Юлия Горишняя - Слепой боец

• Название: Слепой боец
• Автор: Юлия Горишняя
• Издательство: М.:АСТ, СПб.:Terra Fantastica
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1997
• ISBN: 5-7921-0121-3, 5-15-000193-7

В холодных северных морях, где скрыты туманом таинственные острова, где в глубине фьордов прячутся корабли морских разбойников, странствуют герои этого романа. Им приходится испытать все — любовь и предательство, радость и боль, они проходят через междоусобную войну и гнев тех, кто владеет тайнами древней магии... Лишь бесконечная верность себе, несгибаемая сила духа и преданность друзьям и любимым спасают их в бушующих океанских просторах...

---

— Как в древние времена.

«Как во времена богов», — сказал он. Тогда люди из племени йертан считали, что, с тех пор как в Вирунгате казнили Эрбора Однорукого, из их племени богов больше не выходило.

Да, как в древние времена. Как те кормчие на могильных плитах, что ведут свои высеченные в камне корабли в страну мертвых, к Мертвому Солнцу, — Фаги принимает напор ветра на себя; а Гэвин на корме у руля; а ветер пахнет вереском, и это так похоже на вереск с курганов над Щитовым Хутором, а вот и дарда — выныривает из-за облитой солнцем скалы, слева, но «Дубовый Борт» уже занимает свое место перед входом в пролив между Куанталит и Салу-Кри.

Нам туда соваться нельзя — на вымоле, в западном горле пролива, Волны-по-Которым-Узнают-Ветер усиливаются и почти наверняка тряхнут днище о неглубокие скалы, да еще сейчас, в отлив. Но и дарде в ее лисий отнорок придется теперь идти мимо нас.

Вот она еще бежит вперед Шестым Южным и парой островков, похожих на перья; издевательский крик, которым на «Дубовом борте» теперь отводят душу, гулко откатывается, разбиваясь среди островков, а сзади ему отвечает — да, вот именно, «Лось», то есть сигнальщик с «Лося» — это было вовремя и достаточно громко.

Это для дарды — как бы предложение задуматься о том, что на выходе отсюда их тоже будут ждать. И вообще — для впечатлительных умов корабельщиков на сегодня было, пожалуй, достаточно.

Пестренький парус дарды, отвязанный, заполоскал по ветру, и та, медленно разворачиваясь на ходу, стала останавливаться.

«Бирглит» могла остановиться и еще раз, не в «ключе» пролива, а иначе, подойдя к дарде, но Рият не хотелось рисковать, вдруг почуют неладное, когда, перемолвившись словом с экипажем «Синтра-щеки», обнаружат, как те в разговоре не похожи на людей.

Дарда развернулась носом к ветру и встала. Она чуть покачивалась, но в общем тут, между островами, волны были куда поменьше.

Все.

Рият успела, хотя опасалась, что заклинание кончится позже, чем «Бирглит» вновь выйдет из квадрата поправок.

Она была щедра и постаралась захватить все Подвластное Магии в квадрате поправок, и в нескольких местах ей удалось пробить защиту, но в других сопротивление было слишком велико.

Теперь — что Остановлено, Стоит, до чего Второе Сиаджа не добралось, до того не добралось; для следующего заклинания она будет готова через четверть часа, не меньше.

Чуть заметная дрожь пробежала по кораблям — и вот в этот момент Гэвин засмеялся.

Дарда сдалась наконец — разве это не достаточный повод для смеха? Да, но все дело в том, что подобные вещи не веселили его уже давным-давно, с самой Чьянвены — Чьянвены-без-Чьянвенского-Жемчуга.

Говорили: если собственная Метка не может отыскать корабль, его нет. Его нет в этом Мире; но есть же где-то такое место, где есть все вещи, которых нет.

Несуществующее место для несуществующих вещей.

Пустота за Пределами Мира.

Перестав смеяться и выпрямившись, Гэвин услышал неподвижный руль и ременную петлю от руля, закаменевшую на его левом запястье.

Он услышал их вот как: мысль прошла через него, как порыв ветра: «Наконец-то».

Двое дружинников, оказавшихся поблизости, вдруг отшатнулись — еще бессознательно, — поспешив убраться с опасного места. Потому что их на мгновение пронизало чувство, которое бывает, наверное, у теплого воздуха в натопленном доме, когда перед ним распахивают дверь в ночной замерзший двор.

Потом случилось вот что.

Сундуки, наполненные сокровищами, вываливались из прогнившего днища корабля на песок. Берег был очень широкий, и с моря дул ветер.

«Но это же не он, — подумал Гэвин. — Не мой северный корабль. Вообще неизвестно чей корабль».

— Уйя-кья-кья! — завопила чайка, нападая. Сбитая шляпа покатилась, накрыв ноги скелета; тот лежал, полуобняв сундук, и на нем поблескивали остатки одежды, остатки внушительного секача виднелись возле руки и посредине черепа — клюв.

Что-то шумно промчалось за спиной, взрыхлив песок. Гэвина рвануло в сторону. Когда он обернулся, бык мчался уже далеко от него, бодая воздух, чтобы стряхнуть с рогов Гэвинов алый плащ.

