Николай Сченснович - Записки актера и партизана

• Название: Записки актера и партизана
• Автор: Николай Сченснович
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

А наши сводки? Послушать их - целая проблема! Это было доступно очень немногим. В первые же дни после занятия Минска немцы приказали сдать все радиоприемники. За невыполнение приказа - расстрел.

Как же быть? Но нашлись все же люди, которые в укромных уголках - в подвалах, в развалинах - устроили самодельные детекторные и другие самые примитивные аппараты.

Советское информбюро сообщало, что под Москвой стремительное наступление гитлеровских дивизий остановлено. Мало того, они разбиты. Остатки их отброшены местами чуть ли не к границам Белоруссии. Следовательно, молниеносный удар у немцев не получился. Но положение на фронтах продолжало оставаться тяжелым.

И все же мы слушали Совинформбюро. Знакомые голоса дикторов, что бы они ни передавали, были для нас приятными. Они звучали твердо, уверенно. И какие бы плохие вести они ни сообщали, думалось, что это временно, что скоро все переменится, скоро будет иначе. На войне разное бывает. Чтобы собраться с силами, нужно иногда и отступать. Так было и в 1812 году. Так поступал Кутузов и другие выдающиеся полководцы.

А немцы ходят веселые... Еще бы! Радио кричит о победах, которые непременно будут летом.

С детства я думал, что немцы сентиментальны, добры душой, очень любят детей и в семейной жизни мягки и честны. А их аккуратность вошла в поговорку.

Но все эти представления сразу резко менялись при виде фашистских зверств. Трудно было представить существо, мысли которого направлены лишь на то, как изощреннее убить человека, измучив его предварительно, доведя до такого состояния, когда смерть кажется единственным избавлением от невероятных мучений.

Как понять психологию такого изувера?

За несколько лет гитлеровской обработки молодежь превратилась в бездушных манекенов, слепо верящих в своего фюрера. "Майн кампф" была для них единственной книгой, которую они выучивали почти наизусть. Фашизм с его проповедью сверхчеловека является сам по себе формой психоза. И этому психозу поддались многие.

Славяне, по гитлеровской теории, были людьми второго сорта, полулюдьми, годными только на то, чтобы работать на чистокровных арийцев.

С такими мыслями шли немцы в Россию. Им обещали отдать завоеванную территорию и завоеванный народ в полное их распоряжение.

Человек привыкает ко многому. Постепенно привыкли и мы к выстрелам, чувству беспрерывной тревоги, хотя наша жизнь зависела от фантазии любого фашиста в военной форме, который мог без всякого повода толкнуть, избить и даже убить.

Время шло. И даже чувство опасности становилось не таким острым. Может быть, это являлось следствием большого перенапряжения нервной системы. Но все же нервы не выдерживали и сердце каждый раз опять больно сжималось, когда приходилось видеть совершенно невероятное, чего даже представить нормальному человеку невозможно.

Однажды я медленно брел по улице на работу. В тот день у меня репетиции не было. Нужно было явиться, "показаться на глаза" начальству и на этом конец.

Издали увидел небольшую толпу стоявших на тротуаре людей и что-то наблюдавших. Подошел и... оцепенел!

Огромный молодой немец вспахивал землю между домом и тротуаром. Железный плуг, вожжи, длинный кнут и упряжка из... четырех пленных с черными, исхудалыми лицами, с впалыми глазами, в изорванной одежде, из-под которой выглядывали обтянутые кожей кости.

Немец пахал деловито, наслаждаясь, видно, тем, что никто, кроме него, до этого еще не додумался. Его тупое, с квадратным подбородком лицо выражало торжество. Фуражка сдвинута на затылок, подтяжки поверх белой нижней рубашки. Солдатские сапоги с широкими голенищами начищены до блеска.

Вот он взмахнул кнутом и со всего размаха стеганул по пленным. Те рванулись, напрягли последние силы, и плуг, запущенный глубоко в землю, тронулся с места.

Что я чувствовал тогда - трудно описать. Помню, что стоял как вкопанный, не в силах сдвинуться с места.

Но вот острота первого момента прошла. Я оглянулся. Посмотрел на рядом стоящих. На всех лицах написано страдание. Все смотрят с ужасом, будто окаменелые...

Заметив группу людей, подошел патруль: два солдата и один унтер-офицер. Они молча остановились и вначале удивились. Затем дружно расхохотались.

Лицо "пахаря" расплылось в торжествующей улыбке. Он поднял глаза на патрульных и что-то сказал по-немецки. Те заговорили, быстро-быстро, пересыпая слова веселым смехом.

