Анжела Ламберт - Загубленная жизнь Евы Браун

• Название: Загубленная жизнь Евы Браун
• Автор: Анжела Ламберт
• Издательство: КоЛибри
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-98720-053-7

Любовница диктатора — всегда интригующий персонаж. Любовница Адольфа Гитлера — персонаж, окруженный зловещей аурой Третьего рейха, Холокоста и Второй мировой войны. Парадоксальным образом Еве Браун приписывали глупость и тщеславие, в то же время возлагая на нее долю ответственности за преступления нацизма. Но это никак не объясняет, почему молодая, здоровая женщина добровольно приняла смерть вместе с поверженным и разбитым фюрером. Собирая по крупицам разрозненные сведения, тщательно анализируя надежность и достоверность каждого источника, английская журналистка и писательница Анжела Ламберт разрушает образ недалекой и бессловесной игрушки монстра, оставленный нам историей, чтобы показать иную Еву Браун: преданную и любящую женщину, наделенную куда большим мужеством и упрямством, чем полагали ее современники.

---

И все же время от времени Бергхоф озаряло веселье. Траудль Юнге вспоминает вечер накануне пятьдесят пятого дня рождения Гитлера:

Мы все сидели вокруг камина, Гитлер — со своей любимицей Блонди. Он хвастался ее сообразительностью. Она выполнила несколько трюков, а затем продемонстрировала свой коронный номер. Гитлер сказал: «Блонди, пой!» и сам издал протяжное завывание. Собака подхватила на более высокой ноте, и чем больше Гитлер хвалил ее, тем лучше она пела. Иногда, когда у нее выходило слишком высоко, он говорил: «Ниже, Блонди, — пой, как Зара Леандер!» [популярная певица, известная своим глубоким контральто]. И тогда она испускала протяжный, томительный грудной вой, как волчица. Почти весь вечер только и говорили что о собаке, словно это был ее день рождения.

«В жизни не видел такой умной собаки, честное слово», — умилялся Гитлер.

Ровно в полночь двери распахнулись и вошла вереница слуг с тележками, уставленными бутылками шампанского и бокалами. Каждый выпил по бокалу шампанского, кроме Гитлера, который потягивал сладкое белое вино. Как только пробило двенадцать, мы чокнулись, и все закричали: «Всего наилучшего, мой фюрер!» или «С днем рождения, мой фюрер!». Кто-то произнес речь, говоря, что самое важное сейчас — чтобы фюрер сохранял здоровье и силу для немецкого народа. Позже люди стали стекаться со всего Бергхофа, чтобы поздравить его, и целые сутки спиртное лилось рекой…

На следующий день, 20 апреля 1944 года, его день рождения отмечали так, будто ничего не случилось — ни голода, ни лагерей, ни ужасов, ни войны. Утром Гитлер сошел вниз раньше обычного, улыбаясь и качая головой при виде подарков. Все это было делом рук Евы. Она-то знала, как безумно ему хотелось, чтобы его окружали вниманием и баловали. На фотографиях он ласково улыбается ей и Гретль, Генриху Гофману, Отто Дитриху и необъятному Борману. Словно пятилетнему мальчику, ему приготовили именинный стол, заваленный цветами и подарками. Ева надела его любимое платье из темно-синего шелка, усыпанное блестками. Ее вкус сформировался, и она теперь умела выглядеть в своих нарядах шикарной женщиной, а не хорошенькой юной девочкой. Он выбрал кое-какие подарки (прелестную статуэтку девушки, деревянный кубок, вырезанный четырнадцатилетним мальчиком, и несколько детских рисунков) и стал показывать их Еве. Много было вышитых и вязаных вещиц, а также домашних пирогов, шоколада и фруктов, присланных почитателями, которые, должно быть, использовали свои драгоценные талоны на еду. Большая часть этих незатейливых подношений отсылалась в больницы, детские приюты и дома престарелых, настолько Гитлера снедала паранойя. Пищу уничтожали на случай, если она отравлена. Гитлер утратил доверие к тем самым немецким домохозяйкам, что так долго поддерживали его своим страстным преклонением.

Гамбург уже обратился в прах, Дрезден ждала та же участь. Следующим на очереди был Мюнхен. Спустя несколько дней после свадьбы Гретль с Германом Фегеляйном, 9 и 13 июня, воздушные силы союзников нанесли свои самые сокрушительные на тот момент удары по изнуренным и деморализованным горожанам. Затем, в середине июля, последовали безостановочные атаки с воздуха. Более 3 тысяч человек погибли, и 200 тысяч остались без крыши над головой. Прекрасный барочный город был прицельно и беспощадно наказан за роль «средоточия нацизма». В конце лета 1944 года, когда десятки зданий и церквей были разгромлены и выпотрошены, искусствовед Вильгельм Хаузенштейн написал: «Город разрушен почти до основания. Неужели же его ядро останется в обломках и <…> поколению за поколением придется жить среди руин?» Никто уже не мог себе представить, что жизнь когда-нибудь снова наладится. Театры, кино, ночные клубы и концертные залы закрылись; пищевые пайки становились все скуднее, достать новую одежду практически не было возможности. Жители выглядели исхудавшими и потрепанными, голодными, усталыми и больными. Только свита Гитлера, а также его генералы, маршалы, министры, прихлебатели и все офицеры СС жили в достатке. Несчастный немецкий народ, измученный горем и лишениями, уже терял терпение. Возмездие нависало над фюрером и его соратниками по партии.

