Влад Савин - Страна Гонгури. Полная, с добавлениями

• Название: Страна Гонгури. Полная, с добавлениями
• Автор: Влад Савин
• Жанр: Альтернативная история

Страна Гонгури.

Мир — прекрасный и яростный? Где Любимый и Родной — так называют Вождя, сказавшего — пусть лучше умрут десять невиновных, чем уйдет от расправы один враг революции.

Мир, где про историю НАШЕЙ революции один из персонажей говорит: «И еще — тот мир более приземленный, мягкий, сглаженный, что ли… А мы для них — мечта романтиков, мир прекрасный и яростный, без полутонов, не верь что в Зурбагане высохли причалы! — там нет Зурбагана, это у них как вымышленный город мечты»

Верной дорогой идете.

Продолжение Страны Гонгури. Та же страна, тот же Вождь.

Особенности революционной охоты.

Еще двадцать лет после «Верной дорогой идете..» Революция должна уметь защищаться! И нападать? Даже АБСОЛЮТНОЕ прогрессорство, модернизация — еще не гарантия победы. Нужно — что-то еще. Что?

---

— Врешь! — сказал Итин, с яростью — чтобы мечта человечества всего так закончилась? Чтобы светлый путь единственный — тупиком оказался? Чтобы — выхода не было? Чтобы так все кончилось — не гибелью в борьбе неравной, а с размаху, в болото? Чтобы народ с этим смирился — не восстав? Чтобы Партия разложилась — вся? Чтобы нового Вождя не нашлось? Врешь, гад! А, понял — ты выдумал все, чтобы веру мою подорвать напоследок!

— Да пошел ты! — ответил Младший — так было. Я не Гонгури — сочинять не умею. Этим все кончится — и если исторический материализм прав, законы истории общие, здесь то же самое будет. Лет через шестьдесят. Но не бойся, ты свои почести получить успеешь. Будет, наверное, здесь, комхоз имени товарища Итина — и бронзовый статуй, под которым детишкам станут красные галстуки повязывать, в годовщины. И надпись на постаменте — геройски погиб, или зверски замучен. А также пароходы, строчки, и другие всякие дела — твоего имени. Мне вот так не повезет — вряд ли меня кто-то вспомнит, когда убьют. Зато после — скинут тебя с пьедестала, и начнут грязью поливать. И сказки рассказывать — о «России, которую мы потеряли», с молочными реками и кисельными берегами. Признав социализм — тупиковой ветвью истории, неудавшимся экспериментом. Вот так — будет. Я не думаю — я знаю. Потому как — сам видел. Все — уже решено, за вас.

— Врешь ты все!

— Да пошел ты!

Они помолчали. Оба. Минуту, две.

— НИЧЕГО не решено — сказал Итин решительно — даже если ты мне не наврал… Что вы там все про…ли — ничего не доказывает: любую победу вмиг прое…ть можно, если неумело взяться! Укрепиться, тылы подтянуть — это надо конечно, но не главное, а лишь чтобы штурм обеспечить! А вы — интенданта выбрали главкомом: сыты все, всего вдоволь — а вперед не хочу! Вместо того, чтобы по дороге дальше, вы на обочине привал — и обустраиваться! Говоришь, от коммунизма не отказывались, как от цели дальней — а вы делали что-то, или просто себя тешили, сидя: вот там где-то, завтра встанем и пойдем? Не захотели воевать со всем миром — а пытались ДОКАЗАТЬ, что вы самые передовые, или просто сидели, довольные что не трогают? Бюрократия с казенщиной, говоришь, заели — так ведь, когда единомышленники все, за идею, все эти вопросы, вся мелочь, вроде кто кому подчинен, в рабочем порядке решаются, не отвлекаясь! Не силы, идеи вам не хватило — это прежде всего должно быть! У нас вот — узкоколейку строили, на торфяники. Чтобы скорее, решили с двух концов класть. Кому с дальнего — у тех, подъем затемно, и марш-бросок, с рельсами на плечах! От города, легче было: начало проложить, пару вагонов поставить, и класть прямо с колес; в вагонах жилье, кухня, и даже баня, материал сзади подвозят. Результат — что ближняя бригада три четверти пути проложила. А награда вышла, старшему ближних — партбилет на стол! За то, что вся его бригада, после смены, на койках лежа, о водке и бабах, языки чешут — а у ребят из дальней, в запале глаза горят! Торф нужен, конечно — но стопим его, и забудем. А то, что сотня человек душой к коммунизму стали ближе — это останется. Так и назвали дорогу ту «линией Корчагина», по старшему в дальней бригаде.

