Валерия Троицкая - Телеграмма Берия

• Название: Телеграмма Берия
• Автор: Валерия Троицкая
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7784-0430-4

Валерия Троицкая (1917–2010) — выдающийся российский геофизик, ученый с мировым именем, человек редкого обаяния и несгибаемой воли. В книгу включены ее дневники и письма, а также мемуарные новеллы и повести. Повесть «Телеграмма Берия» — правдивый рассказ о реальных событиях в жизни студентки Ленинградского университета: она ценой невероятных усилий смогла вырвать из заключения своего безвинно арестованного отца. Не менее впечатляющи рассказы Троицкой о разных этапах ее блестящей научной карьеры. В книгу вошли также воспоминания друзей и коллег Троицкой из России, Франции, США и Австралии. Сборник подготовлен Е. А. Назаровой, дочерью В. А. Троицкой, и снабжен необходимыми комментариями.

---

Я вышла из кабинета в полной растерянности, произошло совсем не то, что я ожидала и что должно было произойти. К концу дня профессор Краев попросил меня задержаться после работы. Когда мы остались одни, он сказал: «Мне удалось уговорить адмирала спустить дело, именуемое „поджогом“, на тормозах. При этом даже выговора в приказе не будет, потому что такой приказ может повлечь за собой разбирательство, которое неизвестно чем ещё закончится. Никому не рассказывайте, что вам говорил адмирал, и вообще отказывайтесь от разговоров о том, что произошло, без всяких предлогов».

Трудно передать то чувство облегчения и радости, которые охватили меня после этих слов. Я смотрела на Краева с чувствами искренней, глубокой признательности, уважения, теплотой, поражаясь в очередной раз тому, как ему удаётся добиваться разрешения столь трудных проблем и как многим я ему обязана. Однако тех чувств, которые он надеялся во мне вызвать, у меня не было…

Проработав ещё несколько месяцев в НИМТИ, я к концу войны перешла на работу в Университет.

Экспедиция в Казахстан 1952 год

Когда моим детям исполнилось четыре года, я поступила в аспирантуру Института физики земли (ИФЗ АН СССР).

Это произошло в конце 1950 года, и летом 1952 года меня направили в экспедицию в сейсмоактивные районы в окрестностях Алма-Аты. Я должна была записать электромагнитные колебания в нескольких пунктах, удаленных от Алма-Аты на расстоянии 300–400 км. Я числилась начальником отряда, состоящим из 3 человек — техник, шофер и я. Однажды мы остановились в очень красивом лесу, где и установили палатки — одну для меня и одну для водителя с техником. Проделав все измерения, мы быстро поели и залегли спать, так как очень устали от длительной поездки к этому месту. Среди ночи я сквозь сон слышала какой-то шум, вроде бы голоса, но, закрывшись поплотнее в своем мешке, снова быстро и крепко заснула. Утром, выйдя из палатки, я увидела красивого, статного мужчину, с которым разговаривали мои сотрудники. Оказалось, что это был местный лесник, который приглашал нас к себе в гости. Обратившись ко мне, он очень серьезно сказал, что в этих местах нельзя спать всем — одному надо дежурить. Хорошо, что он был рядом и застрелил тигра, когда тигр приблизился к нашим палаткам. Конечно, мы не знали, что в этих местах нам может угрожать такая опасность, и никто нас не предупредил.

Когда мы позже пришли к нему в гости, он в небольшом сарайчике занимался снятием шкуры с убитого тигра — и это был большой страшный зверь.

Закончив свою работу, он предложил мне купить эту роскошную шкуру за 40 рублей. Мне очень хотелось приобрести ее на память, но смутно я понимала, что если я попадусь с этой шкурой, могут быть серьезные неприятности, да и денег у меня было в обрез.

Что поразило меня в его доме — это облик его жены: передо мной сидела породистая, красивая русская женщина-аристократка — и по манере держаться, и по манере говорить, и по тонким классическим чертам лица, изящным тонким рукам с длинными пальцами. К сожалению, нам нужно было уезжать до наступления темноты, а при всех мне как-то неловко было ее расспрашивать на деликатную тему о том, как она попала в эту глушь.

Но я вспомнила, что в первую половину тридцатых годов всех аристократов, не успевших эмигрировать, ссылали именно в район Алма-Аты.

Мои прегрешения

Директивные указания (Д.У.)

Молодому поколению трудно сейчас представить себе, какими ограничениями были обставлены выезды за рубеж советских учёных в пятидесятые годы. Перед выездом всю делегацию вызывали в Центральный Комитет ЦК КПСС, где наряду с пристрастным описанием «опасностей», подстерегающих нас в стране, которую мы собирались посетить, строго обуславливали правила поведения делегатов за рубежом. До середины пятидесятых годов командируемый должен был каждый день являться в посольство и в письменном виде отчитываться о прошедшем дне — где был, с кем встречался, о чём говорили и т. д. Я в этот период не выезжала за границу, но мне об этом многократно рассказывали.

