Лев Разумовский - Моя коллекция

• Название: Моя коллекция
• Автор: Лев Разумовский
• Жанр: Биографии и Мемуары

В начале 60-х мне пришлось около года провести на больничных койках, и, лежа с повязкой на глазах, я весь обратился в слух. И тогда я начал запоминать и позднее записывать истории, услышанные в откровенной беседе или просто подслушанные, стараясь сохранить, как можно точнее, не только что рассказывали люди, но и как они говорили. Так началось мое увлечение — собирать кусочки для лоскутного одеяла моего времени.

---

— Митька! Зови пацанов быстро! Здесь цирк показывают! — раздалось над самым ухом, и на нашей полянке, откуда ни возьмись, появилась целая толпа мальчишек и девчонок, которые с хохотом и выкриками бросились ловить наших тигрят, игнорируя и нас, и всю советскую науку с ее задачами и проблемами.

С каждой минутой народ прибывал, бурно реагируя на бесплатное и редкое зрелище. Михаил Давыдович что-то кричал мне. Судя по интонациям и отдельным словам, я понял, что требуется моментальное решение. Что-то надо было делать… И вдруг меня осенило.

Я заверещал, что было сил:

— А ну, мотайте все отсюда, да поживей, а то худо будет!

— Чего разорался! Что тебе, жалко, что ли? — бросил мне пожилой мужик, хмурый и решительный. — Пускай люди посмотрят, может, кто у тебя одного и купит…

С озабоченным выражением на лице, я сказал защитнику народных интересов:

— Мне-то не жалко. А вот тебя-то, и правда, жалко.

— Чего? — угрожающе зарычал мужик. — Да я тебя сейчас…

— Дурак, — сказал я. — У меня же в кустах мать!

Минута — и лужайка опустела. Только хруст сухих веток из-под ботинок удирающих зрителей был слышен за кустарником.

Я отер пот со лба, а Михаил Давыдович пожал мне руку.

БОЛЬНИЧНЫЕ РАССКАЗЫ

Клубника

Вася, столяр из Кимр. Ленинградская глазная больница, 1962 г.

Мы ентих заграничных видали, их как-то по-чудному зовут. Туристы или еще как. Ага, туристы.

И вот приходють енти туристы на базар. У нас в Кимрах клубника крупная, хрушкая, вот они, значит, за клубникой на базар.

Пришли. У ворот, на базаре-то, лавка стоит. Из неструганых досок така лавочка. И вот енти туристы, немцы, кажись, с плеч рукзаки скинули, на лавку составили рядком, а сами по клубнику пошли. Вот смех-то! Ну, конешно, клубнику купили, а в Москву-то уж без рукзаков…

Потом другие приехали. Теи уж видно ентим рассказали — почем клубника в Кимрах. Енти рукзаков на лавку уж не кладут. На себе носят по базару. А ребята им все рукзаки сзаду бритвой изрисовали. И вещи обратно оттеда потянули.

Ну вот, значит, когда третьи приехали, теи уж не так. Как на базар — так вот глянь на меня — вот так рукзаки себе с плеч на пузо перевешали, рукам обхватали — и так по базару. Вот смех-то!

Выучили ихнего брата, как по Расее гулять!

Катаракта

Дед из Семипалатинска, столяр, 71 г. Ленинградская глазная больница, 1962 г.

«Как катаракту мне в Харькове сняли да стали выписывать, я у врача спрашиваю:

— Доктор, а можно мне на радостях выпить как следовает?

— А сколько же ето — как следовает?

— Литр, — говорю.

У няво глаза на лоб полезли.

— Как ето, — говорит, — литр? Неужели ты за раз литр выпьешь?

— Нет, — говорю, — что вы, доктор. За раз нельзя. Я к обеду поллитру раздавлю, а вечером мне опохмелиться надо ай нет? Я вторую поллитру почну полегоньку. Сначала стаканчик, потом другой, потом остаточек… И так мне спать сладко будет!..»

После операции в ленинградской больнице дед обратился с той же просьбой к своему лечащему врачу. Тот категорически отказал. Дед разволновался. Побежал к начальнику отделения, и тот после долгого разговора разрешил немного. Дед вернулся в палату довольный и, уходя, написал благодарность начальнику отделения, не упомянув своего врача который его оперировал и возился с ним месяц.

Посохшие ноги

Дед из Семипалатинска, столяр, 71 г. Ленинградская глазная больница, 1962 г.

Когда я мальчишкой был, ноги у меня посохли. Болят да не ходят — прямо бяда. Батя меня на станцию повез к дохтуру. Дохтур посмотрел, ноги пошшупал и велел мазью натирать. Полягчает, мол.

Стали мазью натирать — ничаво. Никакого толку. Еще пуще ноги похудели, я уж и с печи-то не слезаю. Вот батьке мужики-то и говорят: «В дальней деревне, верст, почитай, за сорок, бабка живет. Макеиха. Ты к ней ребенка и свези. Вылечит».

Запряг батя коня и повез меня к бабке. Цельный день ехали, к темну приехали. Встретила нас бабка. Старая, вся съежилась, сгорбилась. Посмотрела мои ноги, да батю ругать: чаво, мол, раньше не привез.

