Александр Кузнецов - Макей и его хлопцы

• Название: Макей и его хлопцы
• Автор: Александр Кузнецов
• Издательство: Ульяновская правда
• Жанр: О войне
• Год: 1954

Работа над книгой «Макей и его хлопцы» была начата мною еще в партизанском отряде.

Я не расставался с записной книжкой. В неё записывал всё, что относилось не только к жизни и боевым делам нашего отряда, но и то, что происходило более или менее значительного в окружавших нас деревнях, партизанских бригадах.

Записывал факты злодеяний фашистов, совершаемых ими на нашей территории, героическую борьбу советского народа против иноземных захватчиков, личные судьбы партизан и партизанок.

Всё это так или иначе нашло отражение в книга «Макей и его хлопцы». Таким образом, в её основу положены истинные факты. События и люди, о которых идёт в ней речь, были на самом деле. Разумеется, все имена героев книги, за исключением погибших, вымышлены.

Кроме того, автор оставил за собой право по своему усмотрению сдвигать во времени и по–особому группировать некоторые факты, если это не искажало жизненной правды.

Главная цель, во имя чего я взялся за перо — это описать жизнь одного партизанского отряда, который я хорошо знал и любил всем сердцем и хотел, чтоб его полюбили и другие.

Насколько я справился с этой задачей и достиг ли своей цели, предоставляю право об этом судить нашим читателям.

Автор

---

Прошли Уболотье, миновали Рубеж, где стоял большой отряд эсэсовцев, и вышли на Пересопню. Здесь просушились, отдохнули и пошли дальше. Уже поздно ночью пришли в Усохи. Здесь было шумно и людно. По улице ходили вооружённые люди — это изоховцы.

— Хлопцы–макеевцы! — кричал кто‑то. — Сюда! Вот вам хаты.

Партизанам макеевского отряда отвели южный конец из деревни. Разместились группами. Макей со своим штабом занял хату под большим клёном. Жители деревни Усохи радушно встретили макеевцев. С каким‑то восторгом они вспоминали, как 5 января Володя Тихонравов с группой партизан неожиданно напал на немцев, стоявших в их деревне, как немцы, выбегая на улицу, будто бы кричали: «Партизан — гут, Гитлер — капут!» И хотя Макей и его хлопцы знали, что этого немцы не кричали, они всё же смеялись и сквозь смех повторяли всем понравившиеся слова: «Партизан—гут, Гитлер—капут!».

В небольшой светлой хате за столом собралась группа партизан–макеевцев Тут были Петрок Лантух, сибиряк Андрюша Елозин, Саша Догмарёв, Володя Тихонравов, Михась Гулеев, Павлик Потопейко и Мария Степановна. Ели разваренную картошку, запивая её кислым молоком. Когда хозяин–старик узнал, что тут Володя Тихонравов, он засуетился, замахал руками и, наконец, крикнул в чуланчик, где у каменка возилась молодая женщина:

— Катерина! Да чего ты там! Вот шишола! Тихонравов тут. Где там у тебя горелица‑то? Давай её сюда! Макей в соседях. Ну, те тоже имеют… Угостят.

Гремит посуда, звенят стаканы, наполняемые самогонкой, всё громче и оживлённее говорят люди: усталости словно и не было.

— Горелица — это самое вкусное дело для мужского пола, — блаженно улыбаясь во весь свой большой рот, философствует Андрей Елозин. Красивые чёрные глаза его подернулись туманом, а рука уже тянется за новой чаркой.

— А по–моему, Андрюша, для мужского пола всего приятнее женский пол, — говорит Тихонравов, кося озорные глаза на дебелую красивую хозяйку.

— Это само собой, — осклабился Елозин.

Петрок Лантух бросил на них суровый взгляд, и не успел что‑нибудь сказать, как из‑за стола с шумом поднялась раскрасневшаяся Мария Степановна. Табурет, на котором она сидела, с грохотом полетел на пол.