К 1944 году Ева с Гитлером достигли предела в развитии своих отношений. Она стала мудрой, временами печальной женщиной — без юношеского задора, зато добрее и вдумчивее, неподдельно внимательной к окружающим. В Чайном домике или по вечерам Гитлер теперь говорил меньше. Подчас, поникший в глубоком кресле, он выглядел усталым, разбитым стариком. Постоянное беспокойство о нем сказалось-таки на Еве: в июне доктор Морелль назначил ей внутривенные инъекции строфантина от давления (видимо, систолического) 110. Такой показатель, если он постоянный, может быть действительно тревожным знаком, так как означает пониженное давление, хотя одно измерение еще ни о чем не говорит. Постоянной диастолический показатель выше ста указывает на очень высокое давление, и это действительно причина для опасений. К счастью, ее сильный организм вскоре справился с недомоганием. Если не считать сильных менструальных болей, Ева за свою жизнь и дня не лежала больной. Но ведь ей было всего тридцать два года.

Непоколебимая преданность Евы и ее вера в Гитлера — некогда разделяемые пятьюдесятью миллионами немцев — способствовали тому, что он все больше нуждался в ней. Самые близкие к нему люди замечали, что он испытывал к Еве Браун нечто гораздо большее, чем просто привязанность. Как любая нормальная пара, они тосковали друг без друга в разлуке и утешали друг друга, находясь рядом. Внутри загадочного круга их отношений Ева зависела от него в плане насущных благ и удобств, но и он не меньше полагался на нее, на ее неизменную поддержку. Диктатор, психопат, душегуб… да, Гитлер был таков, но, кроме того, жаждал любви. А по-настоящему любили его только Ева и Блонди.

Четырнадцатого июля 1944 года Гитлер покинул Бергхоф навсегда. Он как будто чувствовал, что больше не вернется в Оберзальцберг. В день отъезда он медленно обошел комнаты, внимательно рассматривая свои любимые картины и вещи, отмахиваясь от всякого, кто пытался сопровождать его. Он попрощался с Евой — в глубине души они, верно, боялись, что видятся в последний раз — и вернулся наличном самолете в «Волчье логово».

Ева — как всегда, когда Гитлер был не с ней, — бесцельно бродила по дому, ощущая себя покинутой, подавленной.

Гретль, ее неразлучная тень на протяжении долгих лет, стала теперь замужней женщиной и уехала из Бергхофа, чтобы не расставаться с мужем. Ильзе в 1938 году вышла замуж за адвоката по фамилии Гофштеттер, с которым познакомилась в Берлине. Брак не сложился, и они развелись, но в 1944 году Ильзе снова вышла замуж и уехала жить в Бреслау[29]. Ева тосковала и беспокоилась, ненадолго утешаясь звонками любимого. О чем они могли говорить?

Не о войне, особенно когда она так скверно оборачивалась для Германии, а светских бесед Гитлер никогда не вел. Они обменивались успокаивающими, ласковыми банальностями: он убеждался, что она в безопасности, она справлялась о его здоровье — ночь за ночью тот же искусственный диалог. Она волновалась за него, он волновался за нее, но, чтобы сказать об этом, много времени не требуется. Без сомнения, она говорила, что любит его и скучает по нему.

Больше всего Ева жаждала его присутствия, но когда он находился далеко, ей нужен был кто-то, кто утешал и развлекал бы ее, восхищался ее платьями и прической, сопровождал ее в долгих ежедневных прогулках по окрестностям Бергхофа. Союзник, которому можно пожаловаться на язвительных матрон, рассказать о кознях Бормана, признаться в недоверии к доктору Мореллю и его вечным пилюлям. Конечно, у Евы все еще были любимые собачки, черные скотчтерьеры Штази и Негус. Они десять лет следовали за ней по пятам, выдерживали с ней утомительные походы по горным тропинкам и лаяли на ее портниху фрейлейн Хайзе, когда та приезжала из Берлина с новыми платьями. Но тогда как хозяйка могла говорить и говорила с собаками, они не умели отвечать ей. Круглые сутки находясь под наблюдением, подчинив свою жизнь капризам и приказам человека, скрывающего ее существование от внешнего мира и в то же время следящего за каждым ее движением, Ева понимала, что мало кому может доверять. Герта и ее маленькие дочки гостили в своей небольшой квартире по соседству. Большую часть лета они провели, гуляя по горам, купаясь в озере и наслаждаясь куда лучшей едой, чем продуктовые пайки в Мюнхене, но в любой момент муж Герты Эрвин мог получить увольнительную, и она тут же понеслась бы к нему. К тому же в основном она была занята детьми, и Ева снова оказывалась на втором месте.

Тут-то она и вспомнила о молодой кузине, которой помогла осознать свое женское начало в июле 1940 года, когда шестнадцатилетняя Гертрауд Винклер, единственная дочь сестры Фанни Паулы, провела часть летних каникул с ней и Гретль в домике на Вассербургерштрассе. Тогда война не продолжалась еще и года, на Мюнхен еще не сыпались бомбы, тетры и кинотеатры были открыты (для всех, кроме евреев), и в целом настроение царило приподнятое. К июлю 1944 года все изменилось, но Гертрауд вполне могла вырасти, стать умной, живой молодой женщиной, которая поделилась бы с Евой новостями о семье и внешнем мире. А Ева в ответ могла бы наставлять свою простушку-кузину, учить ее всяким тонкостям в нарядах и косметике, превратить ее в элегантную даму. Из нее вышла бы идеальная компаньонка.