Анжела Ламберт - Загубленная жизнь Евы Браун

• Название: Загубленная жизнь Евы Браун
• Автор: Анжела Ламберт
• Издательство: КоЛибри
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-98720-053-7

Любовница диктатора — всегда интригующий персонаж. Любовница Адольфа Гитлера — персонаж, окруженный зловещей аурой Третьего рейха, Холокоста и Второй мировой войны. Парадоксальным образом Еве Браун приписывали глупость и тщеславие, в то же время возлагая на нее долю ответственности за преступления нацизма. Но это никак не объясняет, почему молодая, здоровая женщина добровольно приняла смерть вместе с поверженным и разбитым фюрером. Собирая по крупицам разрозненные сведения, тщательно анализируя надежность и достоверность каждого источника, английская журналистка и писательница Анжела Ламберт разрушает образ недалекой и бессловесной игрушки монстра, оставленный нам историей, чтобы показать иную Еву Браун: преданную и любящую женщину, наделенную куда большим мужеством и упрямством, чем полагали ее современники.

---

В первую очередь — зачем было Еве вести дневник? Большинство людей этого не делают, а из тех, кто делает, большинство — молодые девушки в состоянии душевного смятения. Гитта Серени, биограф Альберта Шпеера и ведущий авторитет в вопросах истории Третьего рейха, дает простой ответ: «Она была как раз из тех девушек, что ведут дневники». Она была в том возрасте, когда молодым женщинам нужно как-то выражать свои тайные мысли, особенно если им не с кем поделиться — а Гитлер настоял на полнейшей секретности. Поговорить с родителями, узнавшими наконец о романе в 1934 году, она не могла. Для них тема стала запретной. У Евы были подруги, но сегодня нам трудно себе представить, насколько скрытными в отношении личной жизни были люди в тридцатых годах. Они не обсуждали ни свою половую жизнь, ни свои эмоциональные проблемы. «Люди больше уважали друг друга в те дни, — объясняет кузина Гертрауд, — как бы близки они ни были». Тайна любовной связи с самым великим и могущественным человеком Германии тяжелым бременем легла на плечи Евы. У нее было достаточно причин, чтобы вести дневник.

Его неполные две тысячи слов (я читала их и по-немецки, и в английском переводе) раскрывают такую Еву, какой ее никто не знал. Но перевод, даже хороший (а в случае дневников они, как правило, плохие), отличается от оригинала примерно как открытка с репродукцией от настоящей картины, и даже самое лучшее факсимиле не дает ощущения прямого контакта автора с читателем. Чтобы понять настоящую Еву, а не ее многочисленные роли, предназначенные для родителей, друзей и, прежде всего, для Гитлера, я должна была изучить дневник со скрупулезностью судебного эксперта. Это означало — получить доступ к оригиналу. В отличие от фотографий и фильмов, которые остаются все теми же, независимо от того, сколько раз их копировали с негативов, дневник является уникальным, рукотворным предметом. Мне не терпелось увидеть эту загадочную реликвию, вдохнуть запах страниц, изучить нюансы почерка. Мне нужно было подержать — пусть и в перчатках — листы, на которых она писала ровно семьдесят лет назад, ища подсказки в тексте, чтобы убедиться в подлинности дневника.

В марте 2005 года я второй раз поехала в Вашингтон, специально, чтобы подержать в руках дневник Евы Браун. Он находится под неусыпным надзором служащих NARA, гражданского и военного архива Америки. За зданием, известным как Архив II в Колледж-Парке, Мэриленд, располагаются огромные катакомбы хранилища: два миллиона кубических футов заставлены полками.

Здесь, в недрах этой бетонной крепости, в потрепанном коричневом конверте лежит дневник. Увидеть его могут только самые настойчивые исследователи и только с особого разрешения двух старших архивариусов. Он доступен только тем, кто знает, где искать и кого спрашивать. В 2004 году я провела неделю в Колледж-Парке, выискивая материалы о Еве Браун, и никто не удосужился сообщить мне, что NARA хранит ее дневник в том же самом здании. Упорные исследователи с солидным запасом терпения имеют шанс получить доступ. Это оказалось нелегко.

В проводники мне достался Джон Тейлор, восьмидесятичетырехлетний архивариус, прослуживший в NARA шестьдесят лет и знающий секреты архивов как свои пять пальцев. Сеть их лабиринта на поддается никакой логике, в отличие, скажем, от той же родной и любимой системы Дьюи. Эта система для новичка — китайская грамота. Но мистер Тейлор понимает, как она устроена: классификации, подзаголовки, номера ящиков. Без него мне пришлось бы прокручивать километры пленки микрофильмов, чтобы списать нужный код. А потом заполнить розовый бланк запроса чуть ли не с пятью разными наборами идентификационных номеров. После бланк нужно отнести в другое помещение, представить целой когорте привратников (время выхода/время входа/имя, фамилия/дата) и расписаться за него. После этого процесс извлечения желанного документа вдруг становится головокружительно быстрым и эффективным. Только не с дневником Евы Браун. Тут полный надежд искатель вынужден продираться к своей Спящей красавице сквозь непроходимую чащу бюрократии и служб безопасности.

