Андрей Щупов - Бродяга

• Название: Бродяга
• Автор: Андрей Щупов
• Жанр: Научная Фантастика

---

Прежде чем сесть за стол, он придвинул к себе телефонный аппарат и, барабаня по клавишам, набрал номер особой засекреченной лаборатории института. Откликнулся знакомый голос, и не называя имен, Евгений Захарович рассеянным тоном поинтересовался ходом ЭКСПЕРИМЕНТА. Ответили с привычной уклончивостью, с должной долей тумана. Таких ответов Евгений Захарович не любил. Сказав: "Эх, ты, а еще друг!..", он положил трубку. Рассеянным щелчком сбил со стола проволочную скрепку.

Пожалуй, из всего творящегося в здешних стенах ЭКСПЕРИМЕНТ принадлежал к числу того немногого, что его по-настоящему волновало. Плюс окошечко кассы, из которого манной небесной вытекали выдаваемые неизвестно за что дензнаки, плюс зеленоглазая буфетчица из столовой с ароматной грудью и точеной фигуркой. Но если на дензнаки можно было покупать мороженое, а зеленоглазой буфетчицей любоваться издалека и вблизи, то загадки ЭКСПЕРИМЕНТА оставались вне пределов досягаемости. Вокруг этих загадок роилась целая гора слухов, но в сущности никто ничего не знал.

Вернее, знали все и обо всем, но отсутствовал главный компонент знания -ПОНИМАНИЕ. Они знали о госзаказе, знали о том, что куратором секретных работ являлся кто-то из правительства, но за всем этим мало что стояло. Естественно, если не считать тех же дензнаков, которые в виде ежегодных дотаций покрывали многочисленные долги института, позволяя завлабам и отдельным сотрудникам покупать дачные участки и вполне приличные автомобили. Соответственно складывалось и отношению к ЭКСПЕРИМЕНТУ, как к некому неиссякаемому финансовому источнику, дающему институт

у возможность держаться на 1 0плаву и даже временами изображать кокетливый брас. Более серьезно ЭКСПЕРИМЕНТ не воспринимали. Вполне возможно, что аналогичная точка зрения сложилась бы и у Евгения Захаровича, но однажды он побывал ТАМ, и мнение его враз переменилось. Теперь при одном только упоминании слова "эксперимент" мозг его делал охотничью стойку и чувственное восприятие, если его можно было, конечно, изобразить в виде локатора, немедленно разворачивалось в сторону незримых чудес, затевающихся на чердачном этаже института. Увы, секретчики, а их в ин

ституте работала добрая дюжина, блюли иерархию допуска, а Юрий -- тот самый, что пару минут назад бормотал по телефону невразумительное, при всем своем презрении к конспирации изъясняться по телефону открытым текстом откровенно побаивался. И вероятнее всего он был прав.

Евгений Захарович дернул себя за ухо, с грохотом выставил на стол шахматную доску. И тут же засомневался -- играть или не играть? Оптимист играет с собою в шахматы и всегда выигрывает, пессимист -- напротив, всегда в проигрыше. А как назвать тех, кто вообще не хочет играть? То есть, -- ни выигрывать, ни проигрывать?

Евгений Захарович поморщился. Наверное, это или откровенные лодыри, или бесхарактерные тупицы. Значит, он лодырь. Жесточайший лентяй всех времен и народов. Лодырь, потому что тупицей Евгений Захарович себя не считал.

Дремотное состояние все больше опутывало мозг клейкой паутиной. Помассировав нижнюю часть затылка, Евгений Захарович попробовал вызвать в воображении бутылку пива, но увиденное отнюдь не взбодрило. Голова стремительно тяжелела -- и к вечеру, он знал, навалится боль -- огромное змееподобное чудовище, которое, разломив череп надвое, шершаво и жадно станет лизать обнажившийся мозг.

В коридоре кто-то торопливо бубнил:

-- ..надо пока не вернулся Лешик. Стул прибить к полу и конфетти в кепку. Побольше... Где дырокол, Тамара? Кто видел дырокол?

Тяжело затопали ножищи. Дырокол -- вещь важная. Почти незаменимая. С помощью дырокола изготовливают конфетти. Уже через полминуты целая группа добровольцев шарила по лаборатории, силясь разыскать дырокол. Евгений Захарович лениво прислушивался. Розыгрыши, что и пять лет назад. А в будущем эстафету подхватит и сам Лешик. Это уж как пить дать. Станет завсегдатаем института, может быть, даже превратится в какого-нибудь кандидата и тоже будет подшучивать. Конфетти в кепку или зонтик, ленточный трансформатор в портфель, заряженный конденсатор в карман плаща,

-- и снова все будут смеяться. А что им еще делать? Не рыдать же в конце концов!..

Евгений Захарович зевнул. За какие-то полторы недели, проведенные в кабинете начальника, он успел утерять чувство солидарности с лабораторной братией. О бывших коллегах думалось теперь только как о бывших -- с надлежащей отстраненностью, пусть даже и с некоторым внутренним смущением. К собственному удивлению, он не знал, сожалеет о случившемся или нет. Было, вероятно, все равно. Да и почему он должен принимать это близко к сердцу? В конце концов он не член правления и не депутат. Это те, отдаляясь от народа, должны стыдиться. А он, по счастью, депутатом не был

. Очень может быть, он вообще никем не был.

