Павел Саксонов - Можайский — 1: начало

• Название: Можайский — 1: начало
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Детектив
• Год: 2012

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…

---

Взбудораженные грохотом, из двух соседних квартир повыскакивали жильцы: дюжий на вид молодой человек в студенческой форме и пожилая дама — лет под семьдесят, но выглядевшая удивительно хорошо и настроенная очень решительно. И если студент мгновенно ретировался, увидев, что бесчинство учинил полицейский чиновник в сопровождении двух полицейских же надзирателей, то дама дала Чулицкому настоящий бой:

— Немедленно прекратите! Что вы себе позволяете, милостивый государь?

Михаил Фролович, прекратив сотрясать ударами дверь, поворотился к даме и, глядя на нее злобно и чуть ли не с ненавистью, грубо велел:

— А ну-ка, мамаша, убирайтесь к себе и не высовывайтесь!

Дама вытянулась в струнку, вскинула голову и рявкнула неожиданно мощным и властным голосом:

— Подлый холоп! Хам! Рожденный в канаве сын потаскухи!

Чулицкий заморгал. Оба полицейских надзирателя поспешили отвернуться, пряча улыбки.

— Иван! — между тем, закричала дама. — Иван! Иди-ка сюда! Полюбуйся на выкидыш александровских реформ! Я всегда знала, что ничем хорошим они закончиться не могут!

Из квартиры — той же, откуда появилась дама — послышались шаркающие, запинающиеся шаги. На пороге появился сухой старичок: совсем древний, без малого столетний, но с лицом надменным и начальственным. Выправка старичка поражала: по ней в старичке и ныне без труда угадывался кадровый офицер: когда-то, лет много тому назад, возможно, лихой гусарский корнет, а после — не менее лихой ротмистр; далее — рассудительный полковник и… кто знает? — уж не генерал ли? Если бы не слабая походка, подкрепляемая массивной тростью, и не чрезмерная от возраста сухость, старичка хоть сейчас можно было обрядить в мундир и вывести на плац: командовать парадом!

Вид этого старичка, вставшего рядом с дамой и холодно, в упор и без стеснения, взглянувшего на Чулицкого, Михаила Фроловича очень смутил: если на площадную брань дамы он был готов ответить такими же площадными ругательствами, то перед старичком растерялся и даже внутренне похолодел.

— Извольте объясниться, милостивый государь! — голос старичка прозвучал сухими льдинками, градинками, стучащими в оконное стекло.

Чулицкий вздрогнул и, сам не понимая, почему, встал по стойке «смирно».

— Ну? Я ожидаю!

Это «ожидаю» вместо «жду» почему-то смутило Чулицкого еще больше. Полицейские надзиратели, кстати, тоже уже не смеялись, а стояли навытяжку.

— Статский советник Чулицкий, ваше высокопревосходительство! Начальник столичной Сыскной полиции.

— Вот как? — старичок по-прежнему был холоден и надменен. — Начальник? Сыскной? Полиции?

И вдруг, к своему немалому ужасу, Чулицкий заметил то, на что в специфическом освещении — на лестничной площадке царил полумрак, а свет из квартиры падал на старичка сзади, как бы облегая его фигурку — поначалу не обратил внимания: под наброшенным на плечи теплым халатом виднелся старого образца военный сюртук, а на нем… «Господи, помилуй!»… Через плечо старичка были переброшены сразу три ленты: андреевская, георгиевская и владимирская. Звезд не было видно — их скрывал халат, — но и лент было достаточно для того, чтобы лоб Чулицкого покрылся испариной[161].

Старичок явно подметил произведенное впечатление и сделал то, чего никто не ожидал: плотнее запахнул халат. Его взгляд, ставший вдруг необыкновенно живым и грозным, влетел в Чулицкого подобно клинку или молнии: пробивая, прожигая, умерщвляя не только волю, но и мысли о возможности сопротивления.

Чулицкий побледнел и отшатнулся. Он узнал старичка!

— Вот что, милостивый государь! — старичок, оказавшийся знаменитым некогда генералом от инфантерии, сделал, помогая себе тростью, шаг вперед. — С этой минуты ваше поведение становится приличным. Вы не колотите в дверь. Не шумите. Не визжите, как пес, которого обдали кипятком. Вам это ясно?

— Так точно, ваша светлость!

Старичок, услышав обращение к нему по титулу[162], означавшее то, что его узнали, прищурился:

— И держите язык за зубами!

— Так точно, ваша светлость!

— Я не желаю, чтобы завтра здесь толпилась половина Петербурга: понятно?

— Так точно, ваша светлость!

