Агустин Яньес - Перед грозой

• Название: Перед грозой
• Автор: Агустин Яньес
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1983

Роман прогрессивного мексиканского писателя Агустина Яньеса «Перед грозой» рассказывает о предреволюционных событиях (мексиканская революция 1910–1917 гг.) в глухом захолустье, где господствовали церковники, действовавшие против интересов народа.

---

А между тем тетки падре Исласа вынуждены были обходиться жалкими грошами: полкило рису на всю неделю, столько же вермишели, сахара, патоки и масла; на пять сентаво — соли каждый третий день; на реал[91] — хлеба, два литра молока, четвертушка камоте[92] и яйцо ежедневно; раз в три недели или раз в месяц падре покупал маис, саго и охапку дров да еще несколько килограммов бобов; ежедневно причетник приносил ему корзинку фруктов, которую дон Хосе Мариа оплачивал заранее.

Его завтрак — иной раз он завтракал в ризнице — состоит из настоя апельсиновых листьев, чашки саго или атоле, стакана молока и трех ломтиков белого хлеба.

Такой образ жизни необыкновенно возвеличивает священнослужителя в глазах его прихожан, но более всего жители селения заворожены его страстной нетерпимостью ко всему чувственному — он мечет громы и молнии даже против законных браков, вызывающих в нем какое-то древнее и непонятное предубеждение; он ревниво следит за нравственностью девушек, — и недаром так рьяно поддерживают непреклонного мужа все те, кто, по их же мнению, призван печься о чести семейной.

5

Скольким бракам он воспрепятствовал; у скольких новобрачных отравил начало семейной жизни сомнениями и угрызениями совести. Падре Ислас был убежден, что девственность должна оставаться нерушимой святыней. Он неизменно говорит о «пресвятой деве», «непорочной и незапятнанной», но никогда не называет ее «нашей богоматерью» или «нашей богородицей»; в его проповедях дева Мария предстает всегда со сложенными для молитвы руками и глазами, опущенными долу, попирающей змия зла. По слухам, отец Росас, который не стесняется отпускать шутки за спиной своего коллеги, съязвил, что «святой Чемита, великомученик и девственник», рад был бы вовсе изгнать святого Иосифа из жития богоматери. Что верно, то верно, — ни разу падре Ислас не служил мессы в капелле Святого семейства; широко известно его более чем сдержанное отношение к святому Иосифу, он не упоминает святого в своих проповедях, и даже можно было услышать, как он пренебрежительно отзывался о молитвах семи воскресений, когда у святого Иосифа просят совета насчет предполагаемого замужества пли женитьбы; такое же нескрываемое пренебрежение он проявляет к проведению рождественских празднеств и особенно к процессиям с волхвами. «Это пахнет язычеством», — так, по слухам, сказал он на ассамблее конгрегации Дщерей Марии. Он явно бывает рассержен, если кто-нибудь осмелится пригласить его посмотреть на представление «Рождества» под сочельник — обычай, широко распространенный повсюду, но изгоняемый из селения главным образом благодаря усилиям падре Исласа.

Святой Антоний также не пользуется симпатией падре Исласа, в результате чего бедный святой с каждым днем теряет своих приверженцев, а его праздник лишился прежнего блеска.

С тех пор как влияние падре-наставника стало более ощутимым, в приходе празднуют свадьбы без лишней огласки, бракосочетания начали приобретать подпольный характер и рассказы о свадебных торжествах и обедах никогда не выходят за пределы ранчо. Любой случай такого рода используется падре Росасом, чтобы досадить падре Исласу; заметив, что падре Ислас снова ополчился против затеваемой свадьбы, падре Росас во всеуслышание провозглашает: «Какую добрую пару составили бы такой-то и такая-то; пойду отслужу мессу святейшему патриарху Иосифу и чудотворцу святому Антонию; со своей стороны я приложу все усилия, чтобы увидеть их поженившимися; я сам благословлю их в день свадьбы, позабочусь о хорошем оркестре из Теокальтиче или Гуадалахары, такая-то оденется как чистейшая невеста, как велит наш господь, свадьба состоится в десять или одиннадцать утра, а на паперти будет духовая музыка, затем последует великое обжорство, и в течение восьми дней продлится празднование, как велит господь». В невесты шутник всегда прочил самых почтенных Дщерей Марии и с нескрываемой радостью восклицал: «Женщины всегда должны быть женщинами. Нужно рожать детей, много детей — так угодно богу и родине!»

