Анатоль Франс - 7. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле

• Название: 7. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле
• Автор: Анатоль Франс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1959

В седьмой том собрания сочинений вошли: роман Восстание ангелов (La Révolte des anges, 1914), автобиографические циклы Маленький Пьер (Le Petit Pierre, 1918) и Жизнь в цвету (La Vie en fleur, 1922), новеллы разных лет и произведение, основанное на цикле лекций Рабле (1909).

---

Видеть Рим — это счастье, которое может выпасть на долю всякого состоятельного человека, если только он не лишен рук и ног. Но какая радость видеть в Риме тебя, приветствуемого громом неслыханных рукоплесканий! Какая честь быть причастным к делам благородного посольства, во главе которого наш непобедимый король Франциск поставил тебя! Какое блаженство находиться возле тебя, когда ты произносишь речь перед священной коллегией о деле королевы английской!»

Жан дю Белле снова отправился в Италию в июле 1535 года, а вместе с ним и Франсуа Рабле. 18 июля они были в Карманьоле, 22-го — в Ферраре. Здесь посол прибегнул к помощи своего лекаря; он чувствовал недомогание, и езда на почтовых, по его словам, сильно утомляла его. Во Флоренции, где им пришлось остановиться, мэтр Франсуа и премилая компания его любознательных спутников любовались живописным местоположением города, архитектурой собора, величественными храмами и дворцами. Они наперебой выражали свой восторг по поводу всего этого великолепия, так что амьенский монах Бернар Обжор в запальчивости и раздражении наконец воскликнул:

— Не понимаю, какого дьявола вы все здесь так хвалите! Я осмотрел город с не меньшим вниманием, чем вы, да и зрение у меня не хуже вашего. И что же? Красивые дома, только и всего! Но, да будут мне свидетелями сам бог и святой Бернар, мой покровитель, я еще не видел ни одной харчевни, а ведь я все как есть высмотрел и выглядел… Ходим, ходим мы тут с вами, осматриваем, осматриваем, а в Амьене мы прошли бы втрое, вчетверо меньше, и я бы уже вам показал около пятнадцати старых, аппетитно пахнущих харчевен. Не понимаю, что за удовольствие глазеть возле башни на львов и тигров или на дикобразов и страусов во дворце Строцци. Честное слово, други мои, я предпочел бы увидеть хорошего, жирного гусенка на вертеле. Вы говорите, этот порфир и мрамор прекрасны? Не спорю, но, на мой вкус, амьенские пирожки лучше. Вы говорите, эти античные статуи изваяны превосходно? Верю вам на слово, но, клянусь святым Фереолем Аббевильским, наши девчонки в тысячу раз милее.

Стоит ли указывать, что это дословная цитата из Рабле? Не думайте, что брат Бернар Обжор толкует о мраморных львах и тиграх, — нет, он имеет в виду животных из княжеского зверинца. Итальянские вельможи держали диких зверей в своих дворцах. На рисунке Джованни Беллини, хранящемся в Лувре, изображены хищники, сидящие на цепи в подвалах роскошного дворца эпохи Возрождения.

К середине августа Жан дю Белле прибыл в Рим, и здесь его посвятили в кардиналы. Несмотря на обилие важных и трудных дел, он все же находил время для поисков древностей. Он купил виноградник близ Сан-Лоренцо и Палисперна, между Виминальским и Эсквилинским холмами, чтобы произвести там раскопки. Один римский кардинал подарил ему прекрасный античный пест. Но этот подарок, сделанный иностранцу, вызвал в Риме такую бурю негодования, что дю Белле вынужден был вернуть пест смотрителю Капитолия.

В то время, как и теперь, дворцы Вечного Города были украшены обломками античного мрамора, бронзы, яшмы, порфира. Вельможи ставили их у себя во дворце, в саду, на крыльце, у входа в залы. Юный француз Андре Теве (впоследствии — известный космограф), приехавший в Рим, когда там находилось посольство Жана дю Белле, бродил по городу, жадным и восхищенным взором впиваясь в скульптуры. И вот однажды, когда любопытство завлекло его во двор, а потом и в сады одного вельможи и он углубился в созерцание руин славного прошлого, слуги, дурно истолковав причину его появления в чужом доме, приняли его за шпиона. Дело могло принять для юного Теве дурной оборот, если бы в разговоре с хозяином он не сослался на Рабле. Тот обрисовал его вельможе как страстного путешественника и любителя древностей. С этого дня перед соотечественником Рабле открылись двери всех римских домов. Один этот факт показывает, каким влиянием пользовался лекарь кардинала дю Белле среди итальянской знати.

Рабле посещал в Вечном Городе духовных лиц, приезжавших с Востока. Епископ Керамский дал ему несколько уроков арабского языка; злоупотребляя доверчивостью своего ученика, не отличавшегося, впрочем, особой наивностью, он старался убедить его в том, что шум нильских водопадов слышен на расстоянии более чем трехдневного пути, то есть примерно на таком же расстоянии, как от Парижа до Тура.

В мире духовенства Рабле не занимал определенного положения. Из боязни «нечистой силы», как он выражался, а вернее, чтобы извлекать как можно больше пользы из своих знатных покровителей, он подал папе прошение pro apostasia[548]. В нем он, признав, что оставил монастырь и скитался по свету, испрашивает у святейшего владыки полного и окончательного отпущения грехов, а также позволения вновь стать бенедиктинцем, вернуться в тот монастырь бенедиктинского ордена, где бы его охотно приняли, и с разрешения своих духовных начальников и единственно из любви к ближнему, а не ради наживы, заняться лечебной практикой, ибо, по его словам, он имеет степени бакалавра, лиценциата и доктора медицины; при этом заниматься медициной он намерен в пределах, предусмотренных для монахов канонами, то есть не применяя железа и огня.

