Альберт Шпеер - Шпандау: Тайный дневник

• Название: Шпандау: Тайный дневник
• Автор: Альберт Шпеер
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-8159-1266-3

Альберт Шпеер (1906–1981) был личным архитектором Гитлера, его доверенным лицом, рейхсминистром вооружений и военной промышленности и к концу войны стал вторым наиболее влиятельным человеком в нацистской Германии. Шпеер — единственный из обвиняемых на Нюрнбергском процессе — признал свою вину за преступления рейха. Был приговорен к двадцати годам тюремного заключения.

Все эти годы Шпеер записывал свои воспоминания микроскопическим почерком на туалетной бумаге, обертках от табака, листках календаря, а сочувствующие охранники тайком переправляли их на свободу. Таким образом из 25 000 разрозненных листов получилось две книги — «Воспоминания» (вышли в «Захаров» в 2010 году) и «Шпандау: тайный дневник» (публикуется впервые).

---

К тому моменту я насчитал около ста двадцати семи миллионов. Но Гитлеру этого было мало, и он не успокоился, пока не вспомнил о будущих показателях рождаемости.

Сидя здесь и пытаясь восстановить в памяти все подробности этой сцены, столь похожей на многие другие, я буквально вижу перед глазами белесые доски нового стола, но не могу понять, какое впечатление произвело на меня тогда опьянение цифрами, в которое вогнал себя Гитлер. Я был потрясен или сразу понял, что эти планы безумны? Ведь именно эта мысль первой приходит мне в голову сейчас, всего несколько лет спустя. Я не могу этого понять. Одно я знаю точно: страстные эмоции, охватывавшие Гитлера во время этих видений, даже тогда были мне чужды. Но я не знаю, что меня сдерживало: нравственные сомнения или скептицизм технаря, который все сводит к проблеме организации. Чувствовал ли я в то время, что присутствую при рождении империи, или та порочность, с которой он раскидывал по земному шару миллионы людей, внушала мне ужас — хотя бы в глубине души? Может, сам ответ кроется в моей, так сказать, амнезии?

28 марта 1947 года. Депортация рабочей силы — бесспорно, международное преступление. Я не подвергаю сомнению свой приговор, хотя другие нации поступают сейчас так же, как мы. Я убежден, что при обсуждении немецких военнопленных кто-нибудь обязательно укажет на законы о принудительном труде, на то, как их интерпретировал и осудил Нюрнбергский трибунал. Смогла бы наша пресса столь открыто и критично обсуждать этот вопрос, если бы принудительный труд не был публично признан преступлением? Если бы я считал свой приговор несправедливым, потому что другие совершают ту же ошибку, эта мысль причинила бы мне больше страданий, чем сам приговор. Это означало бы, что у цивилизованного мира не осталось надежды. Несмотря на все ошибки, Нюрнбергский процесс сделал шаг в сторону возрождения цивилизации. И если мои двадцать лет тюрьмы помогут немецким военнопленным вернуться домой хотя бы на месяц раньше, мое заключение будет не напрасным.

29 марта 1947 года. В современных войнах победа часто зависит от последних десяти процентов. К примеру, на Кавказе с обеих сторон сражались второстепенные танковые части, остатки бронетанковых дивизий. Предположим, осенью 1942-го Гитлер, задействовав лучшее оружие и многочисленные войска, сумел бы укрепить позиции от Каспийского моря вдоль Волги и до Сталинграда. С юга их прикрывал бы непреодолимый массив кавказских гор. Если бы ему это удалось, он сделал бы большой шаг вперед в своей стратегической концепции, согласно которой он шаг за шагом добивался господства над миром.

Меня беспокоит моя двойственность. Я осознал опасный, преступный характер режима и публично признал это. Однако здесь, в этой злосчастной камере, меня преследуют фантазии, я представляю себя одним из самых уважаемых людей в мировом правительстве Гитлера. Может быть, это весна, идущая на смену тяжелой тюремной зиме, навевает мне столь беспокойные мысли. Но когда я думаю, что, став министром вооружений, смог сбросить бюрократические кандалы, ограничивавшие производство до 1942 года, и через какие-то два года число бронетехники увеличилось почти втрое, оружия с калибром более 7,5 было выпущено в четыре раза больше, мы удвоили производство самолетов и так далее — когда я об этом думаю, у меня голова идет кругом.

В середине 1941 года у Гитлера могла бы быть гораздо лучше вооруженная армия. В 1941-м уровень производства в основных отраслях, определяющих объемы вооружений, едва ли был выше, чем в 1944-м. Что мешало нам увеличить производство к весне 1942-го, как мы сделали позже? До 1942 — го мы даже могли бы мобилизовать примерно три миллиона мужчин из более молодых возрастных групп без снижения уровня производства. И нам не пришлось бы использовать принудительный труд рабочих с оккупированных территорий, если бы женщин обязали работать, как в Англии и Соединенных Штатах. Примерно пять миллионов женщин могли бы быть задействованы в производстве вооружений; и три миллиона солдат пополнили бы ряды многих дивизий. К тому же они были бы прекрасно вооружены в результате повышения объемов производства.