— Того Корчагина — не Павлом звали?

— Не помню. Просто — товарищ Корчагин. Что смеешься?

— Так — повторение истории, даже в именах. Когда меня ТАМ в комсомол принимали — помню, как я потрясен был, вечером на празднике увидев секретаря комсомольского, вусмерть пьяным, как свинья: я-то думал, что все они корчагины! Старшие надо мной посмеялись, и по-свойски объяснили, что в комсомол давно уже вступают, лишь ради карьеры. Бороться-то уже не с кем, и не за что — врагов давно нет!

— Это как — не за что? Революция, брат — это не Десять Дней! Это — путь постоянный, к лучшему! Если недостатки видели, сам сказал — почему не боролись?

— Чтобы нас, партийные — за возмущение спокойствия и нарушение порядка?

— Что — вас? Расстреляли бы, или на каторгу — как нас, при царе? Или — карьеру бы притормозили?

— Да, лучше уж так, чем как у вас тут! Слышал я — две оппозиции и пять уклонов, разоблаченных! А уж чисток — не счесть. Представляю — что будет твориться здесь, в прекрасном и яростном мире, через двадцать лет!

— Почему — через двадцать?

— Потому что — тридцать седьмой. Если Вождь здесь ТАКОЕ сказал — лучше десять невиновных к стенке, чем одного врага пропустить! ТАМ все ж к людям гуманнее — вон, семья моя была из хозяев, зажиточных, уральских, аж батраков имели — но против власти с обрезом не бегали, потому как сами во власть пошли: образованный человек считался тогда много выше, чем деревенский богатей! И все — новой власти честно служили, одиннадцать братьев и сестер, считая деда моего. Один брат — генерал-майор армии советской, другой — главный инженер Уралмашзавода, остальные — тоже инженеры, учителя, врачи, актриса театра в Свердловске; и даже старший самый, кто до войны еще умер, в тридцать пятом — и то гордился, что не от сохи уже, а механиком. А дед мой, выше всех взлетел: в Питере, в партийные секретари, лично Кирова и Орджонокидзе знал — вождей партийных. Расстреляли его, в тридцать седьмом. И бабушке моей — десять лет, ни за что, просто как жене. Комсомолочка была, активистка, красивая, на фото — вышла старуха беззубая, под подписку, что никому ни слова. На собраниях всяких, когда ее приглашали, она как положено говорила — а мне, внучку любимому, всю правду. И у ребят во дворе — у многих такие же бабки и деды, то же рассказывают, втихаря. Такое послушав — трудно в идею верить. Против может и не пойдешь, но и защищать не станешь — лишь честно лямку тянуть..

— Знаешь, а ведь меня тоже хотели — под уклон. Сказали мне, в чистку последнюю — что есть такое мнение. А я работал, как прежде — не боясь. Просто — потому что не жалел ни о чем: ни об одном своем деле, ни об одном дне. О том, что сделал — чтобы коммунизм скорее настал. А жизнь — если Партия для меня все, то по праву может, жизнь мою забрать, если надо. Но — обошлось.

— Что-то не пойму, старшой — ты дурак?

