Борис Керженцев - Окаянное время. Россия в XVII—XVIII веках

• Название: Окаянное время. Россия в XVII—XVIII веках
• Автор: Борис Керженцев
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0154-5

Книга современного историка и писателя Бориса Керженцева посвящена переломному столетию 1650—1750 гг., когда на руинах Московского государства рождалась Российская империя. За эти сто лет изменился до неузнаваемости облик страны. Произошла самая настоящая революция в духовной, экономической и социальной сферах.

Основные приметы эпохи: церковный Раскол и возникновение старообрядчества, утверждение крепостного права и крестьянские войны, тотальное обмирщение культуры, усиление западноевропейского влияния и подавление национальной самобытности русского народа.

Так называемая эпоха преобразований была временем, когда гражданское противостояние в России достигло наибольшего накала. В трактовке официальной историографии произошедшие перемены всегда было принято представлять как трудный, но необходимый переход от «варварства» к «просвещению». Между тем в народной среде отторжение социальных и духовных нововведений было столь сильным, что произвело на свет учение о реформированной России — как о «государстве антихриста»…

---

Находилось немало тех, кто предпочитал уклониться от государственных повинностей, заслониться от государства спиной могучего покровителя. При поступлении в холопство, как правило, будущему слуге выплачивались деньги, которые и были основанием и условием его зависимости. Он получал свободу после того, как отрабатывал полученные средства, иногда с небольшими процентами. Все это время господин был обязан кормить и обеспечивать жильем и одеждой как самого холопа, так и его семью.

Виды холопства были разнообразны: кабальное или «старинное» — наследственное, отличались сроком действия службы и ее особенностями. Холопы составляли господскую дворню, работали на земле владельца или занимались ремеслом — в зависимости от своих способностей и условий, на которых они продавали свою свободу. Были и так называемые «боевые» холопы — сопровождавшие господина на войну или охранявшие его усадьбу. В их рядах часто оказывались небогатые дворяне, которые не хотели или не имели материальной возможности нести службу государству, не желавшему входить в их затруднения, и переходили под защиту богатого боярина, где получали и деньги, а нередко и небольшие поместья.

Закон обязывал господина заботиться о нравственности слуг и не допускать разврата — он должен был следить за тем, чтобы все его совершеннолетние дворовые люди состояли в браке. Если в хозяйстве находились необвенчанные слуги — любые их обязательства перед хозяином считались недействительными, и они получали свободу.

Но и сами господа, по устоявшемуся обычаю, при своей смерти нередко отпускали холопов на волю, даже тех, кто не исполнил до конца кабальных обязательств и оставался должником хозяина, давая им не только свободу, но и наделяя деньгами[32]. По отношению к остававшимся слугам, как правило, давались специальные наставления наследникам: обращаться с холопами милостиво и спустя определенный срок отпустить со двора, не требуя никаких плат — «и денег на них не правити».

Господин был не властен убить или покалечить холопа — это считалось уголовным преступлением. Закон признавал неделимость семьи холопа — ее членов нельзя было разлучать по воле хозяина. Не допускалось сексуальное насилие над «робой»[33]. Если это все же происходило и было доказано, хозяин, как бы он ни был знатен, подлежал публичному наказанию кнутом на городской площади. Такие казни случались — очевидно, соблазн воспользоваться властью над зависимыми женщинами все же оказывался для кого-то слишком сильным. Но кара в большинстве случаев была неизбежной. В качестве примера может служить фрагмент из дневниковых записей современника, окольничего И. Желябужского, относящихся ко второй половине XVII века. Речь в них идет о дворянах знатных московских фамилий: «В том же году (1684) учинено наказанье Петру Васильеву сыну Кикину: бит кнутом перед Стрелецким приказом за то, что он девку растлил… Степану Коробьину учинено наказанье: бит кнутом за то, что девку растлил».

Иностранный резидент при московском дворе, Яков Рейтенфельс, сообщает герцогу тосканскому о строгости русских обычаев: «Покойная царица[34] приказала всенародно наказать одного боярина знаменитым ужасным кнутом за то, что он изнасиловал сенную девушку». В случае, если у приневоленной к сожительству «робы» оказывались незаконнорожденные от господина дети, закон обязывал немедленно освободить ее и детей и дать им на содержание необходимые средства за счет бывшего хозяина.

Все это не значит, что в Московском государстве не было несправедливого превышения власти, господского насилия и прочих преступлений, остававшихся безнаказанными. Случалось всякое. Важно, что закон не только декларировал ограничение власти господина над своими слугами, но и на деле пресекал несправедливость и насилие.