— Таперечи я ничем помочь не могу. Правда, есть, — грит, — последнее средство. Купи ты, — грит, — три шкалика спирту. Парня на печи посади, зипуном укрой, а ноги на сковородку теплую пущай поставит. И в тую сковородку спирту шкалик налей. И пущай сидит, преет. Ежели начнут ноги спирт сосать, значит, пошло дело. И так три дни делай.

Так и сделали. Посадил меня батя на печь, как бабка велела, спирту шкалик на сковородку вылил. Сижу я под зипуном, прею. Пот с меня льет, а сижу, терплю, а сам пальцем все в сковородку тычу — проверяю, сосут ноги ай нет. А палец все мокрый — хоть ряви. Нету спасенья ногам моим! А тут вдруг чувствую — палец сухой! Я батю звать. Поглядели — и вправду нет спирту! Высосали ноги весь шкалик!

Назавтра другой шкалик высосали ноги, а на третий день только половину. Больше не стали сосать. Значит, не надо им больше, так бабка и сказала. Ну что ж. Стали ноги меньше болеть.

Прошла неделя, к Пасхе слез я с печи. Потом и к окошку дополз — посмотрел, как ребята играют. А потом и во двор пошел. И совсем вроде хорошо мне стало, только хромаю маленько.

Вот мы с батей раз выехали в поле. Я на возу лежу, а он рядом шагает. А навстречу дохтур идет, тот самый.

— Ну как, — грит, — Митрич, поправился у тебя Петька?

— Поправился.

— Вот я говорил — мазь втирай.

А батя осерчал, видно, возьми да и ляпни:

— Не от твоей дурацкой мази он поправился, а от средства бабки Макеихи!

А дохтур спрашивает:

— А что же это за средство?

Батя возьми ему и расскажи. Тут он усмехнулся так и грит:

— Ну, наделал ты, Митрич, делов! Таперича у парнишки ноги пропали. Ведь твоя бабка спиртом ему кости сожгла!

Сказал и пошел. А батя, как стоял, так рот открыл и стоит. А я реветь. Приехали к избе, я не могу идти. Боюсь ходить на сожженных костях…

Обратно он меня на печь усадил. Обратно у меня ноги болеть стали.

Да поболели с недельку да и перестали. И совсем я хорошо пошел. С тех пор уж я и германскую прошел, и финскую протопал, и все с этими сожженными, и все нипочем.

Холодная вода

Федя Алюшин, дед из Колпино. Ленинградская глазная больница, 1962 г.

— Откуда ты, Федя?

— Я смоленский рожок.

Чифом я болел. Долго. Чемпература кажный день тридцать девять, тридцать восемь. А тут в палату одному мужику жельтерской принешли. Ох мне и жахотелось же жельтерской!

А врачи говорят — нельзя! А меня ражобрало — холодного хочу и все тут! А нас все чëплой водой поили. В кружках.

Вот дождался я, как врачи уйдут. Взял кружку и на карачках с лешницы сполз к пожарному крану. Отвернул, нацедил шебе кружку. Уыпил. Так мне хорошо штало! Я вторую уыпил. Ишшо лучче штало. Я третью. Четвертую налил и в палату понес. Туда на карачках полз, а обратно бягом бягу. Прибег, кружку на тунбочку поставил. На койку лег. Шлышу — врачи идут. Я шкорей пить — штоб не отняли. Ишшо полкружки уыпил — напился!

Врачи приходют, шпрашивают:

— Алюшин! У чебя в кружке чего?

— Вода, — говорю.

— Так ты холодную воду пил?

— Ага, пил, — говорю.

— А школько уыпил?

— А вот, — говорю, — три ш половиной кружки.

— Ну, таперича помрешь!

— А и пущай помру! Жато холодной воды напился!

Вот ляжу и жду, когда помирать начну. Шестра приходит. Градусники штавить.

— Мне, — говорю, — не надо. Все равно помру шкоро.

А шестра:

— Мое дело маленькое — штавь да и все!

Потом на градусник шмотрит: тридцать шесть и шесть. Утром — тридцать шесть и шесть! А через неделю выписали.

Вот чебе и холодная вода!

Самогон

Федя Алюшин, дед из Колпино. Ленинградская глазная больница, 1962 г.

Кладовшшиком я работал. Приходит комишшия.

— Алюшин! Шлыхать, у тебя шамогонка в кладовой хранится!

— Ишшите, — говорю.

Пошли они ишкать. И на полкам и под полкам, яшшики усе попереворачивали. Жапарились. Два часа, почитай, шуровали. Сели на яшшики, дышуть чижало.

Председатель говорит:

— Федя! Ну шкажи ты нам от шердца — есть у тебя шамогон ай нет?

Я говорю:

— А вы что, уыпить хочете?

— Да уыпил бы, — говорит. — Жапарился…

— А наливай, — говорю, — из графина. Вишь, графин на штоле штоит?

Он на меня шмотрит дико:

— Шмеешься над нами?

— Нет! Жачем шмеяться? Вы бы шразу шказали: уыпить хочем! Бяри да наливай!

Он графин берет, наливает, понюхал и говорит:

— Верно!