Владимир Набоков - Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

• Название: Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: «Интелвак»
• Жанр: Критика
• Год: 1999
• ISBN: 5-93264-001-4

Комментарии В. В. Набокова освещают многообразие исторических, литературных и бытовых сторон романа. Книга является оригинальным произведением писателя в жанре научно-исторического комментария. Набоков обращается к «потаенным слоям» романа, прослеживает литературные влияния, связи «Евгения Онегина» с другими произведениями поэта, увлекательно повествует о тайнописи Пушкина.

Предназначена для широкого круга читателей и в первую очередь — для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, а также для учителей и учащихся средней школы.

---

8 Татьяна ах! Этот оборот речи — еще один тонкий намек на тот отчаянный порыв, с каким Татьяна летела к ручью в главе Третьей, XXXVIII (см. мой коммент. к «Ах!» в строке 5).

14 и что ж? Риторическая формула, означающая в данном контексте «И что бы вы думали случилось потом?» Ср.: глава Пятая, VII, 1.

XIII

   Она, взглянуть назадъ не смѣя,
   Поспѣшный ускоряетъ шагъ;
   Но отъ косматаго лакея
 4 Не можетъ убѣжать никакъ;
   Кряхтя, валитъ медвѣдь несносный,
   Предъ ними лѣсъ; недвижны сосны
   Въ своей нахмуренной красѣ;
 8 Отягчены ихъ вѣтви всѣ
   Клоками снѣга; сквозь вершины
   Осинъ, березъ и липъ нагихъ
   Сіяетъ лучъ свѣтилъ ночныхъ;
12 Дороги нѣтъ; кусты, стремнины
   Мятелью всѣ занесены,
   Глубоко въ снѣгъ погружены.

3 от косматого лакея. На протяжении большей части девятнадцатого века существовал обычай, согласно которому юная барышня благородного происхождения должна была оправляться на прогулку вместе со своей гувернанткой или «dame de compagnie» <«компаньонкой»> в сопровождении лакея в ливрее. Еще году в 1865-м в «Анне Карениной» Толстого (ч. I, гл. 6) мы мельком видим маленькую княжну Кити Щербацкую (одну из внучек Татьяны) прогуливающейся по Тверскому бульвару в Москве с двумя старшими сестрами и m-lle Linon; все четверо — «в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе». Шекспировский «медведь лохматый из России» («Макбет», III, IV, 100) мог бы дать более точный эпитет для перевода слова «косматый».

12 стремнины. Удивительно, что даже русская зима пришла к Пушкину через французские стихи или французские переводы английских стихотворений. В данном случае речь может идти о «Зиме» Томсона, строки 300–01: «…гигантские пропасти / Выстланные снегом…»

13 занесены. То же самое слово повторяется в XV, 8 («занесен»).

XIV

   Татьяна въ лѣсъ; медвѣдь за нею;
   Снѣгъ рыхлой по колѣно ей;
   То длинный сукъ ее за шею
 4 Зацѣпитъ вдругъ, то изъ ушей
   Златыя серьги вырветъ силой;
   То въ хрупкомъ снѣгѣ съ ножки милой
   Увязнетъ мокрой башмачокъ;
 8 То выронитъ она платокъ;
   Поднять ей нѣкогда; боится,
   Медвѣдя слышитъ за собой,
   И даже трепетной рукой
12 Одежды край поднять стыдится;
   Она бѣжитъ, онъ все во слѣдъ:
   И силъ уже бѣжать ей нѣтъ.

6 в хрупком снеге. Обычная форма предложного падежа — «в снегу». Общий смысл слова «хрупкий» — «ломкий».

В данном случае прилагательное образовано от глагола «хрупать», означающего «издавать скрипящий, хрустящий звук». Вяземский в своем стихотворении «Первый снег» (см. цитату в коммент. к главе Пятой, III, 6) использует тот же эпитет для снега. См. также восхитительно поэтичную басню Крылова «Мот и ласточка» (1818) в кн.: «Басни», кн. VII, № IV, строки 19–22:

…опять… взялись морозы,
По снегу хрупкому скрыпят обозы,
Из труб столбами дым, в оконницах стекло
             Узорами заволокло.

В двух других описаниях зимы, глава Первая, XXXV, 8–11 и глава Пятая, I, 9, Пушкин повторяет два образа — дым и морозные узоры.

XV

   Упала въ снѣгъ; медвѣдь проворно
   Ее хватаетъ и несетъ:
   Она безчувственно-покорна,
 4 Не шевелится, не дохнетъ;
   Онъ мчитъ ее лѣсной дорогой:
   Вдругъ межъ деревъ шалашъ убогой;
   Кругомъ все глушь; отвсюду онъ
 8 Пустыннымъ снѣгомъ занесёнъ,
   И ярко свѣтится окошко,
   И въ шалашѣ и крикъ, и шумъ;
   Медвѣдь примолвилъ: здѣсь мой кумъ:
12 Погрѣйся у него немножко!
   И въ сѣни прямо онъ идетъ,
   И на порогъ ее кладетъ.

