Владимир Набоков - Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

• Название: Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: «Интелвак»
• Жанр: Критика
• Год: 1999
• ISBN: 5-93264-001-4

Комментарии В. В. Набокова освещают многообразие исторических, литературных и бытовых сторон романа. Книга является оригинальным произведением писателя в жанре научно-исторического комментария. Набоков обращается к «потаенным слоям» романа, прослеживает литературные влияния, связи «Евгения Онегина» с другими произведениями поэта, увлекательно повествует о тайнописи Пушкина.

Предназначена для широкого круга читателей и в первую очередь — для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, а также для учителей и учащихся средней школы.

---

О «сплине» см. коммент. к следующей строфе.

8 Beef-steaks. Европейский бифштекс — обычно небольшой, толстый, темный, румяный, сочный, мягкий, специально отрезанный от филейной части кусок мяса с изрядной кромкой янтарного жира с отрезанной стороны. Он мало — если вообще — похож на наш американский «стейк» — безвкусное мясо трудившейся без устали скотины. Ближе к этому — «filet mignon» <«бифштекс из вырезки»>.

Пушкин написал слово латинскими буквами, но оно давно было русифицировано (см., например, «Сын Отечества», 1814, с. 128) как «бифстекс», единственное число; позднее, под немецким влиянием, стало «бифштексом». Обслуживание в ресторане при Пушкине стоило четверть рубля, в то время как годовая подписка на еженедельный журнал обходилась в тридцать рублей.

9 Шампанской [вместо «Шампанского»] обливать бутылкой. Здесь я сохранил в переводе неудачную пушкинскую грамматику. Употреблено в смысле: «запивать шампанским».

В 1818 г., согласно Николаю Полевому («Московский Телеграф», ч. 34, № 14 [1830], с. 229), из Франции было завезено 158 804 бутылки шампанского на сумму 1 228 579 рублей и 374 678 бутылок — в 1824 г.

14 брань, и саблю, и свинец. Эта строка раздражает своей неясностью. Что именно разлюбил Онегин? «Брань», подразумевающая собственно войну, может заставить предположить, что около 1815 г. Онегин, как многие другие щеголи его времени, был на действительной службе в армии; однако наиболее вероятно, что отсылка сделана к одному сражению, как следует из чтения рукописи; но (имея в виду дальнейшее поведение Онегина, глава Шестая) было бы крайне важно интерпретировать это в более ясных терминах дуэльного опыта Онегина.

«Саблю и свинец» — галлицизм: «le sabre et le plomb». Ирландец 1800-х годов сказал бы: «эфес и ствол».

Сэр Джоуна Баррингтон в «Очерках моего времени» (1827), II, 6–7, пишет: «Около 1777 г. „огнепожиратели“ [дуэлянты] пользовались в Ирландии большой известностью. Ни один молодой человек не мог считать, что закончил свое образование до тех пор, пока не обменялся выстрелами с кем-либо из своих знакомых. Первыми двумя вопросами, которые всегда задавались в отношении респектабельности молодого человека… были „Какого он роду?“ [и] „Он стрелялся?“» На с. 10–14 этой книги даны двадцать семь правил рукописного кодекса чести, принятых в Клонмелле (см. также коммент. к главе Шестой, XXIX–XXX о дуэлях).

Пушкин упомянут как один из «благородных господ… приглашавших к себе для упражнения в любимом искусстве» известного бретёра О. Гризье, жившего в России во времена Николая I («Заметки о [Огюстене] Гризье» Роже де Бовуара, в кн.: «Оружие и дуэль» А. Гризье, Париж, 1847).

XXXVIII

   Недугъ, котораго причину
   Давно бы отыскать пора,
   Подобный Англійскому сплину,
 4 Короче: Русская хандра
   Имъ овладѣла по немногу;
   Онъ застрѣлиться, слава Богу,
   Попробовать не захотѣлъ:
 8 Но къ жизни вовсе охладѣлъ.
   Какъ Child-Horald, угрюмый, томный
   Въ гостиныхъ появлялся онъ;
   Ни сплетни свѣта, ни бостонъ,
12 Ни милый взглядъ, ни вздохъ нескромный,
   Ничто не трогало его,
   Не замѣчалъ онъ ничего.

1–2 Недуг, которого причину / Давно бы отыскать пора. Этой темой русские критики занимались с огромным рвением, поэтому за дюжину десятилетий накопилась масса самых скучных комментариев, которые когда-либо были известны цивилизованному человеку. Изобрели даже специальный термин для тоски Онегина («онегинство»), тысячи страниц были посвящены ему как «типу» того или иного (т. е. «лишнего человека» или метафизического «денди» и т. д.). Бродский (1950), стоя на демагогической трибуне, доставшейся ему, спустя столетие, от Белинского, Герцена и других, провозгласил, что причина «болезни» Онегина — «деспотический строй» царской России.

