Павел Саксонов - Можайский — 1: начало

• Название: Можайский — 1: начало
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Детектив
• Год: 2012

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…

---

Масла в огонь, а точнее — праха во мглу, добавил и тот неизбежный формализм, с которым Ивану Сергеевичу пришлось столкнуться сразу же, как только он предъявил свои права и требования. Вообще-то, конечно, — будем говорить откровенно — права Ивана Сергеевича были и впрямь сомнительны, а требования — воистину неслыханными. Вероятно, и высшее духовное руководство, имей к нему Иван Сергеевич доступ, ужаснулось бы и все притязания отвергло с порога. Но так ли это, было неизвестно: престарелый настоятель — протоиерей Алексий — отсутствовал по болезни, а его обязанности временно исполнял протоиерей Платон Федорович Иванов. Отец же Платон, прикрываясь своей некомпетентностью, не только наотрез отказался дать разрешение «перевернуть всё вверх дном, как будто язычество восторжествовало», но и пригрозил — помимо небесных кар — обрушить на полицейских всю силу законного возмездия.

Ситуация казалась безвыходной. С одной стороны, будучи вполне реально уполномоченным провести совершенно определенные следственные мероприятия, Монтинин и представлял собою тот самый закон, обратиться к которому грозился отец Платон. Но с другой, никаким законом не предусматривались несогласованные с церковным руководством действия полиции на территории, находившейся в полной и безусловной церковной юрисдикции. Монтинин помнил напутствие Можайского — «Не стесняйтесь, хоть всё переверните вверх дном, а буду чинить препятствия, валите всё на меня: я действую по непосредственному распоряжению Чулицкого в рамках снаряженного следствия!» Помнил он и свой пренебрежительный кивок: мол, это всё лишь незначительные детали, положитесь на меня! Но теперь, оказавшись лицом к лицу с облаченным в церковное одеяние, а с ним — и церковной властью человеком, он понял, что сильно поторопился с обещаниями решить любую проблему, смести с пути любые препятствия и, если только догадки Можайского были верны, вытащить на свет Божий правду.

Иван Сергеевич не боялся небесных кар: будучи уверенным в своей правоте и в справедливости затеянного мероприятия, он ни на мгновение не сомневался в том, что там, на Небе, его поймут и не осудят. Но кары земные его пугали. И не только потому, что кары эти могли оказаться вполне реальными и суровыми, но и потому, что были бы они чрезвычайно обидными — справедливыми де юре и такими… такими несправедливыми де факто. Мало того: обрушились бы они не только на голову самого Ивана Сергеевича, но и на стоявшего за его спиной Можайского, и на стоявших за спинами их обоих совсем уж ни в чем неповинных нижних чинов. И если Монтинин готов был встретить любые неприятности плечом к плечу с «нашим князем», то вот крепость этих плеч казалась ему ненадежной защитой для укрывавшихся за ними. При этом, как он полагал, положение осложнялось и тем, что, несмотря на заявление Можайского о том, будто все происходит с ведома и одобрения начальника Сыскной полиции, Чулицкий, очевидно, ни сном, ни духом не ведал о данных Можайским распоряжениях. Уж очень маловероятным было то, что Михаила Фроловича успели поставить в известность, не говоря уже о том, чтобы Михаил Фролович всё это успел одобрить.

Так и получилось, что, стоя перед отцом Платоном, Иван Сергеевич Монтинин пребывал в положении тягостном. Отец Платон, рассердившись явно не на шутку, осыпал его язвительными замечаниями и — не менее явно — ощущал свое превосходство над зарвавшимся было полицейским офицером и превосходство своей позиции над позицией этого полицейского офицера.

Отец Платон не был груб: ни в коем случае. Даже наоборот: он был до невозможности ласков, до невозможности учтив, до невозможности благостен. Он даже отбросил формальное обращение «сын мой» и называл Ивана Сергеевича не иначе, как «дорогим», как именно Иваном Сергеевичем, как — с высоты своего возраста — молодым человеком: не в уничижительном или пренебрежительном смыслах, а в смысле опыта и мудрости перед лицом объяснимыми молодостью горячности и непоследовательности. Отец Платон был методичен, да так, что придраться к нему было невозможно. Наконец, и его заявленная им некомпетентность в решении поставленного перед ним вопроса давала ему неоспоримый вес. Ведь и в самом деле: как можно требовать от человека сделать то-то и то-то, если человек этот вообще не наделен полномочиями разрешить эти то-то и то-то сделать?

Иван Сергеевич Монтинин мало-помалу отчаивался. Его и без того скверное настроение… нет, не испортилось еще больше: такое вряд ли было возможно; его настроение совсем потеряло краски, став исключительно черным. И все же, внутренне сжавшись, он продолжал бороться, одновременно с этим лихорадочно соображая, как все-таки поступить.

