Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк

• Название: Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
• Автор: Антонина Коптяева
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Шестой, заключительный том Собрания сочинений А. Коптяевой включает роман «На Урале-реке», посвященный становлению Советской власти в Оренбуржье и борьбе с атаманом Дутовым, а также очерк «По следам Ермака» о тружениках Тюменского края.

---

— Нашли вы Ленина? Какой он из себя?

— Какой? Быстрый на ногу. Ловкий. Мне он показался лучше всех. Тем более что на киргиза похож (татары уверяют — на татарина). Есть в нем наше, родное: скулы широкие, глаза карие, острые, как у чабана. А главное, я сразу ощутил, что это близкий мне человек. Будто долго бродил в глухой степи, натосковался по теплому дружескому слову — и вдруг такая счастливая встреча!

Джангильдин потеребил густые усы, опять помолчал, словно забыв о Косте, о том, куда ехал, окруженный молодежью.

— Швейцария мне не понравилась, хотя это красивая страна. Все прилизано. Люди вежливые… Очень вежливые, но столько мелочной расчетливости… В России баба в деревне вынесет крынку молока, краюху хлеба. Посмотришь — ноги у нее босые, черные от загара, руки огрубелые, а глаза будто окна в небо. Денег с прохожего ни за что не возьмет. За границей такой доброты, простоты нет. Нелегко прожить там русскому человеку целые годы… В Сибири куда лучше. Ты, наверное, думаешь, самое страшное для большевика тюрьма, жандармы, ссылки? Нет, Костя, самое страшное — идейные шатания в рядах партии, измены друзей. Ленин все это перенес, но он никогда не падал духом, и каждая его статья была ударом по врагам.

— А как он вас встретил?

— Сердечно. Когда я сказал, кто я и откуда, он посмотрел, прищурился, мне даже неловко стало, и вдруг громко позвал: «Надя, иди скорей! Здесь уникальный турист из России. Да еще из Средней Азии. Представь себе, пешком пришел!» Заинтересовался, как образовалась наша сухопутная тройка по газетному объявлению. Расспрашивал о положении в Киргизии. О восстаниях в аулах. О карательных экспедициях. И все обращался к Крупской: видишь, что делается! Предложил мне написать статью в газету, потом вскочил с места: «Черт побери! Прежде всего мы должны накормить товарища! Соловья баснями не кормят», — и, пока сидели за столом, все подшучивал: «Человек, который идет пешком вокруг света, голоден не как соловей, а как серый волк».

Теперь Джангильдин рассказывал охотно, весело, гордясь встречей с Лениным, а Костя жадно слушал, удивляясь и тому, что такой человек, который не раз встречался с Лениным и имеет мандат Совнаркома о назначении чрезвычайным военным комиссаром, так запросто беседует с ним, малограмотным заводским парнем.

— Когда я прочитал книгу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», которая отстояла учение Маркса от наскоков враждебной критики, то подумал: «Жаль, что эта книга будет трудна для массового читателя! Такая в ней глубина философской мысли», — продолжал Джангильдин, а Косте стало стыдно за то, что он даже не слышал об этой книге.

— Ленину вы тоже сказали об этом?

— Да.

— Обиделся он?

— Нет. Улыбнулся лукаво и спросил: «А как вы думаете, товарищ Джангильдин, рядовой рабочий или крестьянин знают такое слово — „эмпириокритицизм“»? — «Пожалуй, не знают…» — «А я, когда писал, о них думал. Верю, что сразу после революции в России они станут грамотные и для них не будет непонятных слов. А вы сами-то как прочитали?» Я спохватился: «Понял все». Но в беседе выяснилось несколько иное, и тут я почувствовал, что такое бережное отношение к младшему товарищу и какой гигант мысли он, Ленин.

«Вот так и Джангильдин со мной», — обрадованно подумал Костя.

— Вы с ним еще виделись?

— После Февральской революции, когда на заседании фракции большевиков в Смольном я докладывал о положении в киргизской степи и зверствах генерала Лаврентьева. Потом встретился и разговаривал с Лениным уже после Октября, когда он направил меня сюда для борьбы против Дутова.

— Он сразу узнал вас?

— Узнал. Держит за руку и смотрит, смотрит: «Где это я вас видел?» — «В Швейцарии». — «A-а! Турист-пешеход. Где вы еще побывали тогда?»

— А сейчас Ленин помнит о нас? Знает, как здесь трудно?

— Все знает и помнит. Положение в Оренбургском крае очень тревожит его.

Да, было от чего тревожиться! Военных сил у Дутова раза в четыре больше, и конница, и вооружение. А молодых красногвардейцев надо было вооружать и спешно обучать тому, как обращаться с оружием. Так что Джангильдин, а с ним и Костя минуты не имели свободной.