Между тем навязчивые идеи падре Исласа все более и более распространялись. Многие женщины — встречались и мужчины — искренне страдали и возмущались, если им ненароком случалось увидеть, как заставляет соприкасаться буйный ветер женское и мужское белье, вывешенное сохнуть на солнце. Малейший намек на нечто сексуальное, любые, самые нелепые, толкования тех или иных ситуаций приводили подчас к трагическим последствиям. А ведь уши исповедников ежедневно слышат признания, истоки которых кроются в чем-то самом невинном. Грязные мысли могут возникнуть отчего угодно, даже когда вставляется ключ в замок или вдевается нитка в иголку. Одна не знает, не согрешила ли она, позволив себе выкупаться. Другая потеряла сон, полагая себя осужденной на вечные муки из-за того, что из окна услышала беседу мужчин; о чем — она не поняла, но, разумеется, непристойную.

Донья Симона Сервантес перестала ездить на свое ранчо, но желая стать невольной свидетельницей случки животных. Некоторые женщины даже заставляли своих мужей продать скот. Редко-редко у кого в хлевах остались быки, а нашлись даже такие прихожане, которые в своем рвении изгнали и петухов из курятников.

Как бы там ни было, но в каждой проповеди, в каждом наставлении падре Ислас изливает свое благочестие, ополчаясь против греха похоти; голос его при этом звучит глухо, речь становится затрудненной, словно он плывет но бурным морям и опасается впасть в чрезмерность или недостаточность; лицо его начинает дергаться от тика, когда он пророчит гибель присутствующим, и весь этот нескончаемый поток угроз и заклятий, усиленный заиканием падре, не пропадает втуне.

Дети начинают осмысливать жизнь в атмосфере вечного мрака и запретов. Их игры и смех наталкиваются на молчание. Жизнь предстает перед ними, окутанная тайной. Чаще всего они слышат: было бы лучше вовсе вам по родиться на свет. Даже самый воздух пронизан смутной неуверенностью, которой полны люди, идущие дорогой печали. А дети чувствуют, что и в их родителях, и во всем, что их окружает, вот-вот может открыться нечто ужасное, что пытаются утаить от них старшие. И в младенческих сердцах прорастает страх и любопытство, прорастает с неотвратимой размеренностью, прорастает.

6

Настал час, когда Микаэла была готова ответить на призыв провидения, но отнюдь не прилив веры склонял к тому ее сердце, а страх, вызванный домогательствами Дамиана, и боязнь не устоять перед его страстью, которая могла бы свести на нет ее желание отомстить ему. И это ускорило гибель несчастной. Все еще хладнокровно рассчитывая свои действия, она сказала Дамиану, что между ними все кончено, поскольку она намерена вступить в конгрегацию Дщерей Марии, чтобы служить богу, отрешась от всего мирского. Дамиан принял это за шутку. Микаэла же твердила, что таково ее окончательное решение, и позаботилась его обнародовать, сообщив о пом тетке, родителям, подругам, — и прежде всего Марии, для того, чтобы об этом поскорее узнал сеньор приходский священник. Теперь она одевалась во все черное; воспользовавшись удобным случаем, открыла свои намерения падре Исласу — и так, чтобы как можно больше людей об этом узнало; весть облетела все селение и дошла до ушей Дамиана, который не видел Микаэлу после той ночи, когда она заявила ему о своем решении.

Падре Ислас был обрадован, но посоветовал ей еще раз все тщательно обдумать и подтвердить серьезность своих намерений. «Конгрегация — это карета, которая уносит души прямо на небо, но она требует жизни суровой, полной самопожертвования, и отказа от всего мирского; девушка, вступившая в конгрегацию из легкомысленного любопытства, ради тщеславия или в силу какой-то другой мирской причины, обрекает себя на гибель, и никогда она не будет причислена к славным Дщерям Марии».

Микаэла же надеялась, что в тот же день, в торжественной обстановке, она будет объявлена «соискательницей», а неделю спустя ее уже примут в конгрегацию, как достойного члена, и падре-наставник в одной из своих прекрасных проповедей будет приветствовать в ее лице «героическую святость», «назидательную добродетель», «истинное смирение» и «триумф наивысшей чистоты».

7

Еще когда он учился в семинарии, со времен отрочества, в душе падре Исласа зародился страх, который затем рос, словно раковая опухоль, — страх впасть в грех похоти; он боялся, что у него недостанет сил воспротивиться соблазну, и почти уверился в том, что однажды по устоит перед худшим из грехов и будет за это осужден навеки. Таковы истоки его благочестивого рвения. Тайна его души и его жизни. Именно поэтому он ищет одиночества.

Как и эти одинокие детп, растущие среди женщин, носящих вечный траур, боящиеся всего, что их окружает, боящиеся — а вместе с тем страстно жаждущие — каких-то слов и жестов от старших, которые раскрыли бы им тайну печали.