Александр Щеголев - Львиная охота

• Название: Львиная охота
• Автор: Александр Щеголев
• Жанр: Научная Фантастика

---

Это была непростая работа, но все же легче, чем в Шарм-эль-Шейхе. После Шарм-эль-Шейха никакая работа не покажется трудной. Было даже любопытно, каким образом эти двое меня остановят, и вскоре ответ был получен - в виде разодранной на мне рубашки. Одному я сломал руку, второй поймал зубами собственный разрядник, а слева набегал еще кто-то, и справа еще кто-то, и оба неудачно упали, и потом, уже за моей спиной, долго пытались подняться. Меня трудно остановить, если я куда-то иду. Сандалии мешали: их я сбросил; лохмотья, оставшиеся от рубашки, осыпались сами. Сказать, что план действий был прост, значит ничего не сказать - он был единственно возможен. Знал я их методы, сам не раз брал таких мерзавцев, какого сделали нынче из меня. Бежать куда-либо в сторону, прорываться, прятаться было глупо, кольцо вокруг наверняка уже замкнулось. Интересно, думал я, нашли они что-нибудь в вокзальных камерах хранения? Или это вовсе не ОНИ вздумали сейчас меня похитить? Тогда кто?

Сзади и сбоку мчалось подкрепление, которое явно запаздывало. Я двигался прямо на "кузнечик", одолевая плотный, как стена, воздух. Вертолет крутил лопастями с видимой неохотой, однако эта вялость была обманчива: аппарат с импульсным взлетом исчезает с места практически мгновенно. Лишь бы пилот не ударился в панику, молил я, лишь бы не нажал на кнопочку. Навстречу мне вылезал старший, надсаживая голосовые связки: "Стой, дурак, полиция!" Он был такая же полиция, как я - культовый писатель, поэтому я не стал вступать с ним в прения, я дернул его за галстук вниз, себе под ноги, и, удобно оттолкнувшись от его спины, как от трамплина, запрыгнул в салон вертолета. "Ты сам или помочь?" - поинтересовался я у пилота. Тот оказался сообразительным малым, а может, человека просто напугали мои шрамы вкупе с босыми ногами, - он канул из кабины прочь, и больше мне никто не мешал.

Управляться с разными типами летательных аппаратов нас учили еще на первом курсе разведшколы. Мне, бывшему космопроходцу, было это не сложнее, чем отфокусировать плазменную ловушку маршевого двигателя. Я включил пневмоускоритель и взял рычаг на себя. Небо резко придвинулось, уши заложило, город остался глубоко внизу. Мгновенно сориентировавшись, я пошел обратно к земле, превращая параболу в спираль. Вряд ли кто-то успел полюбоваться моим полетом и, тем более, "схватить за хвост" траекторию посадки. Вот тебе и львиная охота, весело думал я, вспоминая отчего-то ведьмочку с пляжа. На вертолетах, красота. Делакруа новой эпохи. А шкура-то старого льва, оказывается, еще в цене, в цене...

Куда летим? В Академию, безмятежно мыслилось мне, куда же еще. Что за холм образовался на ровном месте, что за кочка такая?

Я сел на набережной, возле конечной станции фуникулера. Дом Русского Фудзиямы прятался метрах в тридцати - среди шелковицы и диких абрикосов. Видна была только стеклянная башенка, откуда старец любил смотреть на звезды, и был виден фрагмент высокого крыльца, ступеньки которого спускались прямо к мозаичной мостовой. Подножье Горы. Смелее, это же Учитель, подбадривал я сам себя. Если не сейчас, то когда? Дадут ли мне такую возможность позже?

Я спрыгнул на мостовую и сразу увидел Вячеславина со Стайковым. Братья-писатели стояли у парапета, опираясь локтями о гранит, и смотрели вниз, на купающихся. Меня они не замечали. Я подошел, промокая носовым платком ссадину на плече (один из падающих бойцов проехался по мне своей кобурой). Ссадина слегка кровоточила.

- А я просто хотел его навестить, - цедил сквозь зубы трезвый Вячеславин. - И всё, понимаешь? Всё! Не прощаться, не салютовать у гроба! Или ты тоже думаешь, как и эти ваши классики с современниками, что русский медведь уполз в берлогу умирать?

- Ты прекрасно знаешь, во что я ставлю мнение генералов от литературы, - отвечал Стайков напряженным голосом. - Но ты никогда не задавал себе вопрос, зачем он здесь?

Судя по всему, сложный был у них разговор.

- Избушка, избушка, - позвал я, - повернись к морю задом, ко мне передом.

Они мельком глянули на меня.

- Откуда ты такой? - равнодушно спросил Вячеславин.

- Из морской пены.

- Я же тебя просил, не надо к нему сегодня.

- Не было такого, - возразил я. - Открою страшную тайну. В этом мире вообще ничего не было и нет, кроме моих больных фантазий.

Лазар Стайков молчал. Теперь он смотрел не на море, а на крыльцо, ведущее в дом РФ.

- Ты от местного психиатра, что ли? - посочувствовал мне Иван.

- Нет, одна знакомая богиня рассказала.

- Все мираж, в том числе одежда, - задумчиво произнес Стайков. Очевидно, он имел в виду мой внешний вид. - Послушай, Джованни, мы не договорили. Так почему, по-твоему, Дим-Дим здесь поселился?

