Андрей Щупов - Выхожу один я на рассвете

• Название: Выхожу один я на рассвете
• Автор: Андрей Щупов
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Хорошо выглядишь. Правда, правда! - майор, лучась фиксатой улыбкой, обнимает меня за талию. С ранее неведомым любопытством я заглядываю ему в рот, заботливо пересчитываю фиксы. Одна золотая, четыре из нержавейки - всего, стало быть, пять. Все равно как лучиков у кремлевской звезды. Интересно, у майора они тоже вылетают? Или стоят до последнего, насмерть?

- Слыхал, какого штурмовика в наших лабораториях отгрохали! С обратной стреловидностью крыла! Нигде нет, а у нас есть.

- Исессно! Наша авиация лучшая в мире! - Подыгрываю я. Если надо, поднимем в небушко Су-37, и те же "Стелз" пачками на землю посыпятся.

Майор трепетно хватает меня за плечо.

- А Ту-160-й! Наш непревзойденный, с тридцатью шестью ракетами на борту! Его ж одного на всю натовскую эскадрилью хватит!

- Кто же спорит, товарищ майор! Вы бы еще про "Черную Акулу" помянули! Разве ж можно наше с чем-нибудь сравнивать? Запад - сыт и оттого ленив. Что они могут там придумать, кроме стиральных машин с кофеварками?

Голова майора умиленно качается - точь-в-точь, как у китайского болванчика. Подобные речи наш военрук обожал и в прежние времена, - сейчас подобный бальзам для него первейшая необходимость. Вроде бальзама "Битнера" перед сном. Что поделаешь, поколение ветеранов, бравших Варшаву и Прагу, лечится призрачным могуществом былого, потребляя воспоминания, как микстуру - горькую, но целебную. По паре таблеточек в день, по чайной ложечке с утра. Вот, дескать, помню, вставал я и шел в магазин за кефиром, кефира не было, зато имелось молоко - по двадцать восемь копеек за литр! Двадцать восемь, дорогие мои! Не центов, не рублей, а копеек!.. Словом, жили памятью о прошлых завоеваниях, цеплялись за кромки расколовшегося айсберга. Западный "Титаник", скалясь иллюминаторами, описывал вокруг тонущих развеселые круги, но мы вовсе не тонули! Мы делали вид, что плещемся и закаляемся, с браса переходя на лихой кроль, к иллюминаторам и расплющенным о стекло пятачкам любопытствующих протягивая разудалые славянские кукиши. СОСа ждете? Не дождетесь! Не соснуть вам во веки веков нашей слабости!..

- Да-а! Молодцом ты стал, определенно - молодцом! А о Никоновском автомате слыхал что-нибудь? Чудо, говорят, двадцать первого века!

- Ясное дело, слыхал. У нас во дворе мальцы пятилетние их из досок выстругивают.

- Ну да?

- Так гордятся же!

- Это хорошо. Надо им, понимаешь, внушать... Не можешь дать детям богатства, дай идеологию! Когда нищие материально нищают еще и духовно, это скверно... В Пентагоне, говорят, два генерала с расстройства повесились. Не смогли понять устройства автомата. Разобрать-то разобрали, а обратно собрать не сумели. Два генерала, представляешь?

- Может, и больше. Пугать просто не хотят.

- Оно конечно! Не оскудеет земля русская умами. - Майор заговорщицки приближается. - Мы, Артем, все равно как тараканы! Нас травят, а мы только сильнее становимся.

- Ну так - загадочная русская душа! Что вы хотите!

- То-то и оно! Травленные да угнетаемые всегда умели сплачиваться. Этакий отпор на внешнее презрение. Правительство на нас чихает, Европа дерьмом поливает, а мы им новацию за новацией. Чтоб, понимаешь, знали.

- Такие речи - и в школе? - Я тоже начинаю говорить чуть тише.

- Своим огольцам я, понятно, такого не говорю, - военрук доверительно улыбается. - Только тебе, Тема и никому больше.

- Честно скажу, польщен... Вы-то как? На пенсию не тянет?

- Да тянет, конечно, как без этого. С удочкой посидеть, по грибы в лесок сбегать. Только как я буду без них? - Он передергивает плечом, имея в виду оболтусов за спиной. - Я же их, стервецов, люблю. Даже нынешних. Вы, разумеется, лучше были, но я и к этим привык. Дети, Артем, - штука светлая, радостная. Задорные глаза, добрые сердца...

Я исподтишка бросаю взор в сторону учащихся. "Задорным глазом" один из них как раз целит в мишень на заду майора из пневматической винтовки, приятели сорванца часто и ловко бухают хлебным мякишем по воробьям в открытом окне. И только парочка богатырей за сдвинутыми партами добросовестно гремит железом, собирая и разбирая на время автомат Калашникова. В отличие от пентагоновских генералов дело у них спорится. Проигравшему звонко отвешиваются щелбаны и саечки. Видимо, деньги у бедолаги давно кончились.

- Да, Артем... День возле них проведешь и словно перерождаешься. Вот, ей Богу, словно заряжаешься какой-то доброй энергией!

- Но ведь хулиганят.

- А как иначе! Не без того. Только они ведь по-доброму хулиганят. От переизбытка, так сказать, энергии...

