли. Эту книгу было приятно держать в руках. При всей её затёртости и потемневших страницах, впечатление она производила живого существа. Читать её я так и не взялся. Вторая библия была совершенно новой. Она почти целиком состояла из кичёвых картинок с подписями к ним. От количества цветов было сложно сфокусировать взгляд на мотиве. Её я закрыл на первых же страницах. Эту книгу Нина ценила, по всей видимости, больше своей родительской библии, т. к. не отважилась оставить её мне, забрала с собой.

— Я спрошу у батюшки, что надо будет взять с собой. Точно знаю, что чистое бельё и полотенце. Крестик я тебе уже купила.

Это был конец разговора. Из дома вышла бабушка и громко позвала: «Кушать!"

Мы вернулись из прогончика на участок и пошли домой. Нина пошла дальше то ли нашёптывать бабушке очередные семейные сплетни (её жизнь состояла из курсирования от одной сестры к другой), то ли делиться результатами нашей с ней беседы. Я сел завтракать. Затем ознакомился с книгами. Вскоре Нина уехала, оставив мне на этот раз красный червонец.

— Купи себе что-нибудь.

— Спасибо.

Что-то со мной было не так.

Впоследствии я начал её избегать, прятался. Когда же меня отловили, я сказал, что передумал, что не хочу, что мне это всё не нравится…

В результате меня не удалось покрестить. С комсомолом тоже не срослось. Я не смог зазубрить его прописные истины для «вступительного экзамена». А потом, во второй раз, просто не пошёл. Я уже гордился тем, что не такой как все. Больше гордиться было нечем. Разве что тем, что у меня дома были подпольным образом записанные кассеты «Битлз», о существовании которых знал далеко не каждый мой однокашник.

Квартира тёти Нины после её смерти достанется моему троюродному брату Лёше. Тот согласится спасти свою душу. И правильно сделает.

Я же погрязну в грехе уныния с вытекающей из него попыткой самоубийства.

Отделение А 4.1

…и пришёл я в отделение A4.1. И отвели меня в мою коморку. И была та комната на двоих.:) Мне досталась кровать у окна. Соседа ещё не было. О его существовании говорила смятая постель. Помещение маленькое, квадратное, кубообразное. Две кровати, две тумбочки, стол, два стула, шкаф, умывальник с зеркалом. Окно закрыто, батарея на максимум, спёртый запах. Это здание, в отличие от предыдущего, — старой постройки. Возможно, что запах из-за его ветхости. Я открыл окно, выключил отопление. Стал разбирать свою одежду. Шкаф поделён на две части. На одной, левой, наклеен номер 9, на другой — 10. Моя правая половина, т. к. в ней торчит ключ. На ключе — бирка с номером отделения и номером шкафа. Я отцепляю её и бросаю в тумбочку. Ключ цепляю к штанам. Инстинктивно открываю обе половинки. Слева груда полок, сваленных внизу, на которых лежит пара скомканных шмоток. Моя половина цивильная: полки на месте, вешалки даже есть. Перетаскиваю сюда свою одежду из рюкзака. Закрываю шкаф на ключ. Начинаю заполнять тумбочку.

Заходит сосед. На вид — дед, старик. Здороваемся. Он очень невнятно говорит. Я не смог распознать его имя. Фамилия красивая: Rosenberger. Наши фамилии написаны на табличках при входе в комнату. Он подходит к шкафу, открывает свою половину, смотрит на его содержимое, закрывает дверцу и запирает её на ключ.

Он: Алексей.

Пауза.

Он: Ты русский?

Я: Да.

Он: Do you speak English?

Хорошее начало.

Я: Нет. С немецким у меня лучше…

Он: Beautiful.

Я: Beautiful?

Он: Ja.

Пауза.

Он: Это словарь?

На моей тумбочке действительно лежит мой немецкий словарь.

Я: Да.

Он: Хорошо. Я тебе помогу с немецким, а ты меня научишь русскому.

Я: Договорились.

Он: Я знаю …

Я: Простите?!

Он: Мир.

Я: Я не понял.

Он: Космическая станция «Мир».

Я: А! Так её уже нет. Её затопили несколько лет назад.

Он: Да?!.

Садится за стол, достаёт записную книжку, пишет. Написав что-то, подходит ко мне, показывает: Твоё имя?

На листочке старческим подчерком: Alixz.

Я: Нет, не так.

Беру его ручку и пишу: Alexey.

Он мне под руку: Зачеркни то, где неправильно!

Жестами показывает, что ему надо записывать, иначе забудет.

Он подходит к окну, закрывает его, включает отопление. Придётся жить на его условиях. Я люблю прохладу и свежесть. Дед садится на свою кровать. Я замечаю, что всё его постельное бельё чем-то забрызгано. Он достаёт из тумбочки бутылку колы и пьёт. Скорей всего этой колой всё и испачкано. Он постоянно в движении: выходит из комнаты, возвращается, проверяет свою пижаму под одеялом, копошится в своей тумбочке, опять выходит, заходит, одевает куртку, уходит, возвращается, раздевается, садится за стол решать кроссворд.