Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк

• Название: Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
• Автор: Антонина Коптяева
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Шестой, заключительный том Собрания сочинений А. Коптяевой включает роман «На Урале-реке», посвященный становлению Советской власти в Оренбуржье и борьбе с атаманом Дутовым, а также очерк «По следам Ермака» о тружениках Тюменского края.

---

Придерживая Харитона за рукав, командир обратился к матросам:

— Разоружить изменников революции! Офицеров арестовать!

Офицеры с опухшими после пьянки лицами неохотно сдавали оружие морякам, которые сразу брали их под конвой. От вокзала, похожего острыми крышами на улочку сказочных теремов, и из железнодорожных бараков сбегались чумазые деповские рабочие с винтовками и охотничьими ружьями.

Смуглый стройный боец в шинели, разогнавшись, наскочил на Харитона, торкнулся в его широкую грудь.

— Костя! — Харитон сгреб его в охапку, крепко стиснул. — Ты ведь в Тургае должон быть…

— Был. А теперь тут с Джангильдином, вроде адъютанта! — Костя, улыбаясь и часто дыша, смотрел то на дружка, то на вагон, быстро обраставший тройным кольцом из матросов, солдат, красногвардейцев.

Напротив группы арестованных офицеров строились неровными цепочками уланы, тоже обезоруженные.

— Мундиры у них красивые, а нутро пустое, — с сожалением сказал Костя. — Ну чего они к штабной сволочи переметнулись?

— Не пойму я, что тут творится. Мы вас в Оренбурге ждем с часу на час, подготовились, чтобы взашей выпроводить дутовцев, а вы попятились аж до Бузулука!

— Сорвалось наступление. Уже к Каргале мы подходили, когда местные казаки подняли восстание. С той стороны атаман жмет, и с тыла ударили. Все богато вооруженные. Пришлось нам обратно, чтобы не взяли в клещи… В это время штаб наш, из Казани сюда присланный, пьянством занялся. Петр Алексеевич хотел арестовать их, так они — за оружие. Чуть его не убили. Хорошо, что мичман Павлов подоспел с отрядом матросов.

— Откуда он, Павлов-то?

Костя, гордясь осведомленностью, но уже торопливо пояснил:

— Из Петрограда. Ты к Петру Алексеевичу? Айда вместе!

В штабном вагоне тесно и шумно: собрался весь командный состав. Стремительно подвижный, возбужденный событиями Цвиллинг, угрюмо задумавшийся Александр Коростелев, Кобозев и черноусый загорелый Джангильдин сидели возле стола, остальные командиры примостились кто где сумел, а Костя и Харитон — возле самой двери. Мичман Павлов начал рассказывать о боях своего отряда с дутовцами в третьем отделе оренбургского войска:

— Группировка белоказаков в Троицке была сколочена крепко, с нею Дутов собирался захватить Челябинск. Председатель Челябинского военного ревкома Блюхер своевременно доложил обстановку Совнаркому, и наш первый северный летучий отряд балтийских моряков был направлен по маршруту Вятка — Екатеринбург — Челябинск — Оренбург.

Харитон глаз не сводил с открытого, смелого лица докладчика: «Лет двадцать ему, не больше, чуть постарше меня, а из Петрограда самим Лениным отправлен нам на подмогу. Значит, очень стоящий командир. И уже в таких боях участвовал. Мичман… Надо будет спросить Александра Алексеича, что это за должность».

Павлов был во френче с широкими нашивками на груди вроде застежек, которыми прикрывали пуговицы с царским орлом — форма, которую носили многие красные командиры. Харитон попытался вообразить его в матроске: «Бравый морячок, ничего не скажешь!» — И снова стал слушать, ловя каждое слово.

— Блюхер, отличный командир и умный стратег, решил дать бой дутовцам на дальних подступах к Челябинску, — продолжал Павлов, строго посматривая на слушателей: улыбка была, по-видимому, редкой гостьей на его лице. — Расчет Блюхера показался нам правильным: все товарищи с ним согласились. С казаками — хозяевами хуторов и городских домов, легче драться на их земле: защищаются и нападают зверски, но оглядываются назад. Так Троицк был взят красными под моим общим командованием. После этого нас спешно через Уфу перебросили с Кустанайского фронта сюда.

И снова Харитона поразила молодость Сергея Павлова: «У белых в таких командирах полковники пожилые да генералы».

Харитон уже достал маленький пакет для Кобозева и письмо Лизы Коростелеву и бережно держал их на ладони. Когда его попросили подойти к столу, он вышел, не робея: все волнения остались позади.

— Плохо у нас, Петр Алексеич, — сказал он. — Два месяца голодают рабочие. А у господ сейчас ликованье — обжорные дни: и рождество, и по случаю… — Харитон запнулся, но глаз под взглядом Кобозева не отвел. — По случаю победы, значит, И потому наши, которые ослабли от голода, на улице падать начинают. Запахи жареным да пареным тоже сбивают с ног.

— А с пути эти запахи не сбивают? — необидно улыбаясь, спросил Кобозев.