Во второй половине пятидесятых годов каждый делегат должен был представить письменный отчёт руководителю делегации, в обязанности которого входило информировать посольства о текущей деятельности делегации в стране. Согласно «Директивным Указаниям» (Д.У.) поведение делегатов за рубежом было строго регламентировано — запрещалось отлучаться поодиночке ни на прогулку, ни в магазины, ни в кино, ни в театр, а также встречаться один на один с иностранными делегатами. Недопустимым было принимать приглашения домой на ленч или обед — особенно, если приглашали только вас. Велено было не отвечать на случайные попытки заговорить с незнакомцами на улице или в магазинах — особенно, если они обращались к вам на русском языке. То есть ограничивались все возможные человеческие контакты. Крайне строго были сформулированы пункты директивных указаний, касающиеся выступлений в зарубежной прессе, по радио или по телевидению. Такие действия должны были быть известны заранее, согласованы с руководителем делегации и загодя разрешены посольством.

Отдельным пунктом, особо была выделена недопустимость посещения ночных клубов (которые советские учёные так и так посещать не могли — на те мизерные суточные, которые они получали во время этих командировок).

Вскоре после того, как в связи с подготовкой и проведением исследований по программе Международного Геофизического года (МГГ) начались выезды за рубеж — у меня возникли трудности в следовании ряду правил поведения, перечисленных в Д.У. Эти указания утверждались в Академии Наук, а затем в отделе науки Центрального Комитета КПСС. По существу они лишали «послушных» командируемых возможности проявления столь необходимых в организации плодотворного сотрудничества инициативы и установления личных, доверительных отношений. Кроме того, ряд пунктов Д.У. был просто оскорбителен по своему недоверию к самим делегатам.

Первый выезд большой советской делегации геофизиков (несколько десятков человек) состоялся в конце лета 1955 года, на международное совещание по МГГ, проходившее в Брюсселе. Мы не долетели на самолёте авиакомпании САС до Брюсселя, нас высадили в Стокгольме, сказав, что ночь мы проведём в пригородном отеле, так как ряд блоков самолёта требует проверки, а утром полетим дальше. Отель, в который нас привезли, был расположен в тенистом парке с небольшими озёрами. Было ещё светло, но запуганные директивными указаниями, мы не знали, можно ли нам выходить из отеля, не безопасно ли это… Кроме того, ведь это была страна, в которую у нас не было виз…

Однако, усмотрев, что иностранцы, летевшие с нами в самолёте, свободно выходили из отеля, разгуливали по парку, мы постепенно, робко, сперва по одному, выходили в парк, собирались группами, выжидая, что нас остановят и водворят обратно в отель. Спустя некоторое время стало очевидно, что никому до нас нет дела, и вдоволь нагулявшись, мы возвратились в отель, где, по слухам, нас должны были бесплатно накормить ужином. Всей делегацией мы дружно вошли в ресторан отеля, где большинство из нас впервые столкнулись с таким способом самообслуживания, как «шведский стол». Сперва, подойдя к ломящемуся под изобилием яств длинному столу в центре зала, мы очень скромно положили себе на тарелочки немного пищи, оглядываясь друг на друга и примеряясь к порциям, взятым другими. Мы отходили от стола, понимая, что останемся голодными и с чувством неудовлетворённого гастрономического любопытства — ведь так хотелось всё попробовать… Вскоре однако прошёл слушок, передаваемый с уха на ухо, что брать пищу с центрального стола можно не один раз, и тут все бесстыдно менее чем за полчаса «смели» — к крайнему удивлению растерявшегося обслуживающего персонала — почти всё, что на нём было… Получив нагоняй за обжорство от руководства делегации, мы умерили свой аппетит за утренним завтраком, и вскоре уже летели в Брюссель.

Мне не приходило в голову, что у меня будут какие-либо трудности с иностранной речью. Однако одним из самых удручающих впечатлений от этой поездки было неожиданное для меня непонимание быстрой английской речи. В отличие от немецкого и французского, у меня почти не было практики разговорной речи в английском, да и уроков у меня было два-три десятка. Этот язык я практически выучила сама, главным образом потому, что, зная его, можно было зарабатывать деньги переводами научной литературы. (В то время почему-то новинки этой литературы издавались преимущественно на английском языке). Финансовое положение нашей семьи было в то время весьма трудным, так как мой муж, талантливый физик, был уволен с работы и не мог негде устроиться в связи с антисемитской государственной политикой. Поэтому переводы были серьёзной поддержкой. Кроме того, они были такой работой, которая позволяла не отлучаться из дома, то есть не покидать моих маленьких детей, близнецов Катю и Петю.