Александр Рубан - Сон войны (сборник)

• Название: Сон войны (сборник)
• Автор: Александр Рубан
• Издательство: АСТ, Terra Fantastika
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: ISBN 5-7921-0072-1(TF), ISBN 5-88196-705-4(АСТ)

Поезд, застрявший в параллельном мире посреди полигона, где кипит вечный бой между воинами всех эпох и народов. Поиски наследника Российской Империи, затаившегося среди обитателей земной колонии на Марсе. Ветеран-миротворец из нашего ближайшего будущего, видящий незапрограммированные сны. И путешественник по времени, запутавшийся в интригах богов и людей Древней Эллады. Юмор, ирония, сатира. Яркий, образный язык. Увлекательнейшие приключения и тела, и духа. Все это — в повестях томского писателя Александра Рубана — «Сон войны», «Русский Марс», «Белый слон», «Феакийские корабли».

---

Когда я наконец убедился, что не станет он ни голову об сейф разбивать, ни решетку в окне высаживать, ни вены стилом ковырять, оставил я его на полчаса наедине с бумажкой и приборчиком и покурить вышел. Ему, разумеется, тоже сигарет оставил, потому что не только меня беседа вымотала. Вот теперь он сам все подробно изложит — и не просто подробно, а поглядывая на приборчик, чтобы даже нечаянно не соврать. Он изложит, а я прочитаю и решу: Консилиум, «Ключи» или диспансер.

Лучше всего, конечно, диспансер. Для всех лучше — и для него (меньше мытарства), и для нас (очень ценный работник, с железной хваткой). Ну, Консилиум ему всяко не грозит: сны он видит, и в инвалиды его списывать рано. Тридцать четыре года, в самом соку мужик.

Я сюда в тридцать два пришел. Через «Ключи».

В «Ключах», между прочим, тоже ничего страшного нет. Ни пыточных камер, ни ледяных бараков, ни стоячих карцеров. Колючка по периметру есть, но за колючкой ничего, кроме глубокой гипнотерапии и вежливого персонала. Мы ведь все-таки не в двадцатом веке живем. В двадцать первом. На целую палочку больше…

Вышел я — покурить, а покурить не пришлось. Пришлось помочь Зиночке и Юлечке: у них стеллаж завалился. Пока я тот стеллаж поднимал да на место устанавливал, двадцать пять минут из тридцати прошли. Подумал я и решил накинуть моему парамуширцу еще десяток. Лишними не будут, а я чайку попью.

Волшебный чай у девочек! Они его не сами заваривают — к ним подруга приходит, вдова ефрейтора Парадонова. Изумительно красивая женщина. И, что интересно, ведьма.

Это не ругательство, она сама так себя называет. Между прочим, не без оснований, потому что все наши в нее втрескались. Все как один!

Втрескались — и боятся. Потому что кого она к себе подпустит, с тем обязательно что-нибудь случится. Полковник Тишина, например, на арбузной корке поскользнулся. И об эфес Олегова меча головой. Эфес деревянный был, потому что макет, но Тишине хватило… Это-то можно понять: голова у покойного была не сказать, чтобы крепкая — дураковат он был да и трусоват. Но где он арбуз достал середь весны и посреди Сибири? То-то, наверное, радовался…

И еще случаи были. Тишина первым оказался, но далеко не последним… Ведьма, она ведьма и есть. Боятся ее наши — все как один боятся. А каждый про себя знает: помани она его пальчиком — на край света за ней побежит!

Из наших только я не боюсь: меня она в упор не видит, и слава Богу. Было — да прошло. Еще до «Ключей» было, и до сих пор со мной вроде бы ничего не случилось.

Живу.

А ведь было, было… Как пью чаек у девочек, так обязательно вспоминаю. Было, куда деваться? Мимолетно, суматошно, взбалмошно — целый роман был за одни сутки. Без продолжения. (Если не считать таковым безобразную драку, которую я учинил в Клубе десанта.)

Еле отмылся потом перед законной супругой, полгода после «Ключей» по ресторанам водил — грех замаливал. Зато есть, что вспомнить, есть, что во сне увидеть…

Однако, чаек чайком, а работа — работой… Заждался мой парамуширец. Уже, наверное, нервничает, а это ни к чему. Надо мне его сновидения прочитать и с ним определиться. Дай-то Бог, конечно, чтобы не в «Ключи». На дому лечиться приятнее. И, если случай не запущенный, будет он лечиться на дому. Лишь бы вылечился. Лишь бы спал спокойно.

Как я. У меня — после «Ключей» — спокойные сны. Всегда. Сегодня, например, мне снился забавный белый слон с зелеными глазами, — наверное, урод. Он смешно топал ножками, размахивал хоботом и все порывался мне что-то сказать. Но я даже во сне знал, что слоны разговаривать не умеют.

ФЕАКИЙСКИЕ КОРАБЛИ Фантасмагория

Изменяется ли Вселенная, когда на нее смотрит мышь?

Нешуточный вопрос физиков

Кормщик не правит в морях кораблем феакийским; руля мы,

Нужного каждому судну, на наших судах не имеем;

Сами они понимают своих корабельщиков мысли;

Сами находят они и жилища людей, и поля их

Тучнообильные; быстро они все моря обтекают,

Мглой и туманом одетые; нет никогда им боязни

Вред на волнах претерпеть иль от бури в пучине погибнуть.

