Вадим Андреев - Дикое поле

• Название: Дикое поле
• Автор: Вадим Андреев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1967

Роман «Дикое поле» принадлежит перу Вадима Андреева, уже известного читателям по мемуарной повести «Детство», посвященной его отцу — писателю Леониду Андрееву.

В годы, когда Франция была оккупирована немецкими фашистами, Вадим Леонидович Андреев жил на острове Олерон, участвовал во французском Сопротивлении. Написанный на материале событий того времени роман «Дикое поле», разумеется, не представляет собой документальной хроники этих событий; герои романа — собирательные образы, воплотившие в себе черты различных участников Сопротивления, товарищей автора по борьбе, завершившейся двадцать лет назад освобождением Франции от гитлеровских оккупантов.

---

— Ю-ю-ю! — раздалось вдруг за спиной: так на Олероне крестьяне погоняют лошадей.

Осокин обернулся: из-за поворота дороги появился знакомый крестьянин на высокой обшарпанной телеге. Поравнявшись с Осокиным, он закричал:

— А-о-у! — и лошадь остановилась. Крестьянин предложил подвезти Осокина.

Ежась от холода, Осокин влез в телегу. Крестьянин уступил ему часть брезентовой полсти — завернуть ноги, потом спросил, не поможет ли ему мсье Поль нынче на сборе винограда. Ах, он снова работает у Альбера! Урожай в этом году будет плохой: было слишком сухо, и виноград не налился соком… Какой стоит холод, можно ли подумать, что сейчас еще только сентябрь!..

Начался один из тех бесконечных разговоров, когда человек, уставший от одиночества, от того, что с женой и соседями уже давным-давно все переговорено, радуется новому собеседнику. Ведь тот не знает еще, как он, Марсель Вио-Кулон (не путать с другим Марселем Вио, женатым на Делавуа!), получил от отца в наследство три маленьких виноградника и за сорок лет упорной работы ухитрился учетверить состояние: завел собственную корову, вола, а перед самой войной даже купил лошадь! Вот только ему всегда не везло со свиньями. Уже который поросенок после нескольких месяцев превосходного развития начинает хиреть, теряет аппетит и в конце концов дохнет, прежде чем успевают позвать ветеринара. И уж такая судьба: где бы он ни купил поросенка — все то же самое! Однажды выписал из Лиможа сразу пару; одного уступил соседу, родственнику доктора, тому самому, которого прозвали Ночным Горшком, — и вот его собственный поросенок погиб, а у Ночного Горшка выросла замечательная свинья: когда ее зарезали, она весила четыреста двадцать фунтов…

Осокин перевел разговор на немцев. Вио с готовностью начал ругать немецких солдат. Оказалось, они украли у него картошку из сарая, а на том поле, где он обыкновенно сеял овес, устроили минное заграждение. Да еще обложили его специальным налогом за убой свиньи, хотя, как он уже объяснял Осокину, свинья у него подохла прежде, чем он успел позвать ветеринара. Окончательно разговорившись, Вио стал объяснять Осокину, почему он не верит в немецкие зверства, о которых рассказывает лондонское радио.

— У нас, на острове, немцы никаких зверств не устраивают, значит, и в СССР они ведут себя так же корректно, как и здесь, — сказал Вио и даже как будто сам поразился бесспорности своей логики. — Вот лишний налог содрать — это они могут, а зверства…

Телега подъехала к тропинке, сворачивающей к домику Валер. Распрощавшись с Вио и пообещав ему, если только хватит времени, помочь убрать виноград — но уже к концу сбора, — Осокин огляделся вокруг.

Большой участок земли, гектара два-три, был обнесен колючей проволокой. От шоссе, соединяющего Сен-Дени с Шато д’Олероном, прямо через виноградники и узкие полосы земли, засеянные озимою пшеницей, шла новая широкая дорога, утрамбованная крупной галькой и щебнём. На одном из этих виноградников Осокин в прошлом году вместе с Альбером собирал урожай. Осокин вспомнил сорт винограда — светло-желтый, почти прозрачный на свет, сквозь шкурку можно разглядеть каждую овальную косточку. На вкус он был кисловат, но из него получалось превосходное белое вино.

То, что теперь на листьях вместо лилового отсвета асфальта лежал белесою пудрой мертвый цемент, оскорбляло Осокина, как будто он сам вырастил ныне уничтоженные виноградники. Кружным путем он обошел огороженное проволокой место и, шагая через ряды уцелевших кустов, выбрался к домику мадемуазель Валер.

К югу отсюда тянулись соляные болота; вдалеке, там, где ярко поблескивала последняя полоска серебряной воды, начинался канал, соединяющий болота с морем, — тот самый, через который переходил ночью Осокин. Прямоугольники выкопанных прудов и участки болот образовывали сложнейший лабиринт, и пройти через них, не зная дороги, было нелегко. Осокин уже бывал здесь, когда удавалось урвать время для ловли угрей, забиравшихся в болота с моря. Добыча соли в прудах давно прекратилась — на Олероне летом недостаточно солнечных дней для того, чтобы остров мог конкурировать с огромными соляными болотами на юге Франции.