Вначале я подумал, что вся эта страшная история происходит только из-за умственной отсталости одного немца, не имевшего никаких человеческих чувств. Но когда подошел патруль, состоящий из здоровых молодых парней, и я услышал их неподдельный смех, шутки и советы подкормить "лошадей" овсом, понял, что дело не в одном немце, что все гораздо глубже. Понял, что все зверства и издевательства немцев над пленными и мирным населением происходят не потому, что их выполняют специально отобранные и обученные команды, а оттого, что фашистская идеология, вбивавшаяся годами в головы людей, исковеркала многим душу.

ТРЕТИЙ И ЧЕТВЕРТЫЙ ПОГРОМЫ

После второго погрома в гетто случались отдельные налеты, которые устраивали немцы для собственного развлечения. Но после предыдущих эти считались незначительными эпизодами.

В январе 1942 года вместо Городецкого начальником гетто назначили немца Рихтера, широкоплечего гестаповца. Его заместителем был назначен Гатенбах, высокий полный блондин.

Деятельность свою Рихтер начал с уверений, что никаких погромов больше не будет и он сам займется упорядочением жизни в гетто. "Упорядочение" началось с переселений. Расселили по специальностям и по месту работы. Во время этой неразберихи все что-то теряли. Одним приходилось бросать обжитую комнату, другие расставались с родственниками и друзьями. И почти все теряли хорошо оборудованные укрытия. Протестовавших избивали и переселяли насильно.

Но вот наступило 2 марта 1942 года. После выхода рабочих колонн из гетто весь район, за исключением улиц, на которых жили семьи еврейских полицейских и евреев, прибывших в Минск из-за границы, был окружен гитлеровцами. В окружение вошли часть улиц Хлебной, Республиканской, Раковской и других.

Начался погром. Он проходил по той же системе, как и первые. Людей выгоняли из домов, грузили на машины и увозили.

Жившие в районе Кальварии рассказывали, что там на железнодорожных путях стоял товарный эшелон без паровоза. Из закрытых вагонов раздавались крики и стоны. Очевидно, вагоны были набиты до отказа людьми. Вагоны простояли трое суток. Потом эшелон куда-то исчез.

Впоследствии удалось узнать, что этот эшелон был отправлен на станцию Койданово. Там в заранее подготовленных ямах зарыли всех захваченных в этот страшный день.

В апреле было проведено несколько ночных налетов. Особенно зверский был 23 апреля на улицах Слободской и Коллекторной.

В конце апреля были арестованы и отправлены в тюрьму председатель юденрата Илья Ефимович Мушкин, начальник полиции Серебрянский, начальник отдела труда Григорий Львович Рудицер и другие члены комитета. В начале мая они были казнены.

27 июля объявили, что все работающие должны явиться завтра на площадь для получения красных и зеленых знаков (специалисты и чернорабочие). Утром 28 июля в гетто появилось множество полицейских. Они начали сгонять всех на площадь.

В первую очередь согнали чернорабочих, и когда площадь заполнилась, их окружили плотным кольцом. В 12 часов подъехали "душегубки". В них загоняли людей и увозили.

В тот день погиб бывший режиссер театра имени Янки Купалы Михаил Абрамович Зорев.

"Душегубки" заезжали во двор обойной фабрики, разгружались там и быстро возвращались обратно. К трем часам дня район, где жили чернорабочие, был "очищен". Начали сгонять на площадь жителей других районов.

Погром продолжался четверо суток.

29 июля умертвили всех больных в больнице и всех евреев в чехословацком гетто, находившемся на Шпалерной улице.

31 июля в гетто приехал главный палач Белоруссии гауляйтер Вильгельм фон Кубе. Он заявил, что погромов больше не будет. Нужно было уничтожить всех неработающих, это они сделали.

После посещения Кубе в гетто возвратились рабочие колонны. Матери не находили своих детей, мужья - жен, жены - мужей, дети - родителей. Люди входили в пустые разгромленные квартиры и с ужасом убеждались, что родных нет и они их никогда не увидят.

После этого погрома уход в партизаны усилился. Но усилилась и охрана гетто.

Бежали ночью большими группами в 25 - 30 человек. Некоторые с оружием. Уходили в одиночку. Но многие, натыкаясь на засады, погибали.

Узники гетто сильно боялись начальника еврейской полиции Нохема Эпштейна. Он прибыл в Минск вместе с немцами из Варшавы. Эпштейн вначале был простым полицейским. Но постепенно, оказывая немцам всевозможные услуги, стал пользоваться у них некоторым доверием. Добившись такого положения, начал действовать более решительно. Чтобы очистить себе место, донес немцам, что новый начальник полиции Розенблат собирается уйти к партизанам. Розенблата немедленно арестовали и отправили в тюрьму. Там его истязали, выкололи глаза, отрезали уши, выломали зубы и в таком виде привезли в гетто, провели по улицам на еврейское кладбище и там расстреляли.