Юлиан Семенов - Отметить день белым камешком

• Название: Отметить день белым камешком
• Автор: Юлиан Семенов
• Жанр: История

---

Профессор Тесигахара шел по залу, сняв пиджак, без галстука, он шел сквозь почтение, любовь и затаенное ожидание - "вдруг он отметит именно мою работу?" - по громадному холлу, заставленному столиками. На семидесяти столиках вазы, камни, цветы, вода. Каждый выбирает в огромной прихожей цветы и вазы по своему вкусу, каждый углублен в свою композицию, никто не видит работы соседа.

Профессор небольшого роста, очень подвижный, напористо-резкий в суждениях. Но при этом он излучает доброжелательность. Он идет среди композиций своих учеников, как заинтересованное дитя, впервые в жизни увидавшее чудо.

Он останавливается возле одной из своих учениц, долго рассматривает блюдо из голубого стекла, синий цветок. Одинокий, обреченный. И три камня вокруг. И ничего больше. В голубой воде отражается синева цветка, а белые камни становятся похожими на хлопья снега.

- Это искусство, - говорит Софу. - Поздравляю. У следующего столика:

- Вы поклонница Советского Союза? Исповедуете красный цвет? Это хорошо. Наш советский друг должен поаплодировать вам. Прошу вас, Семенов-сан.

Я аплодирую, Тесигахара поддерживает меня, начинает аплодировать весь зал.

- Назовите вашу композицию, - советует профессор, - "Красные гвоздики сорок пятого года"...

Он переходит к следующему столику, усмехается:

- Вы - розовая? Я против розового цвета, он неконкретен. Красное, черное, белое. Полутона оставьте детям. И потом, в композиции есть лишние штрихи. Вы позволите? - спрашивает он ученицу, которая смотрит на него с благоговением.

Тесигахара берет ножницы, срезает несколько веток. И вдруг - получается искусство, великолепная икебана.

- Раскрепостите себя, - советует он. - Искусство - это свобода. Помните только о пропорции объема, высоты и глубины. Все остальное забудьте.

Он переходит к следующему столику. Там композиция из трех ваз. Вода синяя, желтая и розовая. Софу Тесигахара закуривает, щурится.

- Ну что же, - говорит он, - капля воды может быть морем, а здесь достаточно воды для того, чтобы вы увидели тенистый пруд, иву и почувствовали, что скоро зацветет сакура...

Возле икебана, которую составил мужчина, единственный мужчина в зале, Тесигахара стоял долго.

- Вы назвали эту композицию "Одиночество"? - спросил наконец он.

- Нет, - тихо ответил мужчина, - я хочу назвать эту композицию "Ожидание"...

- Тогда дерзайте, - отчего-то рассердившись, сказал профессор и повторил: - Дерзайте же!

Потом он спустился вниз - в огромный зрительный зал, поднялся на сцену, где валялись самые обыкновенные сучья, и подождал, пока ученики расположатся вокруг сцены. Сегодня Тесигахара показывает свою работу. Сегодня он делает икебана без цветов - одни лишь сучья. Он берет несколько голых сучьев, неторопливо рассматривает их. Потом просит ассистентов принести гвозди. Он сколачивает сучья, и я не вижу в этом никакой задумки, мне непонятно, что может родиться из этих беззащитных, голых сучьев. И вдруг рождается чудо. Видимо, художники чувствуют цвет и форму там, где смертным этого не дано. Тесигахара подсветил голые сучья красным и синим цветом, и зал, поднявшись, зааплодировал: на сцене воистину было чудо - диковинный лес, хитросплетение законченных форм, ожидание света после тени; моря после хвойного леса; ясного неба во время ночи...

Профессор хмыкнул.

- Перестаньте, это все просто. Это может каждый, только нужно захотеть и нужно поверить в себя. Тогда вы станете художником. В противном случае не занимайтесь икебана. Если вы чувствуете в себе раба, вы не имеете права прикасаться к мысли о прекрасном.

Идем к нему в кабинет. Надписывая мне свою книгу "Композиции", Тесигахара продолжает:

- Икебана - это любой человек, умеющий оживлять свои чувства. Япония страна цветов в любой сезон. Цветы принадлежат в равной мере и бедным и богатым. Почему я добился успеха? Вероятно, потому, что я понял самое главное - соотношение цвета и пространства. Я это понял, когда мне было двадцать лет. Но в течение шести лет я скрывал это от отца, потому что он был сторонником классической икебана. Я отделился в свою школу, когда понял, что икебана - это не просто любовь к цветам и умение составлять букеты, а искусство высшей гармонии. Моим вторым учителем в икебана стала живопись.

Я спросил профессора, как соотнести современные скорости с классикой икебана.