Фельдмаршал Мильх, командующий резервной армией генерал Фромм и я пришли к общему мнению, что военная неудача в начале войны (наподобие той, что испытали британцы в 1940-м в Дюнкерке) подстегнула бы нас и заставила мобилизовать неиспользованные резервы. Именно это я имел в виду, когда напомнил Гитлеру в своем письме от 29 марта 1945 года, что мы проиграли войну в некотором роде из-за побед 1940-го. В то время, говорил я ему, руководство отбросило всякую сдержанность.

Странно: я сижу в камере, верю в законность и суда и приговора, который отправил меня сюда, и в то же время не могу удержаться от искушения и постоянно прокручиваю в голове все упущенные возможности, шансы на победу, выскользнувшие из рук из-за некомпетентности, высокомерия и эгоизма.

Неужели война в самом деле проиграна только из-за некомпетентности? Вероятно, это все же не так. В конечном счете исход в современных войнах решают превосходящие технические возможности, которых у нас не было.

30 марта 1947 года. Перечитал записи за предыдущие дни. Сегодня отправляю домой большой пакет с рукописью; его отвезет капеллан. Нам все еще негласно разрешают писать воспоминания. Насколько я знаю, Франк, Розенберг и Риббентроп тоже оставили свои мемуары.

Вчера читал комментарии Гёте к трилогии Шиллера «Валленштейн». Он сказал в 1799 году: «Валленштейн сделал невероятную и необычную карьеру. Стремительному взлету благоприятствовали незаурядные времена, а удержался он наверху благодаря своей незаурядной личности. Но поскольку карьера возникла из необходимости, несовместимой с реальной жизнью и целостностью человеческой натуры, она рухнула и покатилась к разрушению вместе со всем, что было с ней связано». Возможно, Гёте писал эти строки, думая о Наполеоне, чья египетская кампания потерпела неудачу. Сам я не могу не думать о Гитлере, хотя понимаю, что их невозможно сравнивать. Я смутно чувствую, что все эти исторические сопоставления неуместны. Почему? Разрушительная энергия человека, направленная исключительно на уничтожение? Или его вульгарность, которая теперь внушает мне ужас? Что еще было в живом Гитлере, что до сих пор было скрыто от меня? Вопросы и снова вопросы. Большинство из них остаются для меня без ответа.

31 марта 1947 года. Полтора года назад автобус, в котором меня под усиленной охраной везли в Нюрнберг, с трудом пробирался через развалины. Я мог только догадываться, где раньше были улицы. Среди руин то и дело попадались выжженные или разбомбленные дома. По мере продвижения к центру города я совсем запутался и не мог сориентироваться в этой громадной груде камней, хотя довольно хорошо знал Нюрнберг, поскольку мне поручили проектировать здания для проведения партийных съездов. И посреди всей этой разрухи стоял чудом сохранившийся нюрнбергский Дворец правосудия. Как часто я проезжал мимо в машине Гитлера. Может, это и банально, но я не мог избавиться от мысли, что это здание уцелело не случайно, в этом есть некий глубокий смысл. Теперь в нем заседают юридические органы союзников.

Неизменно возвращается мысль, что другая сторона, конечно же, тоже совершила множество военных преступлений. Но мы не можем и не имеем права использовать их для оправдания собственных преступлений — я в это твердо верю. Более того, преступления национал-социалистов по своему характеру не идут ни в какое сравнение со всем, что могла бы совершить другая сторона. После пространных показаний Рудольфа Хёсса, коменданта Аушвица, даже Геринг раздраженно повернулся к Редеру и Йодлю и воскликнул: «Если бы не этот проклятый Освенцим! Гиммлер втянул нас в эту мерзость! Если бы не Освенцим, мы могли бы выстроить хорошую защиту. А так у нас нет никаких шансов. При упоминании наших имен все думают только об Освенциме и Треблинке. Это уже рефлекс». Однажды после очередной такой вспышки он добавил: «Как я завидую японским генералам». Но, как оказалось, зря: японским генералам вынесли столь же суровый приговор, что и нам.

1 апреля 1947 года. Сегодня жена прислала мне табели успеваемости наших детей. Похоже, у Альберта способности к рисованию. Ему следует учиться ремеслу. Хильда украсила свое последнее письмо дивными цветочными узорами. Логично предположить, что оптимальной профессией для нее было бы занятие резной мозаикой; во всяком случае, так мне представляется отсюда, из моей камеры. А если бы она проявила склонность к работе по дереву, то могла бы делать ценные предметы мебели. Все виды мебели будут пользоваться спросом — ведь столько сгорело в огне. В любом случае порядок в Европе еще не скоро восстановится. Имея в руках хорошую профессию, Альберт и Хильда будут неплохо обеспечены; а при условии благоприятного экономического развития они смогут продолжить свое образование. Во времена кризиса и потрясений интеллектуальные профессии подвергаются более суровому воздействию, нежели ремесла. В случае необходимости они смогут заработать себе на жизнь даже за границей. К тому же, занятие ремеслом развивает уверенность в себе. А в университетах, с другой стороны, студенты, в основном, учатся интеллектуальному высокомерию.