Так характер, заимствованный из книг, но блистательно преображенный фантазией великого поэта (для которого жизнь и книга были одно), помещенный им в блистательно воссозданное окружение и обыгранный в целом ряде творческих образцов — лирических воплощений, гениальных чудачеств, литературных пародий и т. д., — оказался истолкован русскими педантами как социологический и исторический феномен, типичный для эпохи Александра I (увы, это стремление вульгаризировать и свести к общему месту уникальную фантазию гения имеет своих защитников и в Соединенных Штатах).

3 английскому сплину (см. также «roast-beaf» в XVI, 9 и «beef-steaks» в строфе XXXVII, 8). Диета, которую прописывает Пушкин Онегину, благоприятствует унынию последнего; я думаю, что здесь вполне допустимо предположить реминисценцию, восходящую к карамзинским «Письмам русского путешественника», где — в письме из Лондона, не датированном точно, но относящемся к лету 1790 г., — звучит следующая (впрочем, далеко не оригинальная) мысль:

«Рост-биф, биф стекс есть их [англичан] обыкновенная пища. От того густеет в них кровь; от того делаются они флегматиками, меланхоликами, несносными для самих себя, и нередко самоубийцами. К сей физической причине их сплина…».

4 Хандра, «chondria», и сплин, «hyp», являются примерами отчетливого различия, которое наблюдается при лингвистическом изучении двух народов, одинаково известных своим пристрастием к апатии: английского, выбравшего «hypo», и русского — с его склонностью к «chondria». Конечно, в ипохондрии нет ничего специфически локального или обусловленного конкретным периодом времени (если понимать это слово в изначальном широком смысле, исключая, скажем, характерного для Америки понимания воображаемой болезни). «Spleen» («тоска») в Англии и «ennui» <«скука»> во Франции вошли в моду приблизительно в середине семнадцатого века, и в течение всего следующего столетия французские владельцы гостиниц и обитатели швейцарских гор продолжали умолять тоскующих англичан не совершать в их заведениях или в их пропастях самоубийств — к такой решительной мере отнюдь не вела местная и протекающая в более легкой форме скука. Сама по себе эта тема, даже если мы строго ограничимся только литературными явлениями, уже слишком надоела, чтобы долго рассуждать о ней в настоящих комментариях; но несколько примеров необходимо привести для доказательства того, что скука в начале 1820-х годов была модным клише при описании характера, с которым Пушкин мог позабавиться между делом, балансируя на грани пародии и прививая западноевропейские шаблоны на девственную русскую почву. Французская литература восемнадцатого и начала девятнадцатого столетий полна беспокойных молодых людей, страдающих от тоски, — удобный способ побудить своего героя к постоянному передвижению. Байрон сделал этот образ еще более захватывающим; Рене, Адольфу, Оберману и их коллегам по страданию была перелита демоническая кровь.

В различных книгах, просмотренных в связи с «Онегиным», я обнаружил следующих авторов, обращавшихся к теме этого комментария.

Вольтер в своей «Орлеанской девственнице» (1755), VIII: «[Сир Кристоф Арондель, с душою надменной и холодной] Британец истинный, не знал он сам, / Зачем скитается… Теперь он путешествовал, скучая. Любовница была с ним молодая [Леди Юдифь Розамор]…» <пер. Г. Адамовича, Н. Гумилева, Г. Иванова под ред. М. Лозинского> (между прочим, эти интонации столетие спустя любопытно отозвались в знаменитом упоминании Альфредом де Мюссе Байрона и «его Гвиччиоли», — зарифмованной с lui). В вольтеровой «Гражданской войне в Женеве», III (1767) есть похожий джентльмен, «милорд Абингтон», который «путешествовал [по Швейцарии], вконец измученный тоской, / Только чтобы избавиться от нее; / Чтобы смягчить свою печаль, / Он возил с собой трех гончих, пунш и свою любовницу».

Джеймс Босуэлл, в первом эссе из «Гипохондрика» («The London Magazine», октябрь, 1777): «Смею думать, что „Гипохондрию“ может естественно быть воспринят как периодически выступающий эссеист именно в Англии, где болезнь, известная под названиями меланхолии, ипохондрии, сплина или фантазии, давно уже почиталась почти всеобщей». Далее, в пятом эссе (февраль 1778 г.), он вводит различие между Меланхолией и Гипохондрией, определяя первую как «степенно мрачную» и вторую как «невообразимо жалкую». Разумеется, эта болезнь — в классическом смысле, приданном ей в медицинских этюдах об ипохондрии и истерии, — классифицируется по различным категориям. Во Франции Лафонтен использовал существительное «ипохондрик» («Басни», кн. II, № XVIII: «Кошка, обратившаяся в женщину») в смысле «безумно экстравагантный», соответствующем только первой части Босуэллова определения.