— Маша, пойдем…

Старичок, одной рукой опираясь на трость, а другою взяв даму под локоток, начал было разворачиваться лицом к входу в свою квартиру и спиной к полицейским, как вдруг он был остановлен: сначала дамой, а потом Чулицким.

— Стыдитесь, молодой человек! — дама.

— Покорнейше прошу меня извинить. — Чулицкий.

Дама кивнула и тоже начала отворачиваться от Михаила Фроловича.

— Ваша светлость! — голос Чулицкого звучал умоляюще.

Старичок и дама остановились, повернув головы к начальнику Сыскной полиции.

— Да?

— Позвольте только один вопрос, ваша светлость!

Старичок помедлил с ответом, но все же разрешение дал:

— Слушаю.

Чулицкий указал на дверь той квартиры, в которую только что ломился. В квартире по-прежнему было тихо: никто не спешил отозваться на громоподобный вызов. Это было и странно, и тревожно одновременно.

— Знакомы ли вы со съемщиком, ваша светлость?

Старичок переглянулся с дамой — Чулицкий, кстати, так и не понял, кем эта дама ему приходилась: дочерью? Супругой? Дама едва уловимо пожала плечами, и старичок ответил неожиданно устало — не ледяными градинками как давеча:

— Да. Еще недавно это был приличный человек. Теперь же…

— Теперь?

— Боюсь, господин Чулицкий, — старичок вздохнул, — вам придется вскрыть эту дверь. При условии, конечно, что вы хотите до него… до этого человека… добраться. Впрочем, толку от него не будет всё равно.

— Почему? — Чулицкий задал вопрос почти шепотом, а в его голосе явственно послышался почти суеверный страх. — Почему, ваша светлость?

Старичок опять переглянулся с дамой, и та опять едва уловимо пожала плечами.

— Потому что вот уже с полгода он постоянно пьян.

— Пьян?

— До бесчувствия. Кузьма — это наш дворник — носит ему бутылки. Возможно, вам будет лучше сначала поговорить с Кузьмой.

Чулицкий сделал шаг назад и оперся на лестничные перила. Почему-то ноги его стали ватными, сердце сжалось, на душе появилось очень нехорошее предчувствие.

— Еще один вопрос. Вы позволите?

И снова старичок вздохнул:

— Ну?

— Почему он… пьет?

Старичок пожевал губами, подумал — отвечать или нет? — и ответил так, что у Чулицкого волосы дыбом встали:

— Привидения к нему являются.

— Привидения?!

— Да. Полгода назад сгоревшие в пожаре дядя с двоюродным братом.

39

Выполняя просьбу Можайского — заехать поначалу в участок и прихватить с собой Любимова или Гесса, если они уже вернулись, — Иван Сергеевич Монтинин отдал поводья лошади одному из сопровождавших его нижних чинов, прошел в дом и оказался в бедламе.

С самого утра в участок стали доставлять задержанных возле дома Ямщиковой, где обитал виновник переполоха последних дней — Сушкин. Говоря строго, так не полагалось: для приводов и — при нужде — содержания существовал полицейский дом, общий для всех участков части: с обширным приемным отделением и камерами предварительного заключения. Но, как мы помним, желая избежать возможных промедлений и сразу получать информацию, Можайский велел всех подозрительных лиц отводить непосредственно в участок и разбираться с ними именно в нем. Однако это, с одной стороны, объяснимое распоряжение, с другой, вызвало настоящий коллапс: Юрий Михайлович явно недооценил ни количество праздного и подозрительного люда, шатающегося подле богатого дома на Среднем, ни усердие своих подчиненных, хватавших если и не всех совсем без разбора, то уж явно и тех, кого можно было бы пропустить.

Очень быстро в приемной участка началось столпотворение. Дежурный офицер едва успевал проверять документы. Но ладно бы это! — у многих задержанных никаких документов при себе не оказывалось, и с каждым из них приходилось работать долго и нудно. Звание, род занятий, место жительства, причина, побудившая задержанного оказаться возле дома Ямщиковой, — всё это не просто требовало прояснений, но требовало и проверки, потому что не каждому следовало верить на слово.

Телефон работал без передышки. В Адресном столе, с которым дежурный офицер то и дело был вынужден связываться хотя бы для проверки сведений о регистрации тех, кто не был зарегистрирован в участке Можайского, рвали и метали. Ефим Карпович Привродский — тот самый заведующий Адресным столом, с которым мы уже сталкивались — грозил и небесными карами, и официальной жалобой, и собственным сердечным приступом, если его немедленно не оставят в покое, но дежурный был неумолим. В точности выполняя распоряжение Можайского, он наводил все справки, какие только возможно, и отступался не ранее, чем совесть его успокаивалась. Дела до бешенства и сердечного приступа Ефима Карповича ему не было никакого.