— Прекратите пошлости! Если вы не уважаете меня, то хоть постыдитесь старика.

— Да что ты, Мария Степановна! Мы ничего, -— оправдывается Тихонравов, уклоняясь от гневного взгляда милой и доброй Маши.

Добродушная хозяйка звонко рассмеялась и, ударив шутя Елозина по косматой голове, назвала его бесстыжим.

— Посмотрите, хлопчики, — сказал дед, давно уже стоявший у окна и наблюдавший за чем‑то с большим вниманием. — Надо думать, Бацевичи подпалили. А Заполье, слышь, начисто сожгли. Эх, какое богатство порушили!

На северо–запад от Усох в чёрное небо поднялось большое багровое зарево. Оно словно кровью залило небо и, играя, то потухало, то с новой силой разливалось, обнимая собою полнеба.

В хату вошёл командир группы Ломовцев.

— Потопейко тут? — спросил он.

С кровати вскочил круглолицый голубоглазый юноша. Он смутился оттого, что командир застал его лежавшим, и покраснел, как девушка. Ломовцева он горячо любил и старался во всём подражать ему. Овеянный славой хасанскйх боёв, он казался ему героем. И всегда он какими‑то восторженными глазами смотрел на пятилистие ордена Красной Звезды на выцветшем зеленом поле солдатской гимнастёрки Ломовцева.

— Доложи Макею: горят Бацевичи и Заполье.

— Откуда это тебе известно? — сухо сказал Макей, когда Потопейко доложил ему о пожаре, и, подозвав комиссара к столу, склонился с ним над картой.

— Откровенно говоря, плохо дело, — сказал комиссар, — Они, видать, серьёзно(решили превратить нашу страну в зону пустыни.

Макей выругался и, увидев стоящего у порога Потопейко, рассердился:

— Ты ещё здесь?

— Можно быть свободным? — спросил юноша, подняв руку к головному убору.

— Да.

Но не успел он взяться за скобу двери, как она открылась и на пороге появился человек в белой папахе, в чёрной шубе, опоясанной ремнём. Хмурее полное лицо его заросло чёрной щетиной. Юноша сразу узнал в нём прославленного командира партизанского отряда Изоха. Потопейко хотел было незаметно выскользнуть из хаты, но острый взгляд Изоха бстановился на нём.

— Потопейко?! — радостно воскликнул Изох, и сразу лицо его заиграло смеющимися лучиками. В прищуре глаз блеснули весёлые огоньки. Как хорошо знал Потопейко эти ласковые глаза своего старого учителя.

— Здравствуйте, Игнат Зиновьевич! — вместо ответа сказал смущённо юноша.

— Ну, как он? — кивнул Изох Макею на Потопейко. — Искупает? Ну, здорово, Макей! Привет, комиссар! — говорит Изох, пожимая Макею и Сырцову руки. — До сих пор смех разбирает, — смеялся Изох. — «Искуплю», говорит, а сам плачет. Ведь плакал, Павлик? — спросил он, повернув смеющееся лицо к стоявшему в смущённой позе юноше.

— Плакал, Игнат Зиновьевич… Стыдно было…

— Лучший у меня пулемётчик, — сказал Макей о Потопейко.

— В комсомол хочу, Игнат Зиновьевич, да бсюсь, — говорит, опустив голову, юноша, — не примут, наверное. Пятно очень большое.

— Какое там пятно! — смеясь, махнул толстой своей рукой Изох. — Я его тогда ещё смыл, когда плёткой по мягкому месту проехал. Ведь мой ученик он, Павлик‑то…

— Голос сурового командира дрогнул, и он замолчал.