54

В «Декадансе» выбирали королеву красоты. В зале, сверкавшем позолотой пышной лепки, бронзой и хрусталем люстр, тесно и шумно. Больше мужчины: какие-то линялые старички, тучные сановники с розовыми лысинами, умытые купцы, надушенные, затянутые офицеры. Среди подвыпившей компании за столом, уставленным бутылками и фруктами, Софья Кондрашова, которая пришла в этот дом в маске, как и другие порядочные дамы, не желая рисковать своей репутацией. На ней платье из цельного куска шелка, задрапированного и заколотого на плече бриллиантовой пряжкой так, что обнажилась стройная спина и нежные тонкие руки с гладкими обручами браслетов. Волосы взбиты, нагромождены затейливой башней, глаза ярко блестят в узких прорезях маски.

С Софьей любезничают, прикладываются к длинным ее пальцам с остро отточенными ногтями, но не она здесь в центре внимания и не те девушки, что похаживают среди гостей в вычурных, ярких платьях или в тугом трико и кружевных корсажах. Взгляды всех прикованы к ярко освещенной сцене, где стоит златокудрая смуглая Рогнеда — гордость «Декаданса». Только что ее сняли с пьедестала и пронесли полунагую через весь зал на громадном блюде вроде плоской раковины. Никто из красавиц, проходивших перед глазами строгих знатоков, не мог сравниться с нею, затмившей всех соперниц. И вот она, уже одетая для концерта, на эстраде. Сам Дутов, изрядно подвыпив, подносит ей букет роз, и Рогнеда с победоносной улыбкой глядит на властного атамана, который при всех заискивает перед нею.

В зале грохот аплодисментов, возгласы одобрения. К ногам вновь избранной королевы летят цветы и деньги.

— А епископ Мефодий стал архиепископом оренбургским, — говорит кто-то за соседним столом в компании солидных промышленников.

— Отметил его усердие патриарх Тихон…

— Да, Тихон теперь избран на вселенском соборе патриархом всея Руси.

— Заслуженно! Кто другой осмелился бы на Красной площади предать анафеме большевиков?

— Счастье русского народа, что у него такие мужественные отцы церкви, показавшие себя в годину смуты и как политики.

— Тише, господа!

Грудной голос Рогнеды, полный сердечного, живого чувства, сразу заворожил всех.

«Да, изумительно поет. И собой хороша необыкновенно», — думала Софья, хотя по-женски возревновала, когда впервые увидела эту «королеву» с золотой гривой высоко подобранных кудрей, с черной повязкой на нежно округленных бедрах. Как стояла босая на пьедестале, вольно поставив длинные, редкой стройности ноги, ровно дыша прелестной грудью, полуприкрытой черными, в блестках кружевами на еле приметных бретелях. Красива она была до безгрешности, как прекрасный ребенок. Поэтому и смотрели на нее, словно на чудо, без пошлых ухмылок, может быть, впервые поняв божественность настоящей женской красоты.

* * *

Придя сюда, Софья искала встречи с Нестором. Не могла она поверить тому, что ею и богатством ее пренебрегли ради какой-то замарашки из нахаловских трущоб, не допускала мысли, что молодой хорунжий сидит возле грубых юбок работницы. Конечно, он сейчас при штабе Дутова.

— Ах, душка атаман! Такой заслуженный и такой обаятельный, — шептались женщины, пробравшиеся сюда, как и Софья, под маской.

— Цветы преподнес королеве красоты!.. Интересно, знает ли об этом его почтенная супруга?

Рогнеда пела. Наэлектризованная толпа неистовствовала, выражая свой восторг. Рогнеда улыбалась, глядя в зал, кланялась, благодарила, с новой силой и чувством повторяла любимую песню атамана:

Я ехала домой…

Потом начался разгул.

— Ты чудная, ты дивная! — Дутов целовал душистые ладони певицы, гладил ими свое пылающее лицо. — Сегодня ты поедешь со мной! Скажи: да!

— Нет, нет, нет! А то придется платить три тысячи за тройку лошадей. Я читала приказ, знаю: запретили вы катанье и пьянки.

— Ты научилась лукавить?

— Зачем учиться? Каждая женщина умеет лукавить. С пеленок умеет. Но сейчас я правду говорю.

— Чего ты боишься? Или ты еще не знаешь любви?

— Если бы не знала!

— Значит, другого любишь?

Рогнеда насупила узкие брови, но глаза ее смеялись.

— Не девушка я, но гордость имею. Вот звенят здесь золотые струны, — она приложила к груди руку, выгнув гибкую ладонь, — и я пою для народа, но жить с каждым, кто позовет, не хочу. Не стану!

— Разве я «каждый»? — Дутов снова налил шампанского себе и ей, надменно откинулся на стуле, обводя тяжелым взглядом кутил, сидевших с женщинами за соседними столиками. Он был обижен и раздосадован — «Пою для народа» — рассуждаешь, как социалистка!