Николай Окунев - Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2

Скачивание начинается... Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Описание книги "Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2"
Описание и краткое содержание "Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2" читать бесплатно онлайн.
В своих мемуарах автор воспроизводит картину московской жизни в дни двух революций 1917 года, гражданской войны, новой экономической политики советской власти. Он показывает, как разрушались устои Российского государства: экономика, культура, религия, мораль, быт. «Утомительным однообразием безобразий» считает Окунев то «новое», что входило в русскую жизнь…
Воспоминания автора иллюстрируются фотографиями прежней Москвы и ее обитателей.
«Ласковое дитя двух маток сосет», — часто говаривала моя покойная матушка.
История повторяется. В Православной Церкви новый раскол. Я чувствую себя «старообрядцем», а потому меня уже не злят, а смешат «деяния» нового Архиепископа Московского. Так и видно страстное желание попасть в Патриархи. Но как бы Илиодор не подставил ножку.
20 июня/4 июля. На заседании Гаагской конференции 30-го июня Литвинов заявил, что советской России требуется кредитов на сумму 3 млрд. 224 млн. золотых рублей, из коей суммы 1 млрд. 50 млн. — на восстановление транспорта, 750.000.000 — на восстановление различных отраслей промышленности, 904.000.000 — на нужды земледелия и 320 млн. — на восстановление банковой системы и стабилизацию рубля. И эти суммы выражают, по словам Литвинова, «лишь минимум необходимого», причем подчеркнул, что кредиты должны быть оказаны непосредственно государству.
В Баварии провозглашен королем принц Рупрехт. Нужно отметить, что это сообщение напечатано в «Известиях» нарочито незаметно бледным некрупным шрифтом и имеет этакий насмешливый заголовок: «В Испании отыскался король», а в «Правде» об этом событии ни словечка.
5/18 июля. Последние две недели погода прекрасная. Жара и дожди умеренные; все как следует: злаку на потребу и человеку в удовольствие. Ночи тихие, красивые. Тянет на воздух, но «на воздухе» убийства, грабежи и ад музыкально-вокальных звуков. Поют и играют в домах, на бульварах, во дворах, и больше всего — в бесчисленных кабаре, кафе, «уголках», ресторанах, чайных, столовых; в наших местах у Сухаревой по Сретенке в каждом доме какое-нибудь «заведение», а по переулкам «самогон». Самогон распивочно, самогон на вынос (4–5 млн. бутылка). Были бы деньги, а жить любящему и могущему «жить» можно не хуже, чем в копеечные времена. На Кузнецком мосту и в Рядах, или на Тверской, да на Петровке завелось много магазинов, по роскоши обстановки и товаров мало чем уступающих довоенным. Давно ли я отмечал бедность и бледность нарядов, физиономий и фигур. Теперь другое — на каждом шагу можно встретить и шикарную женщину, и франта по-европейски. Откуда-то явились и жирные фигуры, и красные носы. В газетах тысячи реклам о пьяных напитках, о гастрономии и об увеселениях самого легкого жанра. По содержанию этих реклам видно, что существует теперь и Яр, и Стрельна, и всякие шантаны, только разве не под прежними названиями. Новые-то, пожалуй, оригинальнее. Что-нибудь вроде «Не рыдай» или «Стоп-сигнал!». Недавно разбирался процесс о содержательницах домов терпимости. Значит, все «восстановилось». И стоило огород городить?
Но в это же время видим, слышим и чувствуем, что в России страшный голод. Картины его демонстрируются не только там, куда ездит «всероссийский староста» Калинин (т. е. «в голодных краях»), пишущий в своих путевых записках с откровенностью «какого-нибудь Короленко», что «одни умирают, другие хоронят, третьи, более счастливые, стремятся использовать остатки от умерших, вплоть до мягких частей их тела», айв самой Москве, по всем ее улицам, не исключая и центральных. Особенно красочны такие картины на Каланчевской площади и прилегающих к ней улицах и переулках. Голодному человеку, должно быть, очень спится, или он до того обессилен, что только как будто спит. Таких по тротуарам тысячи: лежат в одиночку, лежат и целой семьей, прямо на камнях, подчас на грязных, на мокрых. Одеяние — лохмотья, подобие какого-то дорожного «багажа», тоже лохмотья. Обуви никакой, но обязательно рваная шапка или фуражка, лежащая около хозяина. Хочешь — клади в нее советские тысячи или сотни, хочешь — бери из нее то, что туда брошено сердобольными спекулянтами. Для владельца ее это, должно быть, безразлично. Ему хлеба нужно. Даже, вероятно, не только одного хлеба и воды, а щец каких-нибудь, кваску или молочка. И подло сознавая, что никто этого ему не доставит, сам спешишь перейти на другую сторону, где нет такой тротуарной ночлежки, или «приемного покоя» (вследствие «солнечности» этой стороны или «тени», смотря по температуре дня), и тоже ничем ему не поможешь ни сегодня, ни завтра, за исключением вычетов из жалования в Помгол, что в сущности какая-то фикция, ибо не все ли для нас равно, сколько нам платят жалования в месяц: сто ли миллионов или 96.