— Платон Федорович, — Монтинин тоже отбросил формальное обращение к священнику, — поймите: речь идет о делах настолько страшных, настолько вопиющих о возмездии Божьем, что, право, не с моей это стороны грех настаивать на своем, а с вашей — препятствовать моей работе!

— Возмездие Божье, Иван Сергеевич, — протоиерей перекрестился, — от нас, людей, не зависит. Мы никак — своими действиями или бездействием — не приближаем его и не отсрочиваем. Утверждая иное, вы, Иван Сергеевич, богохульствуете. Это простительно молодости: молодость не всегда руководствуется логикой, действуя даже из благих побуждений. Простительно это и по вашему положению: вы призваны устанавливать порядок среди рабов Божьих. Но, тем не менее, богохульство от этого не становится чем-то иным. И пусть даже за этот вид хулы на Господа нашего вряд ли вы будете призваны к ответу — Господь милостив, читая в сердце вашем горячую к Нему любовь, — вам все же стоит поостеречься. Не настаивайте на своем заблуждении. Предоставьте Богу решать, когда и как учинить возмездие. Ибо сказано Им: Я — возмездие, и Я воздам!

— Но Платон Федорович, — Монтинин тоже перекрестился, сильно закусив губу, чтобы не сорваться, — если я не выполню возложенные на меня обязанности, погибнут люди!

Протоиерей прищурился:

— Почему вы так в этом уверены? И в этом ли вы уверены, по правде говоря?

Монтинин на мгновение смутился, но тут же взял себя в руки; по крайней мере, внешне:

— Обстоятельства дела таковы, что если не пресечь злодейство, оно будет шириться и дальше. А дальше — это значит, что будут гибнуть люди. Ведь речь идет — не много и не мало — о серии убийств: коварных, продуманных с воистину сатанинской хитростью, лютых настолько, что…

— Подождите, подождите, Иван Сергеевич! — протоиерей, не переставая щуриться, перебил Монтинина. Его руки, сложенные до сих пор на животе, взметнулись к наперсному кресту и обхватили его. — Напыщенность — не разновидность аргумента. И вам напыщенность совсем уж не идет!

Монтинин покраснел, а во взгляде Платона Федоровича промелькнула задорная усмешка. Если бы Монтинин ее заметил, у него, вероятно, разом полегчало бы на душе. В любом случае, эта усмешка, ее задор явно противоречили занятой протоиереем позиции, а значит — не всё и было потеряно.

— Из ваших слов, Иван Сергеевич, более того: из сущности самой того предприятия, на осуществлении которого вы настаиваете, никак не следуют грядущие убийства и гибель ни в чем не повинных людей. Я бы сказал даже так: не только не следуют, но и не могут следовать. То, ради чего вы сюда пришли, — нечто совсем иное. Вы вводите меня в заблуждение — о, — Платон Федорович, не выпуская крест из рук, махнул им в сторону Монтинина, — не беспокойтесь: я понимаю, что поступаете вы так только из хороших соображений!

— Я…

— Вам совсем не обязательно быть со мной откровенным. Не беспокойтесь, — Платон Федорович неожиданно для Монтинина улыбнулся, — я знаю и понимаю, что бывает время говорить, но также бывает и время молчать. Но вряд ли вы откажетесь подтвердить… кивком… головы… мою правоту, если то, что я скажу далее, и в самом деле справедливо?

Не понимая, к чему клонит протоиерей, но вдруг поняв, что тут — никак не без задней мысли, причем такой, из коей он, Монтинин, мог бы извлечь определенную выгоду, Иван Сергеевич, не колеблясь, согласился:

— Извольте.

— Итак, — Платон Федорович, выпустив крест и вновь сложив руки на животе, почти вплотную приблизился к Монтинину и понизил голос до басовитого шепота, — вам не убийства нужно предотвратить, ибо все, какие только возможно, убийства уже произошли?

Иван Сергеевич кивнул.

— И вам прекрасно известны виновники этих злодейств?

Иван Сергеевич кивнул.

— И даже мотивы, побудившие этих людей на злодейства, известны?

Иван Сергеевич кивнул.

— Но вы не знаете вот чего… — Платон Федорович на мгновение задумался, но тут же снова заговорил уверенно: так, как будто бы он читал монтининские мысли, отражавшие, в свою очередь, теории и размышления Можайского. — Да, не знаете вы вот чего: во-первых, причем тут кладбище, и, во-вторых, какое отношение происходящее вовне имеет к происходящему на нем.