1–3 проворно… покорна. Эта рифма, кажется, предвосхищает столь же неточную рифму в XLIV, 1–3: «задорный… проворно» (см. коммент. к главе Пятой, XLIV, 3).

XVI

   Опомнилась, глядитъ Татьяна:
   Медвѣдя нѣтъ; она въ сѣняхъ;
   За дверью крикъ и звонъ стакана,
 4 Какъ на большихъ похоронахъ;
   Не видя тутъ ни капли толку,
   Глядитъ она тихонько въ щелку,
   И что же! видитъ... за столомъ
 8 Сидятъ чудовища кругомъ;
   Одинъ въ рогахъ съ собачьей мордой,
   Другой съ пѣтушьей головой,
   Здѣсь вѣдьма съ козьей бородой,
12 Тутъ остовъ чопорный и гордой,
   Тамъ карла съ хвостикомъ, а вотъ
   Полу-журавль и полу-котъ.

4 на больших похоронах. По-видимому, воспоминание о похоронах дяди Онегина (глава Первая, LIII), о которых Татьяне рассказывали те, кто присутствовал на них. Намек на шумные поминки, застолье после погребения.

7 И что же! видит... за столом. Так в издании 1837 г., вместо:

И что же видит?.. за столом.

14 Полу-журавль и полу-кот. Ср.: Мадам де Сталь о «Фаусте» в книге «О Германии», ч. II, гл. 23: «Мефистофель приводит Фауста к ведьме, под началом у которой находятся разные звери — полуобезьяны и полукоты».

Очень странно, что Шлегель, помогавший мадам де Сталь в ее работе над книгой, не исправил этой поразительной ошибки. Животное, упомянутое Гёте в сцене «Ведьмина кухня», не имеет ничего общего ни с «котом», ни с «полукотом»; это просто длиннохвостая африканская обезьяна (Cercopithecus), «eine Meereskatze» <«мартышка» — нем.>.

XVII

   Еще страшнѣй, еще чуднѣе:
   Вотъ ракъ верхомъ на паукѣ,
   Вотъ черепъ на гусиной шеѣ,
 4 Вертится въ красномъ колпакѣ,
   Вотъ мельница въ присядку пляшетъ
   И крыльями трещитъ и машетъ;
   Лай, хохотъ, пѣнье, свистъ и хлопъ,
 8 Людская молвь и конскій топъ!
   Но что́ подумала Татьяна,
   Когда узнала межъ гостей
   Того, кто милъ и страшенъ ей —
12 Героя нашего романа!
   Онѣгинъ за столомъ сидитъ
   И въ дверь украдкою глядитъ.

1 Еще страшней, еще чуднее. Эта строка забавно напоминает выражение «Все чуднее и чуднее» из «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла (1865), гл. 2.

3–4 череп на гусиной шее... в красном колпаке. Возникает соблазн увидеть здесь последнее воспоминание об обедах «Арзамаса» в 1817–18 гг. См. коммент. к главе Пятой, X, 6 и главе Восьмой, XIV, 13.

5 мельница… пляшет. Томашевский («Временник пушкинской комиссии», II, Москва, 1936) опубликовал сделанный рукой Пушкина карандашный набросок, на котором изображены ветряная мельница из сна Татьяны и маленький пляшущий скелет. Пушкин нарисовал его в своем экземпляре отдельного издания Четвертой и Пятой глав. Лопасти ветряной мельницы по-русски называются «крылья».

В одном из рукописных вариантов главы Восьмой, XLVI, Татьяна вспоминает стоявшую поблизости от их имения ветряную мельницу (зачеркнуто в беловом экземпляре ПБ). Это не та (глава Шестая, XII, 11 и XXV, 10), по-видимому, водяная мельница (глава Шестая, XXVI, 1), возле которой Ленский погибает на дуэли с Онегиным, но русский читатель вспоминает о ней, так как и «ветряная», и «водяная» мельница по-русски называются одинаково — «мельница».

Упоминаемая в строфе пляска — это, разумеется, хорошо известный русский танец, исполняемый мужчинами, пляшущими вприсядку.

В опере «Днепровская русалка» (см. коммент. к главе Второй, XII, 14) бурлескный персонаж превращается в медведя, дерево — в водяную мельницу, а мешки с мукой танцуют. Пушкин мог слушать эту оперу в молодости в С.-Петербурге.