Домик мадемуазель Валер, в сущности, не следовало бы называть домом: это был небольшой каменный сарай, разделенный на две половины деревянной перегородкой, не доходившей вверху до крыши. Он был крыт черепицей, которую время облагородило разводами зеленых лишаев. Для чего понадобилось здесь построить, сотню лет тому назад каменный сарай — догадаться было невозможно. Во всяком случае, ни время, ни даже зимние бури ничего не могли с ним поделать: он стоял приземистый, уже давным-давно не беленный и сделался как бы частью острова, неистребимой деталью олеронского пейзажа.

Домиком, видимо, пользовались: Осокин нашел остатки углей в весьма примитивном очаге и несколько снопов соломы в углу, на которых можно было отлично выспаться. «Недаром Фред взял ключ у мадемуазель Валер. Видно, еще тогда ему пришло в голову, что домик может пригодиться». Поставив к стене деревянный щит, лежавший на полу, Осокин влез под крышу и устроился на широком поперечном бревне.

Сквозь слуховое окошко отлично было видно все место, отведенное немцами под постройку. Заграждение проходило совсем близко от домика, и Осокин подумал о том, что, пока не сделано новых рядов колючей проволоки, было бы нетрудно забраться внутрь огороженного места. «Но зачем? И что это они там делают?..» Небольшой бульдозер двигался взад и вперед по дну уже довольно глубоко вырытой ямы, — в южном углу ее подпочвенные воды образовали большую лужу. Других машин Осокин не увидел, зато рабочих было много, — судя по всему, здесь в основном использовался ручной труд. Несмотря на отчаянную немецкую брань, доносившуюся то с одного конца огороженного места, то с другого, особенной спешки Осокин не заметил. «Я еще не знаю, что они здесь строят, но ясно, что работы будут кончены еще не скоро. Но что они могут здесь, в отдалении от деревни, от батарей, выдумать? Новую батарею? У них батареи расположены вдоль берега. Вон там, в углу, уже начинают закладывать стену. Но стена ли это? В ней ширины — метра три, если не больше. А вот там, под навесом, сложены мешки с цементом. Но как много рабочих! Интересно, сколько среди них французов? Говоря, есть даже русские. Вот бы встретиться…»

Осокин просидел у слухового окошка довольно долго. Он старался прислушаться к голосам рабочих, но домик Валер находился слишком далеко от постройки, и в общем гуле невозможно было уловить законченную фразу. Он видел, как приезжали грузовики с цементом длинными железными штангами и ржавыми прутьями, из которых обычно делают скелет для бетонных построек. Затекла нога, было трудно сидеть на перекладине. «Курица на насесте, того гляди закудахтаю», — думал Осокин, все надеясь, что в какой-то последний момент он догадается, что строят немцы.

Понял он это уже по дороге домой, шагая мимо наклоненных ветром толстых стволов старых вязов: «Но ведь они же строят склад для снарядов, арсенал! Для всей северной части Олерона. Что другое они могут строить в этом месте? Как я не догадался сразу!»

Через несколько дней Фред сказал Осокину:

— Скажи, ты не мог бы позвать отца Жана?

— Отца Жана? Ты хочешь с ним познакомиться? Когда?

— Сегодня вечером. Постарайся, чтобы он пришел именно сегодня. Кроме него будут еще трое. Нам всем нужно ближе познакомиться друг с другом и кое-что выяснить. У тебя вино найдется?

— Да, конечно. А мадам Дюфур?

— Мадам Дюфур не помешает. Можно было бы встретиться где-нибудь еще, но твой дом очень удобно расположен: на самом видном месте. Никому в голову не придет, что у тебя можно устроить собрание.

— А если вломятся немцы, как третьего дня, — просто так, с пьяных глаз?

— Авось не вломятся. В крайнем случае скажем, что свадьба. Или, может быть, ты боишься… из-за Лизы?

— Нет, не боюсь. — И, посмотрев прямо в глаза Фреду, Осокин повторил: — Нет, и за Лизу тоже не боюсь.

Собрание, которое устроил Фред, конечно, меньше всего было похоже на свадьбу — единственная женщина, присутствовавшая на этом первом в Сен-Дени собрании комитета Сопротивления, была мадам Дюфур, которую даже с пьяных глаз было трудно принять за невесту. Приходили поодиночке, в кухне снимали сабо и, стараясь не шуметь, входили в столовую. Молча рассаживались вокруг стола, молча пили вино. «Заговорщики, — думал Осокин, — такие заговорщики, что за три версты видно». Сам он весь день в ожидании гостей был в приподнятом настроении.

Кроме отца Жана пришли еще трое: командан Са— буа, Альбер и Мунье — школьный учитель. Все знали друг друга отлично, но все вместе встретились впервые и чувствовали себя несколько смущенно. Разговор поначалу не завязывался. Фред молчал — по-видимому, он решил не заговаривать первым, желая, чтобы люди определились сами. Первым коснулся того, о чем все думали, командан Сабуа. Говорил он путано и больше вопросительными фразами.