- По-моему, - ответил он, - скорость не мешает икебана. Я, как вы могли заметить, оживляю посредством скоростных форм классическую школу, опошленную поздним средневековьем, когда нужно было только следовать лучшим образцам. А я беру голые сучья, которые прежней икебана были чужды, в средние века такая икебана подверглась бы остракизму. Я считаю, что все окружающее нас есть предмет для оживления в икебана. Если вам захочется подготовиться к новой книге, - закончил он, - отойти от суеты, сделать "шаг в сторону" - займитесь икебана, и вы почувствуете счастье перед началом новой вашей работы... А моя книга, быть может, вам хоть чуть-чуть да поможет.

...Встретился в государственном телевидении "Эн Эйч Кэй" с господином Иде. Известный писатель, он заключил договор с ТВ на серию двадцатиминутных спектаклей, которые передаются каждый день. Называется эта программа "Набуку и ее бабушка". Программа очень популярна. Это история девушки Набуку, которая приехала в Токио с острова Кюсю и не попала в университет. Она живет у бабушки; появляются новые друзья; на каждом шагу девушку подстерегают соблазны.

Я спросил писателя:

- Конец будет трагичным?

- Нет, - усмехнулся он. - Нашу программу смотрит более семи миллионов женщин, они мне этого не простят. Некая "вилка" существует между тем, что хочет видеть на экране ТВ молодое поколение и чего не желает видеть поколение старшее, в руках которого - власть. Я могу лишь поднимать вопросы, прикасаться к проблеме, но я не вправе давать рецепты "действием", кроме традиционного повторения азбучных истин: "Послушание, честность, уважение к старшим". Но ничего... Получив деньги на ТВ, - а здесь хорошо платят, - я смогу сесть за книгу. Там я хозяин самому себе. Познакомился с продюсером Итисима. Он говорил о трудностях: его группа, осуществляющая постановку "Набуку", не имеет отпуска в течение года; "каждую пятницу мы трепещем: Иде делает свои драмы ежемесячно, и мы не вправе торопить его, ибо бытовую драму только тогда будут смотреть, если в ней - новости этого месяца. Впрочем, пока Иде работает, как хронометр. Я веду переговоры с администрацией по поводу отпусков. Если откажут, придется пойти на забастовку..."

- Вы сами выбрали для постановки эту бытовую драму?

Он подвел меня к окнам "Эн Эйч Кэй". Открылся великолепный вид на Олимпийский стадион.

- Здесь, - сказал он, - во время войны был военный плац. Когда я сейчас смотрю на то, что мы смогли построить, я понимаю, что значит для моей родины мир. Может быть, программа Иде традиционна, но зато она вся пронизана идеей мира.

...Позвонили из ведущего токийского театра Мингэй: "Труппа приглашает советского писателя на дружескую встречу". Приехал в театр, там репетировали пьесу Киити Ахаси "Знак Зеро" - о бомбежке Хиросимы. Это история главного врача госпиталя и его коллег-врачей. Через их руки проходят обреченные; врачи бессильны, они лишь фиксируют начало смерти. В пьесе чувствуется присутствие Брехта. Ахаси, впрочем, мне сказал:

- Я нахожусь под влиянием Брехта, считаю его великим художником нашего века и не мыслю без него японскую сцену.

В пьесе есть сильные эпизоды. Конец войны. Умирают солдаты. Они тревожатся не о себе, а о своих военачальниках - традиция милитаристской Японии. Когда кто-то говорит в палате, что армия (действие происходит в августе 1945 года) нанесла ответный удар по американскому побережью, умирающие солдаты начинают плакать от счастья и аплодировать. Люди слепы и наивны в своей вере. Когда молодой врач, который должен избавить их от мучений в последние дни перед смертью, пытается говорить им правду, они восстают против него, они готовы его убить.

Интересна едена беседы обреченных солдат, попавших под действие радиации, с Уилфредом Барчетом. Этот прогрессивный журналист выведен в пьесе под своей фамилией. Он рассказывает несчастным, зачем он сюда приехал. Он хочет бороться против атомной угрозы. Он обходит людей с рукопожатием. И только один человек, который потерял в Хиросиме всех своих близких, отворачивается от него. Интересно, что сидевшие рядом со мной актеры, их друзья, рабочие сцены, явно были не согласны с этим несчастным, который отказался пожать руку честному англичанину лишь потому, что он - белый.

Занятна актерская трактовка образа Барчета: сухая Деловитость, напористость, раскованность в позе и в манере говорить. Всякое иное поведение европейца или американца кажется японцам неестественным.

(Видимо, это отношение к американцам очень точно понял Грэм Грин, когда он роман назвал "Тихий американец". Вероятно, именно "тихие американцы" кажутся людям Востока подозрительными, поскольку они не укладываются в привычные, сложившиеся рамки восприятия. На шумного американца или европейца здесь смотрят доброжелательней, чем на тихого. Если тихий, значит, что-то у него на уме хитрое.)