Сергей Плачинда - Роксолана. Королева Османской империи (сборник)

• Название: Роксолана. Королева Османской империи (сборник)
• Автор: Сергей Плачинда
• Издательство: Алгоритм
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4438-0674-7

Она была пленницей, а стала султаншей. Была бесправной рабыней, а стала вершительницей судеб и владычицей Востока. Ее имя — Роксолана — вошло в мировую историю. Ее удивительная судьба поражает: стоит только представить, какой путь преодолела юная девушка от рабыни в гареме турецкого султана до его любимой жены и соправительницы. Только ли ум и красота были оружием взошедшей на трон Османской империи? Или, может, она действительно была ведьмой, околдовавшей султана Сулеймана, как тогда утверждали многие? На эти и другие вопросы ответит данная книга.

В сборник включены самые яркие очерки известных писателей и историков о судьбе знаменитой славянки. Для всех любителей сериала "Великолепный век"!

---

Таковы были ее планы.

Но шло время. Султан не умирал, и Настя решила ускорить задуманное. Тем более, что теперь у нее было очень много верноподданных.

Решилась отравить Сулеймана. Это было не трудно. Сложнее другое: подготовить двор к перевороту, переманить на свою сторону влиятельных шейхов, беев, пашей. Надо подкупить, одарить, обещать.

И вот в мае 1540 года все было готово для переворота. Как будто бы все. Настя ждала Сулеймана в своей спальне. Приготовила бокалы с вином. Приготовила страшный напиток. Отпустила рабов. Ждала. Час, другой, третий. А он появился слишком поздно.

Стоял на пороге и долго смотрел на нее. И она поняла: дело проиграно. Нельзя было доверять шейхам и эфенди. Они турки, они патриоты. Они никогда не пойдут за ней. Ее продали, ее предали.

Только теперь она заметила, как постарел, высох старый Сулейман. Но ей было все равно. Тревожило другое: она не увидит Селима султаном — ее сейчас накажут.

— Все заговорщики уже казнены, — тихо сказал Сулейман. — Требуют, чтобы я казнил и тебя. Но я не могу… Не могу… Я прощаю тебя… Жить без тебя не смогу…

Теперь Настя оставила мечту о возвращении на Украину. И тоска по родному краю начала глодать ее, сгибать к земле.

Наступили дни, когда она отозвала сына из далекого похода. И когда вошел высокий воин, великий визирь Порты, в стальной кольчуге и снял шлем, ужаснулась Настя: как телосложением, всем видом Селим был похож на своего деда, ее родного отца Лисовского.

— Умираю, сынок, — сказала Настя. — Умираю, так и не увидев Украины, тихой рощи у реки. Так и не поклонилась могилам родителей. Не услышала ни кукушки, ни пения. Хотя бы на мгновение все это увидеть и услышать. Хотя бы на мгновение…

У ее ложа — два кареглазых внука и Сулейман. Он стоит на коленях и плачет. За эти дни он стал похож на древнего старца. Все понимали, что не намного султан переживет свою любимую жену Роксолану.

А она вспоминала свою жизнь…

Нет, не зря прожила на свете. Она сделала для Украины, что смогла. Сделала много. Сорок один год пробыла султаншей Турции. Сорок один год самое сильное в мире государство не нападало на Украину, более того — сдерживала и татар. Это спасло казацкую державу от гибели. Знала Настя из уст европейских послов и купцов — расцвела ее родина, увеличилось население, выросли новые города, окрепла Запорожская Сечь. Да, она, Роксолана, сделала больше, чем все гетманы Украины и сильные армии Европы. Она окончательно и навсегда подорвала могущество Порты.

«Могу спокойно умирать. Моя родина, моя Украина будет жить! Жить вечно! Будет жить и бороться!»

Настя посмотрела на стоявших возле нее.

Защемило сердце. Пожить бы еще немного; ей только пятьдесят шесть лет… Пожить бы. Пожить…

Желтые круги плывут перед глазами…

И вдруг так ярко, отчетливо увидела… вот перед ней… родной дом, белый, аисты на риге… пахнет мятой… сияют золотые кресты на церкви… кукует кукушка…

И мать, ее родная мать стоит под грушей. Машет ей, Насте, рукой: иди, иди ко мне, доченька! Иди!.. И все неожиданно сделалось туманным…

— Мама! — изо всех сил крикнула Роксолана. И эхо покатилось по дворцу от крика.

Это было ее последнее слово.

Роксолана и султан. Тайна роковой любви[5] Николай Лазорский

Князь Михаил Глинский, наконец, собрался в путь. Пошел он летом с небольшим отрядом. Вместе с ним отправился и молодой Ярема Сангушко, который вез письмо от старого сотника Висовского к дочери Настеньке, жившей вот уже четвертое лето в Чернигове при Елецком монастыре вместе со своей старой тетей, сестрой пана Висовского. Небольшой отряд, состоявший приблизительно из сотни казаков во главе с князем Михаилом Глинским, двигался из приворсклянского имения в Киев. Пан Ярема Сангушко вынужден был податься правее на Чернигов. Вельможный магнат знал, зачем туда едет молодой его друг и помощник. Он даже выделил ему из своей сотни двадцать отборных казаков. Уже по дороге в город они узнали от тамошних старшин, что прошел тревожный слух, будто поляки собираются перекрестить казачество и простолюдинов в латинскую веру. Слух тревожил, несмотря на то, что казался полной выдумкой. Возле Киева князь стал прощаться.