Гомер. Одиссея, песнь восьмая

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПУСТЬ ДЕМОДОК ПОЕТ

БОГИ СТЕРПЯТ

Гулко глотая неразбавленное вино, Алкиной опорожнил двудонный золотой кубок, со стуком поставил его на гладкий стол, шумно перевел дух и возгласил:

— Пусть Демодок поет!

Гости заерзали в креслах, с сожалением отодвигая от себя полные блюда, усердно отдуваясь и крякая — дабы показать, что вот и они насытились и теперь желают того же, чего желает царь: плясок и анекдотов. Самые верноподданные с шелестом вытирали о плащи жирные пальцы. Понтоной еле слышно возник рядом, готовясь подхватить медное блюдо с колен певца.

Демодок не спешил, обстоятельно высасывал остатки мозга из хребтовой косточки вепря: ему не следовало спешить. Угождать — еще не значит угодничать. Пусть Понтоной угодничает.

Быстрые упругие шаги танцоров приблизились к певцу, окружили, замерли в ожидании.

Подождут.

Лира над его головой отозвалась на чье-то неловкое прикосновение (Понтоной, конечно! Услужливый дурак…), и танцоры одновременно вздрогнули, нервно переступив с ноги на ногу. Певец нахмурился. Не поднимая головы от блюда, чуть повел бровью в сторону дерзкого: ему, аэду, осмелился напомнить о его слепоте!

А спешить не следует. Нрав у царя Алкиноя неровен и крут, а хмель не всегда легок. Правда, сегодня царь привечает высокого гостя — равного себе или почти равного, — а значит, вряд ли станет показывать свое неудовольствие. Но лучше все-таки угодить: сегодняшний пир — не последний. Алкиной любит пиры, не упускает малейшего повода попировать. Правильно делает. Нигде еще Демодок не пел так часто, как здесь, в благословенной Схерии. И нигде еще так часто не бывал сыт.

Понтоной уже стоял рядом, зычно возглашая о царской милости и о том, что гости жаждут веселья. Демодок с сожалением отложил кость, тщательно вытер пальцы о хитон на груди и протянул руки. Понтоной осторожно вложил в них тяжелый кубок, поспешно и ловко убрал с колен певца блюдо. Демодок встал.

Гости одобрительно зашумели: сейчас они от души посмеются над бессмертными!

Ну что ж, певец не обманет их ожиданий. А боги стерпят. Боги все терпят.

Как всегда, Демодок не знал заранее, о чем будет петь и как на сей раз поведут себя боги. Не знал, кто из них останется в дураках и по какой причине. Знал (помнил) только одно: ни в коем случае нельзя смеяться над Посейдоном. Феакийцы, издревле искусные корабельщики, чтут и боятся этого бога и не простят певцу дерзкого слова о земледержце. Точно так же, как на острове Лемнос ему не простили бы насмешек над хромоногим Гефестом. А в пышнолесистой Аркадии его, еще молодого, самонадеянного и почти зрячего, побили камнями за нелестное упоминание о Гермесе — тогда-то он и ослеп окончательно. Люди не могут обходиться без жестоких богов, видя в них оправдание своей жестокости.

Ну, а Схерия чтит Посейдона. Учтем.

Демодок запел.

Слушая звон наковальни Гефеста, следя за его искусной работой (почему-то с нее начинается новый, еще неизвестный ему самому анекдот), Демодок глаз не спускал с Посейдона, которого не было, к счастью, ни в кузне Гефеста, ни рядом. Владыка морей, колебатель земли, отложив свой трезубец, пировал на Олимпе. Льстиво хихикая, лез на глаза Вседержителю Зевсу. Пусть. Пусть он будет подальше от кузницы, где вызревают смешные события, где в черном дыму и в багровых отсветах горна тоненько, самой высокой струной Демодоковой лиры, звенит наковальня, где некрасивый, хромой и угрюмый Гефест, ловко орудуя молотом, злобно бормочет под нос, отругиваясь от бестолковых вопросов Гермеса — своего не в меру любопытного сводного братца.

Что он кует, что он кует… Какая Гермесу разница, что он кует? Спроси у папы, папа все знает. Нет, это не механический слуга — зачем мне еще один? Я не люблю повторяться… Надо же, какой догадливый! Конечно, это не золото. И не медь. Железо — слыхал о таком металле? Необыкновенно прочная штука… Меч? А что, железный меч — дело хорошее, надо будет подумать. Но это не меч. Для меча этот прут слишком тонок. А для стрелы — длинен. И тоже тонок.

Заготовка все более истончалась под быстрыми ударами Гефестова молота, становилась длинной упругой проволокой — вот она уже не толще конского волоса, вот и вовсе пропала из глаз, а Гефест все недоволен своей работой, все рассыпает по кузнице нежный высокий звон (ноги танцоров едва поспевают за переборами Демодоковой лиры), и все это время глупые вопросы Гермеса перемежаются уклончивым бормотаньем хромого бога.