Именно в эту секунду "добрые хулиганы" за спиной майора взрываются торжествующими воплями. Один из воробьев на карнизе, кувыркнувшись, заваливается лапками кверху. Хлебная пулька попадает точно в десятку. Что и говорить - переизбыток энергии штука хлопотная.

Глава 5 Зачем вы, девочки?..

Авось - слово хорошее, романтическое. Мираж в туманной авоське, славянское подобие мечты. И зря его ругают всем скопом. Мода у нас такая дурацкая - ругать и хвалить коллективом. Когда в стране разгром, когда трудно на кого-либо положиться, только это самое слово и остается. Оно - вроде слова чести, только честью клялись в веках прошлых преимущественно дремучих, а нынче явилась замена более прогрессивная. Честь приболела гриппом и где-то даже слегка скончалась, вот и осталась одна надежда на "авось". Неконкретная, иллюзорная, но оттого не менее воодушевляющая. Пусть все вокруг плохо, мир злой и дурной, а денег как не платили, так и не платят - и все-таки авось! Выживем, переживем, заживем...

В общем, не получилось с Семеном - не страшно! Не вышло со стоматологом - ладно! Трех тонн баксов в кошельке тоже нет, зато с грехом пополам набирается порция дензнаков на кафе. А посему в искомое заведение я отправляюсь вполне бодрым шагом, решив, что наше национальное "авось" не подведет и здесь.

Девонька моя запаздывает минут на двадцать-тридцать, но поскольку и сам я, зная дамские привычки, принимаю энную поправку, ждать приходится совсем недолго. В зал мы входим почти одновременно. Приятно улыбаясь друг дружке, оккупируем ядовито розовый столик, чуть погодя, приступаем к светскому диалогу.

- Замечательная погода, не правда ли?

Девонька смущенно фыркает и тянется к вилке.

- Прикольно ты как-то говоришь.

- Да нет, я на полном серьезе! Ветер дует, солнце блещет! Лужи - и те сегодня какие-то особенные.

- Я тоже в одну наступила. Думала, мелко, а там, блин, по колено. Теперь чавкает в туфлях.

- Это не горе. Важно, что интернет близится, люди веселеют, эра безграмотности уходит в небытие.

Девонька моя согласно кивает.

- Пива бы. А то тут, фигали, один сок!

- Сделаем! Анекдот хочешь?

- А то!

- Тогда слушай. Шварценеггер приходит к даме, а там муж. Он его ставит в сторонку, мелом круг очерчивает. Дескать, только переступи, в порошок сотру! И к подружке. Исполнил все как положено, оделся, ушел. Жена к мужу подходит, презрительно кривится: "Эх, ты!" А тот дрожит и кричит: "Думаешь, я трус! Трус, да? Да я черту три раза переступал!"

- Прикольно! - Девонька смешливо фыркает.

- А вот еще. Опять про Шварценеггера. Он, значит, с дамой в постели лежит-полеживает, а тут муж из командировки. Он в шкаф - шнырь, а муж раздетую супругу увидел, взъярился. "Сейчас, - говорит, - найду гада!" К шкафу подбегает, дверцу распахивает, а там Шварценеггер бицепс массирует и спокойно так спрашивает: "Ну что, мужик, нашел?" Муж опешил: "Да нет, еще на кухне не смотрел..."

Девонька гогочет, как сумасшедшая, что дает мне повод подержать ее за талию, - еще упадет ненароком! Чувствуя дуновение ветерка, гуляющего в ее симпатичной головке, я начинаю лучше понимать стариков, тянущихся к молодым. Это подобие ностальгии, своего рода зависть. Молодостью хочется заразиться как гриппом с ангиной. По счастью, вирус юности легко передается. Через глаза, нос, уши... Да, да - и, конечно, через все остальное.

Я заботлив и предупредителен. Когда пирожное попадает юной хохотушке не в то горло, я аккуратно похлопываю ее по пояснице и чуть ниже. Словом, обед идет своим чередом, в словесном потоке легко и просто текут ванильно-кремовые минуты. Я успеваю рассказать с дюжину анекдотов и трижды ловлю под столом девичью руку. Накладные ногти царапают мою ладонь, девочка отчаянно краснеет, однако руки из плена не вырывает.

Когда оркестранты, раздув щеки, приникают к жестяным трубам, и воздух взрывает барабанная дробь, соседка кивает в сторону сцены.

- О! Медляк пошел! Потанцуем?

Мы идем танцевать "медляк", чинно и благородно обнимаемся. Я шепчу ей на ушко комплименты, ушко ответно розовеет. После заключительных аккордов королевским шагом мы возвращаемся на место.

Спотык случается на самом, казалось бы, ровном месте. Я проявляю осторожность с пицей, кусаю выпечку робко и мелко, однако залетаю на обыденном киселе. Вернее, название там какое-то другое, но в действительности напиток являет собой банальный фруктовый кисель с парой слив на дне и каким-то сахарным крошевом на поверхности. Короче говоря, зуб, работавший до сего момента с завидной безупречностью, неожиданно ссорится с соседями и, без спроса покинув строй, солдатиком ныряет в означенный кисель.