Просмотрел сейчас кучу газет за последние две недели. Скучно и нерадостно. Больше всего «нэповских» объявлений да отчетов о процессе эсеров. О Гаагской конференции тоже пописывали, но не так рьяно, как о Генуэзской. Да она ни к чему и не привела. Признано «бесполезным продолжать дальнейшие переговоры». В среду на этой неделе — последнее заседание. Французская печать говорит о невозможности какого-либо компромисса с советской Россией и устанавливает, что «после опыта, произведенного по требованию Ллойд Джорджа британским народом, теперь остается понять, что восстановление Европы должно бы начать не с востока, а с запада». А затем — о делах литературных и… церковных. (Последним теперь уделяются целые фельетонные рамки.)
По литературе — о Горьком. Его последние писания сильно забеспокоили господ коммунистов. Не иначе критикуют их, как под заглавием «На дне» или «Почти на дне». Смотри-ка, мол, как опустился Максим Горький. Сегодня в «Правде» С. Зорин пишет, что Максим Горький своими заграничными политическими выступлениями вредит русской революции, «и вредит сильно». Между прочим, за границей напечатано письмо Горького к Рыкову, по которому выходит, что Горький «тысячу раз за время революции указывал советскому правительству на бессмысленность и преступность изничтожения интеллигенции в безграмотной и невежественной стране».
Наплевал М. Горький в лицо «прекрасной Франции», и не пустили его в Ниццу. Но все-таки он сейчас где-то во Франции и плюет оттуда в лицо «красивейшей из красивейших» русской революции. После этого все-таки его в Москву пустят, но только едва ли безопасно это будет для него. Зорин намекает уже, что М. Горький — больной зуб и что его надо запломбировать, а то и просто вырвать.
Да наплевать нам, невежественным и безграмотным, на Максима, у нас теперь Антонин есть, глава «обновленческого движения Православной Церкви», творец «живой церкви», и самопоставленный Архиепископ Крутицкий. По информации Ив. Трегубова, извлекаемой мною из «Известий» от 11 числа, видно, что на собрании «живой церкви» агенты Антонина на страже революции. Протоиерей Красницкий, только что вернувшийся «из командировки», докладывает собранию, что «Петроград является центром контрреволюции в лице кадетов, профессоров, адвокатов и др. реакционеров». «Мы, — говорит Красницкий, — послали туда сначала протоиерея Введенского, но ему там камнем проломили голову», но вот поехал туда Красницкий и «безболезненно» преобразовал там «епархиальное управление», т. е. как-то отделался от епископской власти, и произвел протоиерея Гремячевского в «уполномоченные ВЦУ по Петроградской Епархии», а затем устроил избрание протоиерея Николая Соболева на пост управляющего епархией, но, добавляет информатор, «так как управлять Епархией может только Епископ, то протоиерей Соболев прибыл в Москву и 9-го июля в Троицком подворье рукоположен в Епископы, и даже возведен в сан Архиепископа Петроградского».
Столь радостное событие смягчило чекистов из «живой церкви» и они в тот же день подали высшей советской власти прошение о помиловании 11 человек, приговоренных в Петрограде к расстрелу по делу изъятия церковных ценностей (в том числе и митрополита Вениамина). Дальше Трегубов сообщает, что в Ростове, Азове, Таганроге и Новочеркасске образовалась группа прогрессивных священников, но Ростовский Епископ Арсений, «отказавшийся благословить дело этих священников, арестован, и тогда они обратились к соседнему Донскому Митрополиту Митрофану, который благословил их» (и, значит, не арестован, — догадываюсь я).
«Заштатный священник Соловьев из Самары сообщил, что большинство самарского духовенства пока еще молчит.» Ну молчал бы и ты, ваше заштатное преподобие!
Одним из последних «деяний» ВЦУ (вцу? — тьфу!) постановление «раскассировать» причт храма Христа Спасителя за неприятие мер к прекращению мер против ВЦУ со стороны «мирянских организаций». Три его протоиерея и один дьякон уволены за штат. Один протоиерей, протодьякон, два дьякона и три псаломщика переведены в другие епархии. На их место назначены сторонники нового церковного движения.
Есть ли какая «церковность» в таком «циркуляре», разосланном по «всем, всем, всем» епархиям: «Организуйте немедленно местные группы «живая церковь» на основе признания справедливости социальной революции и международного объединения трудящихся. Лозунги: белый епископат, пресвитерское управление и единая церковная касса», и т. д. Что поделаешь! Штаты везде сокращаются, и даже в чекушках. Вот какой-нибудь спец по лозунгам и перекочевал из ГПУ в ВЦУ. Свои люди!
Подписывайтесь на наши страницы в социальных сетях.
Будьте в курсе последних книжных новинок, комментируйте, обсуждайте. Мы ждём Вас!
Похожие книги на "Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2"
Книги похожие на "Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2" читать онлайн или скачать бесплатно полные версии.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Отзывы о "Николай Окунев - Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2"
Отзывы читателей о книге "Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2", комментарии и мнения людей о произведении.