— Видишь, река внизу течет? Поток ее, как история, а мы все, я, ты, он — капли там и пузырьки. Чтобы реку повернуть, надо плотину поставить — конечно, капли разбиваться будут, пузырьки лопаться — зато река, по нужному месту! Человек — это высшая ценность, и мы — самые гуманные люди, потому что реально строим такую жизнь, когда ВСЕ ЖИВУЩИЕ будут счастливы! Даже если придется — одно-два поколения ускоренно сработать. Чтобы — новое человечество создать. Где труд на общество — будет высшей ценностью. А кровь, даже лишняя, без вины — что делать! Это, как хирурги при гангрене режут, по ЗДОРОВОЙ ткани: лучше лишнее долой, чем хоть чуть гнили пропустить, и всему организму смерть!

Они снова замолкли — оба, вместе.

— Падлы вы все! — произнес Младший — меня-то за что? Здесь, с вами хотел — и там, от присяги не отрекался, Советскому Союзу! Мне ж многого не надо было — чтобы дом свой, и чтобы ждал меня там кто-то — а я бы честно служил! Больше всего жаль, что так и не встретил я свою, единственную — не вспомнит обо мне никто, как убьют. Как там не вспомнили — когда погиб честно во вторую чеченскую, в том самом двухтысячном, под Урус-Мартаном. Тоже офицер был — и тоже капитан. Майора и орден получить не успел — хотя был представлен. Социализм тупик, капитализм ненавижу — только убивать и умею. А я ведь верил вам, и здесь и там — честно с вами хотел. Все бы простил, даже деда — если б дал мне социализм то, что обещал! А вот вышло… Сволочи вы все!

— Это что ж выходит? — спросил Итин — тебе уже на социализм-капитализм плевать — лишь бы САМОМУ устроиться? Кто на службу возьмет — тому и служить честно?

Мы обыватели — нас обувайте вы,
И мы уже — за вашу власть!

— Ты меня не агитируй! — усмехнулся Младший — я ж тебе, не пролетарий. Тьфу! Был — когда-то.

— Какая, к черту, агитация? — ответил Итин — просто, жалко мне тебя. Так и не понял ты, ЧТО мы строим. С кровью лишней, с ошибками иногда — если учимся по-живому, без экспериментов: сами мы, эксперимент, не вышло, так снова вперед, без слез и соплей. Чтобы стало, как у Гонгури. Где мать ребенка отдаст, навсегда, без сожаления — зная, что те, кому положено, любить его будут больше, чем она бы искренне могла. Где влюбленные будут расставаться без слез — зная, что на месте новом, куда каждого пошлют, они других встретят, таких же верных. Зачем семья — если все там, близкие друг другу? Зачем дом — если тебя всюду пустят? Зачем собственность — если все тебе дадут, что нужно? Вот настоящий коммунизм — торжество любви всеобщей! Которое попы на небесах обещали — а мы на земле построим.

— Лет через тысячу — в светлом будущем, бесконечно далеком. Как созреет.

— А уж это, зависит от вас! — убежденно ответил Итин — идея, она должна за собой вести, первой мечтой быть! Отчего мы сейчас уже мечтаем, к звездам — на планете этой дел мало, что ли? Да затем — чтобы дорога была бесконечной! Строить, это хорошо — но вы, удвоение произведенного продукта за год, главной идеей считать будете? Думаете, все само созреет, лет за тысячу? Нет — «мое», само не уйдет! Тысяча лет, или двадцать — это лишь, как скоро из себя собственника выдавливать, как раба, по капле, или сразу, со всей кровью! А вы — квартиры, автомобили — это ж какой расход лишний, если каждому — вместо того, чтобы общее, на всех! У нас специально в зал общий селят — чтобы все на виду, и вещами делиться, кому нужнее! Бескрылые вы — ползете, думая, как хорошо бы полетать, но нельзя! Можно — если на землю не оглядываться! У вас не вышло — у нас получится! Съезд наш — уже программу принял. Как коммунизм — за одно поколение построить. Эх, жаль — не увижу я!