Однако все же и самих преступлений подобного рода было в России немного в сравнении со следующим, «просвещенным» столетием. В известных крестьянских челобитных на царское имя до самого конца XVII века практически не встречается жалоб на жестокости со стороны помещика или, тем более, на сексуальное насилие над крепостными женщинами. Они посвящены исключительно бытовым, хозяйственным проблемам. Челобитные XVIII века, наоборот, в большинстве случаев представляют собой бесконечный вопль к правительству о помощи против свирепых и развратных господ. Помощи, которая, конечно, никогда не приходила. Вместо нее являлись карательные команды, поровшие самих крестьян, рвавшие им ноздри и отправлявшие на каторгу в Сибирь.

Не столько строгий закон, сколько взгляд самих господ на своих подневольных людей делали в дореформенной России насилие и жестокости по отношению к слугам редким исключением. В крестьянах и в холопах их владельцы и само правительство видели прежде всего людей, православных христиан, своих единоверцев, с которыми их объединяла и кровь, и вера, и традиции, и национальные обычаи, одежда и язык, одинаковые бытовые привычки и мировоззрение. Все это оказывалось сильнее сословных и имущественных различий. Здесь примечательно народное негодование на известие о том, что Петр задумал женить сына на немецкой принцессе. По словам очевидца, «народ русский никак не хочет этого супружества, видя, что не будет более входить в кровный союз со своим государем». Сам Алексей разделял общую тревогу и был крайне недоволен этим решением отца. Известно, что царевич настаивал на том, чтобы взять жену из русского народа, но Петр, бредивший онемечиванием, навязал свою волю.

Наконец, христианское сознание, воспитанная с детства искренняя боязнь греха сдерживали проявления дурных характеров и наклонностей. Невозможно не обратить внимания на очевидную связь «обмирщения» дворянского воспитания, секуляризацию культуры и резкое усиление крепостнической эксплуатации.

Новые душевладельцы, воспитанные не только в светском духе, без «страха Божия», но и на явном подражании иноземной культуре и одновременном презрении ко всему национальному, перестали различать в русских крестьянах человеческий облик. Они видели в них теперь только двуногий скот, обязанный отдавать свою кровь и жизнь ради благополучия «благородных» господ. Правительство, само фактически переставшее быть русским и по крови и по духу, всячески поощряло подобный взгляд. Случайным заместителям российского трона, полунезаконнорожденным, полуавантюристам, присвоившим себе фамилию «Романовых», было выгодно как можно глубже провести духовный и социальный раскол между высшим сословием и большинством народа. В этом разделении был залог преданности дворянства, превратившегося в полицейский охранный корпус режима.

Отношение к крепостным людям, как к животным, утверждается уже в правление Петра Первого. В проекте нового Уложения 1720—1725 годов законодатели предусматривают случай, если крестьянка, проданная другому помещику, будет в момент продажи беременна: «с собою принесет в утробе». Спрашивалось — кому должен принадлежать «приплод» — прежнему или новому хозяину? Решили так: если крепостная женщина принесла ребенка «во чреве», то его после рождения, в случае челобитья прежнего владельца крестьянки, отдавать назад. В случае нежелания забирать «натурой» помещик имел право получить по 30 рублей за каждую детскую «душу»{125}. Авторы Уложения рассуждают о новорожденном младенце так, как будто речь идет о щенке или теленке. У его матери нет совершенно никаких прав на своего ребенка, потому что она сама и ее «приплод» — просто одушевленная собственность помещика.

Положение русского народа в империи, созданной Петром и его преемниками, было столь унизительным и бесправным, что никакой внешний завоеватель не смог бы сделать его более тягостным.

В главе «О власти дворянской» в проекте Уложения дочери Петра, императрицы Елизаветы, заявлено грозно и определенно: «Дворянство имеет над людьми и крестьяны своими мужескаго и женскаго полу и над имением их полную власть без изъятия… И для того волен всякий дворянин тех своих людей и крестьян продавать и закладывать, в приданые и рекруты отдавать и во всякие крепости укреплять… мужескому полу жениться, а женскому полу замуж идтить позволять и, по изволению своему, во услужение, работы и посылки употреблять и всякия… наказания чинить или для наказания в судебные правительства представлять…»

Факт оккупации страны и полного порабощения народа был подтвержден при Екатерине Второй. В изданной в конце правления этой императрицы «Жалованной грамоте» дворянству о крепостных людях уже попросту не упоминалось. Там говорится лишь следующее: «Благородным подтверждается право покупать деревни. Благородным подтверждается право продавать, что у них в деревнях родится или рукоделием производится…» Во взгляде правительства и господ русские крестьяне окончательно затерялись среди движимого имущества помещичьей усадьбы, где-то между овцами, коровами и лошадьми[35].