— Ну, пан Ярема! Попрощаемся здесь, не будем терять зря времени, — говорил князь, обнимая молодого человека. — Чует мое сердце, встреча в Вавеле не будет доброй.

— Почему? — удивленно посмотрел молодой пан на своего старшину.

Казачье поселение на Дону

— А потому… — неохотно кивнул князь, — что много при новом короле шептунов: и ляхов, и литовцев. Не люблю я ни тех, ни других. И они косо смотрят на нас: все думают, как бы покрепче обуздать. Опасаюсь, как бы не заварили кашу. Однако я не из тех, кто сдается на милость врага без боя… Нет… померяемся еще силами…

— А может и не дойдет до этого? — осторожно спросил Ярема.

Пан Сангушко хорошо знал все дворцовые распри. Да и в пути наслушался плохих вестей, особенно про ляхов, которые замышляли сделать всю Украину польской от края и до края. Как и все, другие православные магнаты, Сангушко всем сердцем был заодно с «православным братством», как здесь величали себя сторонники православной веры «древнего Киевского государства». Он обнял своего старого старшину и молча повернул коня на Чернигов.

— Вдруг в Чернигове что не так — немедля отправляйся с невестой обратно в Санджары, — крикнул вдогонку князь. — Там жди меня и ни в коем случае не гони коня на Краков. Слышишь? В Кракове нам не место, там хуже, чем в Золотой Орде!

С тем и помчался к новому польскому королю. «Как встретит король, — думал он, — калачом, или бичом? Посмотрим…»

Пан Ярема уже вечером был в Чернигове. Собрался было в прославленный Елецкий монастырь, но его коня неожиданно взял под уздцы старый суровый монах и грозно спросил:

— Куда повернул коня, пан Ярема?

Пан Ярема удивленно посмотрел вниз на того, кто так крепко держал его коня, и вдруг его осенило: он узнал монаха.

— А-а… святой монах Паисий… — И спрыгнул с коня.

Монаха он знал хорошо: это был седой, высокий и худой, как жердь человек. Он был из тех монахов, которые не единожды отбивали татар от крепких стен святой обители. Говорил остро, будто чеканил каждое слово — привык так разговаривать и в церкви с прихожанами. Здесь его можно было видеть везде — в церкви, на улице, в монастырской типографии, только не в своей келье. Чаще работал в типографии, где печаталось много святых книг, панегириков и сказаний. Все знали этого духовного пастыря, очень уважали «зело мудрого» и неутомимого монаха. Почитали «зело мудрого» и неутомимого монастырского труженика. Говорили: хоть и строгий монах, но это только на первый взгляд, на самом деле искреннее, незлобивое сердце у него, и всегда поможет в беде.

— Откуда и куда? — спрашивал монах, глядя вопросительно на молодого путника.

— Из дома к вашему богоспасаемому граду Чернигову, — улыбнулся пан Сангушко.

— Гм… пожалуй, что мы молимся не так, как положено истинному христианину молиться, — сказал старый монах. — Нехорошо у нас.

— Что вы говорите, святой отец! — почти крикнул молодой пан. — А что, случилась беда?

— А разве вы еще не знаете? — тоже спросил монах. — Поляки, милостивый пан, наш монастырь разорили и храм наш осквернили… — И внезапно заплакал.

Пан Сангушко молча смотрел и ничего не понимал.

— Как, когда, зачем? — спросил он.

— Да разорил лях, то же сделал когда-то и ордынец с Киевской Лаврой, — говорил тихонько монах, вытирая платком глаза. — Ранней весной сотворил это: наехал с заездом и разгромил, еще и кричал, что громит «еретическое гнездо», говорил, что здесь, в этом граде, не будет более господствовать «схизма», всех, мол, обратят в латинскую веру, а из нашего Успенского храма сделают латинский костел.

— А монахи как? А госпиталь, школы?

— Все разрушили, больных разогнали, школы тоже разрушили. Школяры и все старшинские паны разбежались кто куда… Нет там никого: может, кого ищете — так это бесполезное дело.

— Да, я еду с письмом к старой пани Висовской и к ее племяннице, панночке Настеньке, от пана сотника Висовского.

Монах покачал головой.

— Там никого нет. Наш настоятель уехал в Краков с жалобой на ляхов. Говорят, новый король обещает навести порядок. Может, он и действительно хороший, Бог его знает. Добрый он, хороший пока для панов магнатов, для простонародья же — даст Бог. Но разве можно за один день починить то, что разрушили его слуги минимум на четверть века! Не верю я польской доброте, от них только и слышишь: «пся крев» и угрозы облатинить и закрепостить.

— Как добраться до пани Висовской?

— А пани Висовская с племянницей живут в своем имении здесь, недалеко. Могу показать…