"Господи, сотвори какое-нибудь чудо!" -- прошептал Евгений Захарович. -"Перетряхни этот институтишко, перетряхни всю нашу жизнь! Или хотя бы одну мою. Ведь это не жизнь! Клейстер какой-то, кисель в кислой сметане..."

-- А может, ему диод в вилку впаять? Включит -- и сразу повеселеет.

-- Не успеем. Скоро уж вернется...

В каком-то нездоровом порыве Евгений Захарович придвинул к себе проспект. Организм самопроизвольно включился в режим работы. Так, наверное, и происходят самовозгорания.

На первые страницы он накинулся с яростью штурмующего. Черкал и правил, ощущая в себе сладостную злость. Слова и строчки превратились в неприятельский кегельбан. Из пропечатанных шеренг следовало выбить максимальное число букв. Ибо возмущали каждая фраза, каждое слово, а от чужих нелепых афоризмов хотелось смеяться громко, где-то даже по-мефистофельски, чтобы слышали славные соавторы.

За окном оглушительно зацвиркал, заподскакивал мячиком, расфуфыренный воробей. Тепло его распаляло, солнце и облака радовали. Подняв голову, Евгений Захарович буквально прилип к нему взором. Чужая радость работала наподобие мощнейшего магнита. Десять прыжков вперед, десять назад -- вот жизнь-то! Никаких тебе душных кабинетов, никакой пыльной документации.

Не без труда вернувшись глазами к проспекту, Евгений Захарович скрипнул зубами. Синусоида настроения злой кометой взмыла вверх. Так!.. Где-то тут должна быть ссылка на литературу. Ищем, смотрим и не находим. Хорошо-с! Не больно-то и надеялись! Стало быть, вопросик им жирненький на полях! И не просто жирненький, а вот такусенький! Пусть вздрогнут, родимые! Как вздрагивали в свое время чиновники от сталинских ремарок. Так... Аббревиатура не объяснена, предложение не с заглавной буквы, а тут и вовсе какой-то ребус... Он перечитал абзац трижды и все равно ничего не п

онял. Неуверенно фыркнул. Это какой же талантище нужен! Какое умение! Чтобы о простых вещах писать таким слогом!.. Внутренне взрычав, Евгений Захарович снова покосился на окно. Возле орущего воробья уже сидела некая легковерная пигалица. Должно быть, воробей врал ей что-то про райское гнездышко, про заветное местечко, где валом лежат прокисшие пельмени, обкусанные сдобы и колбасная шелуха. Пигалица слушала, приоткрыв клюв. Видно, любила, дуреха, и пельмени, и колбасу. Сообразив, что глупая воробьиха рано или поздно поверит всей этой чепухе, Евгений Захарович

решительно поднялся. Черт бы побрал этот дарвиновский отбор! Кого и куда отбирали? Зачем? Разве там, в начале пути, было так уж плохо? Вон воробьи, к примеру. Ни слонами, ни львами не хотят быть. И правильно! Счастлив малым -- не требуй большего!.. Пальцами он оттянул нос наподобие клюва. Вот я, вот я, превращаюсь в воробья!.. И да здравствует захватывающий дух полет, взгляд с высоты и отсутствие зарплат! Всего-то и завоеваний у разума, что кто-то когда-то изобрел чертов дырокол, да еще пиво. Чешское и жигулевское... А недодушенное искусство -- не в счет. Его создают из

гои, а изгои, как известно, -- класс неимущий, класс вымирающий, и человечество тут ни при чем... А в общем -- бежать! Со всех ног и со всех рук! К горизонту, по примеру предков! Потому что были счастливее нас, потому что не знали ни озоновых дыр, ни затхлой воды, ни прогорклого воздуха. Воевали себе, бродили с с пудовыми палицами на загривках и в ус не дули...

###Глава 3

Четыре этажа, коридоры по восемьдесят метров, да еще пролеты -- всего метров триста, а то и четыреста. Дистанция вполне приличная -- почти стадион. Но пробегать ее следует стремительной рысцой, озабоченно морща лоб, не замечая ничего вокруг. И только в этом случае ни у кого не возникает сомнения, что шаг ваш целенаправлен, а бег глубоко осмыслен. Напротив, будет расти и цементироваться миф о вашей удивительной занятости. Ласково и благосклонно будут глядеть вслед седовласые начальники, и до ушей ваших донесутся сочувственные вздохи коллег. Весьма желательн

о носить с собой увесистую папку или тот же разлохмаченный проспект. В дипломате или просто в руках. Немаловажный штрих. Он убеждает -- то бишь, делает ложь убедительной. А здороваться надо чуть рассеянно, не сразу узнавая, и никогда не скупиться на виноватые улыбки: мол, рад сердечно и безмерно, но, увы, ни минутки и ни секундочки... И торопиться, торопиться -- бежать не оглядываясь, ибо оглядывающийся -- подозрителен. Очень неудобно встречаться и здороваться с людьми дважды. Еще хуже -- трижды. Покоситься и промолчать -дескать, виделись, браток, -- недипломатичн