— Нет. Надеемся на вас. Когда ваши пушки постреляли возле Каргалы да затихли, собрался стачечный комитет. Посудили, порядили, с народом потолковали. Упорство в народе большое: долго, говорят, ждали, потерпим еще.

Цвиллинг нервно вскочил, но пробежаться по вагону ему не удалось, только крутнулся на месте:

— Я поеду в Челябинск. Выступлю там с докладом о положении дел на Оренбургском фронте и попрошу партийную организацию мобилизовать все, чтобы помочь рабочим, которые борются с дутовщиной. Потом пусть меня командируют в Екатеринбург — просить поддержки для них в Уральском обкоме.

— А я снова в Башкирию — призывать добровольцев в Красную гвардию, — заявил Джангильдин. — Насчет денег для оренбургских забастовщиков тоже буду разговаривать.

— Да, мы должны усилить помощь нашим героям, — горячо поддержал Кобозев. — И начнем собирать отряды для нового наступления на Оренбург. Общее командование войсками поручим Сергею Дмитриевичу Павлову. Теперь у нас будет свой, испытанный в боях командарм.

Находясь, как и все, под впечатлением знакомства с мичманом, Александр Коростелев, весело улыбаясь, вскрыл конверт Лизы. Однако первые же слова письма словно обожгли его, и он перестал слышать громкие разговоры в вагоне, отброшенный в события двух последних дней.

«Мы с мамой собирались встречать вас, — писала Лиза, — но что же делать, если сила пока на сторона атамана! Придется еще подождать. Мы верим и надеемся, и это уже хорошо».

«Нет, не очень-то хорошо! — мысленно возразил Коростелев, с трудом преодолевая волнение и даже стыд. — Конечно, нам был бы каюк, попади мы в окружение. Тогда и нашим забастовщикам пришлось бы совсем плохо. По все ли мы сделали, что могли?..»

Коротенькое письмецо сестры жгло ладони. В Оренбурге ждут. В Оренбурге голодают рабочие, заслыша пушечные выстрелы под Каргалой готовились броситься навстречу, а бузулучане отступили. Но хорошо еще, что успели отступить — вырвались из огневого кольца. Александр вспомнил телеграфиста Васюту. «Спасибо тебе, парнище! Скоро мы вернемся с новыми силами, Василий Яковлевич».

52

— Я тоже трудно жил это время. — Костя приподнялся, облокотился, всматриваясь в лицо Харитона.

Кругом на полу барака спали красногвардейцы, измотанные боями, назябшиеся в голой степи.

— Когда я уехал в Тургай, так тошно было и душно. Просто нечем дышать. Раньше не верил, что от любви умирают, а оказывается, это самая настоящая болезнь. Если бы не Джангильдин, закис бы и пропал. Мы с ним по всему Тургаю мотались. Сколько раз от облав байских уходили, от казачьих отрядов! В камышах скрывались, в аулах. Мы Советскую власть устанавливаем, они, паразиты, на нее налеты делают. Я агитирую просто: хочешь пустить бандита в кибитку, хочешь, чтобы нагайка по спине ходила, чтобы детишек казаки конями топтали, тогда держи сторону Дутова. Лижи баю пятки! Чабаны ведь у баев живут, как собаки, за брошенную кость. Лето и зиму в степи возле отар. Рубахи сопреют — с тела свалятся. Сам износится — на пепелище, куда золу со всего аула валят, с верблюжатами греться. Многие без семьи: жену купить не на что. И трахома. И оспа. Я перед ними себя чувствовал вроде в долгу, в ответе за все эти худые дела… — Костя помолчал, но не утерпел — спросил напрямик: — Как она?.. Пишет? Приезжала хоть раз?

Харитон лежал на спине, закинув руки за голову, и молчал, глядя в расплывчатую тьму под потолком.

— Чего ты молчишь? Я о Фросе…

— Понимаю, что не о бабке Зырянихе. Чудак ты, ей-богу! Уж мое дело — родня: брат я ей, и никуда от этого не уйдешь. А ты…

— А я привязан еще крепче, чем родня. Я за нее и сегодня жизни не пожалею.

— Ну и дурак! В партию ведь вступать хочешь. Какое же ты имеешь право бросаться жизнью ради крученой девчонки?

— Не знал я, что ты сухарь такой! Петр Алексеевич в наступление двинулся, а жена его хотела вместе с ним, и даже с детишками. Едва отговорили.

— Что же тут хорошего? Я бы нипочем не разрешил ей лезть в бой с малыми пацанятами. Помеха одна.

— Настоящая любовь не бывает помехой. Если бы Фрося пошла вместе с нами, я знаешь как дрался бы!

— Она теперь в бою вместе с нашими врагами будет, и тебе о том забывать не след.

— Ты, поди, ни по одной еще не сох?

— Когда бы это?.. У меня другое на уме. Я вот лежу и думаю, что, может, сразу двух шпионов дутовских упустил. Добрался до Бузулука, обрадовался сдуру — и скорее к своим. После уж спохватился, что надо было пройти по вагонам с патрулями.