Вслед быку проехал всадник с копьем наперевес, наконечник копья был темным, в крови, довольно свежей.

Ветер взметнул на двери циновку.

Смеялась женщина с влажными губами, ее смех сливался с лаем крошечного кудрявого зверька у нее на коленях.

Толпа, загалдевшая вокруг, не понравилась Гэвину меньше, чем ощущение отсутствия привычной тяжести на бедре.

По грязной, как деготь, мостовой шел оборванец в струпьях, жонглируя тремя обнаженными мечами, и один из них был его, Гэвина, меч.

В лесных сумерках, как туман над рекой поутру, светился единорог. Гаруга локтя в два высотой, неуклюжий, как детеныш (отвратительное создание, четвероногое, черномехое и косолапое, как медведь), подкатился ему под живот; единорожиха не оттолкнула его, а, повернув голову, с неясностью смотрела, как он сосет.

«Здесь тоже нет „Дубового Борта" — подумал Гэвин. — Здесь же нигде нет „Дубового Борта"!»

— «Дубовый Борт»! — заорал он, как будто бы его «змея» была коровой и могла отозваться.

— Би-ри-ги-ли-ит! — свистнуло что-то с птичьей головой и нептичьим телом, мелькнув над Гэвином; его когти ударились о запястье, и тотчас куст бересклета закачался за ним и за сдернутым «лучным браслетом» у него в нептичьих лапах. — На твой пояс — сыграем, солдат? Славная игра, честные фишки!

Слова — на «языке корабельщиков».

— У меня единственные честные фишки в городе? Не веришь — проверь, а, солдат?

Гэвин не расстегивал пояс — но тот уже лежал среди денег на столе.

— Где «Дубовый Борт»?! — сказал Гэвин тоже на «языке корабельщиков».

Черная тварь взмахнула хвостом, и ограда веранды осталась разрубленной, как после хорошего клинка.

Ее безлапое тело было как веретено, ее крылья сшибали людей и столики, когти на крыльях были окровавленными ножами. Навстречу ей встал Морской Старец, словно облитый доспехами, его меч заскрежетал по тварьей чешуе.

Визжащая тварь, уже без хвоста, метнулась под потолок, сбивая подносы с кушаньями, черная кровь била из нее ключом. Поблескивающий предмет вроде бочонка выдвинулся из ниши в стене; острое крыло твари наискось срезало с него макушку, и оттуда мужественный звучный голос произнес: «Зис из полис робоо, проперти оф стэйт уошинтон. Ю инфринжид…» — прервался и захрипел.

В луже тварьей крови сапоги Гэвина разлезались, как соломенные.

Там была битва, но битва все отдалялась, отдалялась…

Пошел дождь, и дождь был из пепла.

Ветер толкнул Гэвина, срывая последние остатки одежды, уцелевшей после рогов быка, тварьих когтей, ветвей потерянного леса, городского ворья, женских рук, — толкнул и покатился по равнине, на которой земля была коркой лака в трещинах, а небо — черно-багровыми тучами, в которых слабо погромыхивал гром; после столького шума здесь было — как в леднике, только вместо снега шуршал пепел.

Шуршал пепел, а по равнине брели люди — трое мужчин тащили волокушу; один внезапно повернулся и ударил соседа в горло, удар намертво, хорошо поставленный. Третий отскочил в сторону, стоял некоторое время пошатываясь, потом подошел и перерезал возле лежащего ремень, или чем там он был впряжен в волокушу, они потащили дальше вдвоем.

Острые кирпичные обломки под ногами вдруг посыпались вниз, будто в погреб.

Гэвин провалился вместе с ними, и вот здесь с него сорвали тело, здесь, где он падал, — потому что оно застряло в камнях и дальше не смогло пройти.

В тишине был только один звук — точно песок сыплется. И этот звук был страшнее всех, что были до него, потому что это сыпалось, распавшись на мельчайшие свои частички, Время.

Оно не сыпалось много времени, и не сыпалось мало времени, оттого что там, где Время распалось на мельчайшие свои части, уже нельзя этого сказать.

Подушки лап ощущают невероятную и почти забытую вещь: песок, тонкий слой песка веером на гладком полу.

Туда, куда этот странный волк нынче лезет, Гэвин и близко подходить бы не стал, нехорошо там, худо там, много хуже, чем даже во всех здешних худых краях; но что он может? Сидеть и беспокоиться. И Гэвин сидит и беспокоится.

Одним глазом, повернув голову, он посматривает туда, где вдоль по стенам из темноты скалятся своей непонятностью опасные вещи, без сомнения опасные, здесь не бывает неопасных вещей. На них следует посматривать постоянно, на тот случай, если они вздумают прыгнуть.

А вторым глазом он внимательно глядит на то единственное, что тут светится, — прямо впереди, посредине пустого пространства над гладким полом, что-то вроде голубоватой широкой ленты, свернутой причудливо в клубок и висящей в воздухе ни на чем.

Со сгибов она сыплет фиолетовым, будто искорками, а сама светится голубым, и тускло-тускло, так что освещает лишь себя саму.