До войны Игнат Зиновьевич Изох был директором десятилетки в городе Кличеве. Павлик Потопейко учился в его школе. Окончив десятый класс, он собирался поступить в Минский Государственный университет, но начавшаяся война разбила мечту молодого человека. Родную деревню оккупировали немцы, Павлика хотели угнать в Германию, но он узнал, что, если поступит в полицию, то его могут оставить дома. Жизнь поставила перед ним вопрос так: или быть увезённым на немецкую каторгу и там погибнуть, или поступить в ненавистную полицию и потом… Но всем размышлениям положил конец неожиданно нагрянувший на деревню в то время ещё небольшой партизанский отряд Изоха. В сердцах тогда Изох вытянул плёткой Павлика по спине. Кто‑то вгорячах ещё всыпал ему. «Противоречит сие нашей педагогике, — думал с грустью старый учитель, наблюдая за экзекуцией, — но ничего не поделаешь, жизнь вносит некоторые коррективы в методы воспитания».

— Игнат Зиновьевич, — сквозь слёзы сказал тогда юноша, — искуплю кровью, искуплю.

И никто не подозревал, сколько трагического смысла было вложено в эти слова.

XXV

В хате с затенёнными окнами сидят Макей, Сырцов и Изох. Они с аппетитом доедают драники, щедро политые свиным жиром, и запивают их кислым молоком. За ними ухаживает молодая женщина по имени Катя и адъютант Миценко. Катя часто выбегает в другую комнату, где кричит её первенец, и, успокаивая его, даёт ему грудь.

— А–а-а-! А–а-а-! — слышится её убаюкивающий голос, от которого веет такой мирной и такой счастливой жизнью, что мужчины перестают говорить не то для того, чтобы не разбудить младенца, не то для того, чтобы хоть на миг окунуться в тот мир, который ушёл от них. Только один старик недоволен этим.

— Катерина! Подь сюды!

— Он плачет, тата.

— Хай его поплачет, — говорит старик, — золотая слеза, думаю, не выкатится.

Макей задумчив, молчалив. Изох и Сырцов, напротив, как‑то особенно весело разговаривают. Оба ведут оживлённую беседу со стариком. Они спрашивают его о том, как здесь жили, как работали в колхозе, много ли получали на трудодни, хорошо ли работал клуб, кто был директором семилетки.

— Эх, товарищи! — вздыхает старик с седыми отвислыми усами. — Жили так, что умирать не надо. А теперь хоть живым в землю ложись. Катерина! — кричит старик. — Оставь своего сосунка, давай хлопцам драников!

Макей молча жуёт жирные драники и сосредоточенно думает о том, как вернуть счастливую жизнь, доживёт ли этот старик до дня победы и что станет с тем, кто лежит в люльке? Изох добродушно шутит и подтрунивает то над Миценко, то над стариком и сам же весело смеётся, громыхая своим густым мягким басом.

— Вот побьём немцев и живи хоть тысячу лет. Омолодим и поженим. Хо–хо–хо! А? Свадьбу сыграем. Хо–хо-хо! А? Что?

«Хорошо таким, -— думает Макей, — у них словно и горя нет». И чувство раздражения впервые поднялось в душе Макея против своего старого учителя. «Будто серьёзный человек, а ведёт себя, как мальчишка». Сыр–нов в тон вторит Изоху и тоже смеётся. Голос комиссара звенит по–юношески звонко и весело. Обращаясь к Макею, он говорит:

— Как ты думаешь, Макей, Ольса не тронется сегодня?

— Я не гадаю на кофейной гуще, — с раздражением ответил Макей и, встав из‑за стола, вышел во двор.

Изох и Сырцов переглянулись: «Не в духе гроза полиции!».

На улице тихо, по небу плывут низкие, чёрные облака, с юга тянет влажный, холодный ветерок. Макей вздрогнул от ночной прохлады, повёл зябко плечами и вдруг, словно только сейчас до его сознания дошёл вопрос комиссара, подумал: «А что, если Ольса тронется?» Он быстро, громко топая, поднялся по ступенькам крыльца и, словно за ним кто гнался, вошёл в хату.