- Дим-Дим - в Дим-Доме... - усмехнулся Вячеславин. - Не надо усложнять, Елизарус. Во-первых, он привык жить вне России, во вторых, ответ ясен. Он спрятался от мира. В том числе от нас, между прочим. Написал все, что мог и что хотел, и теперь думает, что сказать людям ему больше нечего. Разве не для того мы здесь, чтобы переубедить его?

- Только кретин может стараться переубедить писателя, который все написал, - с неожиданной резкостью отозвался Стайков. - Писательская жизнь, как известно, редко совпадает с человеческой, потому что гораздо короче. Лет десять, пятнадцать, от силы двадцать, в течение которых пишутся основные книги. Ты что, не понял вопрос?

- Не глупее некоторых, - обиделся Вячеславин. - Я тебе, Стайков, вот что скажу. Дим Димыч полсотни лет выстраивал нового человека, Хомо Футуруса своего, представлял, каким человек будет и каким должен быть. И разочаровался. Посчитал, что все зря, что человек будущего - это фантастика. Он ведь не фантаст, наш Димыч...

Друзья сцепились крепко, забыв о моем существовании.

Хорошие они были ребята, я любил их обоих. И дружили они хорошо, на зависть. Литераторы по призванию, а не по обстоятельствам, в отличие от меня. Как и все остальные птенцы литературного Питомника, организованного и брошенного РФ, они были всерьез озабочены проблемой Будущего. Я вошел в их круг позже всех, когда Питомника, собственно, уже не стало, но я был озабочен тем же.

- Ошибаешься, - сказал Стайков. - Именно как фантаст он и почувствовал, что отсюда, из этой маленькой страны все начнется. Он должен был увидеть это собственными глазами, потому и приехал. Вот что я пытаюсь вам втолковать. Неужели ты сам не чувствуешь того же?

- "Чуйствуешь", - передразнил Вячеславин. - А может, как раз отсюда все кончится? Почему наш затворник никогда не покидает свой дом, если нашел в этой стране смысл жизни? Чувства часто выдают желаемое за действительное, превращают минус в плюс, о чем, по-моему, писатель Дмитрий Фудзияма знает куда лучше бывшего патологоанатома Стайкова...

И мучались они, как видно, тем же, чем я - оттого и спорили, пытаясь убедить не друг друга, а самих себя. Ведь что, собственно, происходило? Благодарные ученики, сговорившись, осадили крепость, в которой их Учитель спрятался от мира. Птенцы по очереди залетали в священное гнездо с единственной целью - зацепить уставшего от жизни старца, дать погибающему заряд злости. Спасительной злости. И тем самым ученики опровергали Учителя по-настоящему, ибо его мечты об изменении мотивационных сил общества, его психологические модели нового человека разбивались в щепки об этот простенький рецепт, имя которому "спасительная злость"... Кто-то убеждал РФ, что воспитать Homo Futьrus, Человека Будущего, можно только с помощью гипнотронного излучения, кто-то доказывал как дважды два, что его знаменитая формула радости: "Процесс-Результат-Признание" является на деле формулой горя и подлости... Был ли в этом хоть какой-то смысл?

- ...О будущем известно только одно: оно окажется абсолютно не таким, каким мы его представляем, вот главное его свойство, - вещал Иван. - Ты помнишь, чья это цитата, или напомнить? Нет никаких оснований видеть в здешних диковинах ростки чего-то там зеленого и раскидистого, потому что в конце концов все это может оказаться... ну, скажем, неизвестной формой наркомании.

- Тебе просто нажраться не дали, ты и кривишь морду, - отвечал культурный, изысканный Лазар. - Что ты можешь знать о наркомании, бывший историк?.. Кстати, он бросил пить, - по секрету объяснил мне Стайков. Когда выяснил, что пустые бутылки обратно не принимают, а за их утилизацию нужно заплатить отдельной строкой в счете, потому что они не влезают в гостиничные мусорницы.

- Врешь, как габровец! - вспыхнул Вячеславин.

Я люблю вас обоих, думал я, наслаждаясь своим молчанием. Дикости и странности прошедшего дня временно отпускали разум. Возможность просто стоять и смотреть на живых, увлеченных друг другом людей, возвращала покой в мою душу, - в душу, существование которой и впрямь вызывало у меня серьезные сомнения, права ты была, девочка. Какие же вы у меня разные, умилялся я, и какие вы при том одинаково прекрасные. Два лебедя, вылетевшие из Питомника. Ты, Вячеславин, очень хороший писатель, без дураков, романтик, оттого и пьяница, оттого и прикидываешься циником, а ты, популярный Стайков, гораздо менее мне понятен, хотя бы потому, что на дух не переносишь спиртное, и это даже интересно, потому что я возьму и поменяю вас местами, герои. Я отберу у тебя национальность, Елизарус, вместе с твоей надменностью и жесткостью, ты станешь у меня веселым хамом, пропойцей с горячим сердцем поэта; тебя же, эстетствующий Джованни, мы выбросим с земли в космос, и окажешься ты в обществе новых людей, где все как один будут Хомо Футурусы, так что развлекаться тебе не дадут, ибо сказано преподобным Жиловым: "Космолазы не любят пьяных, но убивать за пьянство так и не научились", конец цитаты...