Я приехала в NARA в 9.30 утра, в снежный мартовский понедельник 2005 года. Но несмотря на то, что я заранее предупредила о цели своего приезда, только в пятницу, накануне вылета обратно в Лондон (билет обмену не подлежит!), мистер Тейлор поманил меня, заговорщически шепча: «Следуйте за мной!» С пронумерованным и закодированным суперсекретным бейджиком на шее (дата, подпись, время входа, отмеченное до секунды) я прошла за ним через двери, открывающиеся только при помощи специального электронного пропуска, в пустой кабинет, где мне в присутствии еще одного старшего архивариуса вручили невзрачный коричневый конверт и пару белых хлопчатобумажных перчаток. Под недремлющим оком хранителей я натянула перчатки и уселась читать дневник Евы.

В конверте лежала книга размером около девяти квадратных дюймов, обтянутая грязной, потемневшей от времени кремовой кожей, со сломанным замочком. Ключ давно потерялся. Двадцать два листа плотной желтоватой нелинованной бумаги грубо вырваны и небрежно вставлены назад. Остальные страницы пусты. Я открыла начало и оказалась лицом к лицу с последним препятствием. Дневник написан не обычным округлым почерком Евы, а старогерманским готическим шрифтом, бывшим в ходу со времен Средневековья. Ничего общего с ее подписями в фотоальбомах. Расшифровать его трудно, а поначалу и вовсе невозможно. Буквы выведены твердой и проворной рукой, явно принадлежащей образованному и интеллигентному человеку. Но шрифт отличается от обычного немецкого письма не меньше, чем кириллица.

К счастью, я научилась разбирать готический шрифт еще в детстве. В конце сороковых годов, когда мы жили в Германии, я иногда оставалась у своих двоюродных бабушек, Tante Лиди и Tante Анни, в их тесной квартирке в Гамбурге. Они позволяли мне копаться в их старых письмах, многие из которых были написаны на такой вот старомодный манер, и с детской восприимчивостью к языкам и знакам я быстро расколола этот орешек. Книги были напечатаны похожим шрифтом, и если я хотела прочитать остатки тетушкиного собрания детских сказок, то должна была изучить и его. Увлеченная чтением, я просиживала, скрючившись в уголке, до самого ужина. Затем мы собирались втроем за круглым столом под тусклой лампочкой, еще больше затемненной абажуром с бахромой, и ели тяжелое, но восхитительное жаркое, состоявшее только из рыхлой разваренной картошки в подливке. Лиди и Анни были бедны, как большинство немцев после войны. Перед сном Tante Лиди рассказывала мне сказки своим спокойным, низким, бархатным голосом. Он все еще звучит у меня в ушах — пожалуй, самый красивый голос, какой я когда-либо в жизни слышала.

Ева вела дневник в 1935 году, и не исключено, что потом тоже, но сохранились только эти отрывки. Она не писала методично день за днем, в установленном порядке — такое было не в духе Евы. Похоже, она использовала его как предохранительный клапан, когда холодность и непредсказуемость Гитлера переполняли чашу ее терпения. Несмотря на скудность записей, дневник вполне отражает ее душевное состояние, дает представление о воздействии, которое оказывал на нее Гитлер: как он постепенно подрывал ее бьющую ключом самоуверенность и психическое здоровье. Она никогда не знала, когда увидит его снова, и эта неизвестность постоянно держала ее в подвешенном состоянии.

Первая же запись, датированная «11.II.35», убедила меня в том, что дневник — не подделка. (И вызвала болезненное воспоминание о моей матери. Она выписывала числа в точности так же, как Ева. Должно быть, они учились по одним и тем же книжкам.) Это, вне всяких сомнений, единственный на свете рассказ самой Евы Браун о ее внутреннем мире. Дневник охватывает 113 дней и состоит из дюжины нерегулярных записей. Они сделаны карандашом, так что толщина штриха и размер букв подсказывают, в каком настроении была Ева на тот момент. Чем она беспокойнее, тем больше буквы. Четкий мелкий почерк говорит о спокойствии. Чем хуже Еве, тем труднее читать. Когда она не в силах больше сдерживаться, рука ее летает по бумаге с бешеной скоростью, и карандаш затупляется от нажима. И все же ее непринужденный слог доказывает, что она была более чем способна выразить свои мысли. Она мало что вычеркивала и не прибегала к подчеркиваниям и восклицательным знакам для пущего эффекта. Ева знала, что хочет сказать, ее мысли и без того переливались через край, выплескиваясь на страницу.

К началу 1935-го Адольф Гитлер уже два года занимал должность канцлера. Он был вынужден проводить много времени в Берлине, разбираясь с государственными делами, встречаясь с иностранными дипломатами, то заискивающими, то враждебными, и держа в узде своих подобных ротвейлерам министров, вечно жаждущих милости и поощрения. Возвращаясь на выходные в Мюнхен, он чаще проводил время со старыми товарищами, чем с Евой. Порой она не видела его неделями, даже весточки не получала. Краткое свидание время от времени возвращало ей радость и оптимизм. Затем снова тишина.