Заметим между прочим, что в то время у Рабле была лишь степень лиценциата, но не доктора медицины, хотя по своим знаниям и способностям он имел на нее полное право.

Просьба его была удовлетворена, о чем папа Павел III Фарнезе объявлял ему в своем послании от 17 января 1536 года — второго года его понтификата. Послание составлено в самых лестных для Рабле выражениях:

«Принимая в рассуждение твое усердие в религии, науке и литературе, твою примерную жизнь и поведение, все твои заслуги и добродетели, мы, тронутые твоими мольбами, отпускаем тебе грехи…» и т. д.

Этот текст ни в коем случае не следует рассматривать как выражение истинного отношения его святейшества к автору «Пантагрюэля». Это обычный канцелярский стиль. Более ощутительным, чем признание его заслуг и добродетелей, для брата Франсуа должно было быть то, что папа, против обыкновения, бесплатно и безвозмездно предоставил ему право составлять индульгенции. На его счет относилось лишь снятие и засвидетельствование копии, то есть, как непочтительно выражался сам Рабле, мзда референдариям, поверенным и прочим подобным бумагомаракам.

В Риме Рабле вел переписку с любезным епископом Майезейским, Жофруа д'Этисаком, — от нее сохранилось несколько писем. 29 ноября 1535 года он извещал епископа о том, что посылает ему для его сада в Лигюже лучших неаполитанских семян, какие его святейшество сажает в своем недоступном для посторонних саду в Бельведере. Он посылает ему также бедренца. Других лекарственных растений он не присоединяет к этому потому, что считает их слишком грубыми и менее полезными для желудка, чем те, которые можно найти в Лигюже. Трогательно это настойчивое желание мэтра Франсуа украсить сады, в которых он, бедный монах, гулял когда-то, и снабдить овощами того, за чьим столом он сидел и у кого он скрывался от преследования «нечистой силы». Он дает советы, когда лучше сажать посланные семена и как ухаживать за растениями. Он предлагает послать также александрийских гвоздик, особые виды фиалок и еще одной травы, при помощи которой итальянцы освежают летом свои комнаты и которая у них называется belvedere. «Но, — прибавляет он, — это скорей для госпожи д'Этисак». Он имеет в виду юную Анну де Дайон, жену племянника епископа, Луи д'Этисака. За это он просит несколько экю. Посол французского короля жил очень бедно. Легко себе представить, что лекарь посла жил еще бедней. Рабле вечно сидел без денег — это был его недуг, и те чувства, какими он в связи с этим наделяет Панурга, он испытал сам. Он охотно обращается с денежными просьбами к сильным мира сего, считая, что этим он им же оказывает честь.

Однажды он написал епископу Майезейскому: «Если с деньгами у меня будет туго, я обращусь к Вашей помощи». Что он и сделал спустя несколько дней: «Я принужден снова прибегнуть к Вашей помощи, ибо тридцать экю, которые Вам угодно было послать мне сюда, почти подходят к концу. А между тем я ничего из них не истратил ни на прихоти, ни на свою утробу, ибо столуюсь я у кардинала дю Белле или у г-на де Макона. Но на всякие депеши, на мебель и одежду уходит много денег, хотя я и так уж стараюсь расходовать их как можно экономнее. Если Вы соблаговолите прислать мне переводный вексель, то я надеюсь употребить его с пользой для Вас и не остаться в долгу. С Кипра, Крита и из Константинополя сюда привозят множество дешевых и редкостных вещиц. Если вы ничего не имеете против, я пришлю Вам и вышеупомянутой г-же д'Этисак то, что мне покажется наиболее подходящим. Провоз отсюда до Лиона ничего не будет стоить».

Заметим тут же, что мэтр Франсуа щедро расплачивался с монсеньером д'Этисаком. Я уже не говорю о редкостных вещицах, под которыми, очевидно, надо разуметь янтарные четки, медные подносы, пестрые ткани и вышивки наших восточных базаров, о неаполитанских семенах, салате и овощах, но епископ Майезейский давал ему еще ответственнейшие поручения в римскую курию, и Рабле отлично с ними справлялся. Так утверждает один из первых биографов нашего автора, Кольте. Наконец Рабле держал своего корреспондента в курсе всего, что совершалось в Риме и во всем христианском мире, а в эпоху, когда о делах общественных узнавали не иначе, как из частных писем, это было особенно ценно. В христианском мире тогда как раз происходили важные события, и Рабле, не имея возможности распутать интриги, которые плелись в Италии, был, однако, довольно хорошо осведомлен о том, как эти события развивались. Что же касается французского короля, то тут у Рабле были свои особые источники информации, и, если верить слухам, он не всегда отличался необходимой в подобных делах скрытностью. Карл V, совершивший в этом году поход в Тунис и с победой вернувшийся в Сицилию, готовился к завоеванию Франции и строил Пикрохоловы планы. Его приверженцы, зная, что пророчества иной раз влекут за собой осуществление возвещаемого, наперебой предсказывали успех замыслам императора, — книга, полная подобных прорицаний, вызвала сильное волнение в Риме. Один ее экземпляр Рабле послал епископу Майезейскому. «Я лично не придаю ей никакого значения, — пишет он ему, уведомляя о посылке. — Но в Риме только и разговору, что об этих хвастливых предсказаниях».