Натан Щаранский - Не убоюсь зла

• Название: Не убоюсь зла
• Автор: Натан Щаранский
• Жанр: Русская классическая проза

---

Лида, близкий друг нашей семьи, активно участвовавшая в дисси-дентском движении, предоставила мне в семьдесят шестом году свою маленькую комнатку в центре Москвы, которую я превратил " своего рода штаб: принимал корреспондентов и писал заявления. Именно там четвертого января семьдесят седьмого года во время обыска у меня ото-брали мою самую большую ценность: несколько сотен писем и открыток от Авитали, полученных за два с половиной года разлуки. Но этого им оказалось мало, они решили подкинуть туда еще и списки отказников в доказательство тому, что именно я занимался их составлением.

Из остальных фантазий Липавского я задержался лишь на одной.

Липавский говорит, что передавал Запылаевой по моей просьбе спи-ски, а затем деньги за работу. Но она-то показала, что черновики он приносил от Бейлиной, к тому же никаких денег так и не заплатил! В чем причина расхождений, мне пока неясно. На всякий случай я решил особо внимательно проследить за тем, насколько точно это будет запи-сано в протокол, и задал Липавскому "наивный" вопрос:

-- Вы заявляете, что получили у меня деньги для Запылаевой. Како-ва их судьба?

-- Что значит "какова судьба"? -- возмутился он, по-прежнему по-жирая глазами следователя. -- Передал ей!

Тут вмешался Илюхин. Он, конечно, помнил вчерашние показания Лены и поспешил устранить неувязку:

-- Может, вы только хотели их отдать, но забыли?..

Я уже готов был выразить возмущение тем, что прокурор задает на-водящие вопросы, попросту подсказывает свидетелю ответ, и потребо-вать занести все это в протокол, но разгневанный Липавский, к счастью, опередил меня:

-- Как это я забыл? Мне сионистские деньги не нужны! Я их отдал Запылаевой!

Тут Солонченко объявил перерыв и отправил меня в камеру ужи-нать. Когда я вернулся, Илюхина уже не было: уехал домой. Следова-тель записывал в протокол последние вопросы и ответы.

-- Прочтите и распишитесь, -- протянул мне Солонченко плоды сво-его труда.

Это еще что такое?! -- не верю я своим глазам, читая ответ Липавского на мой вопрос о судьбе денег. В протоколе было написано: "День-ги, которые вручил мне Щаранский для Запылаевой, я отдать ей не ус-пел и позднее отнес их вместе с документами в приемную КГБ".

-- Что это значит? Ответ-то был совсем другой! -- возмутился я.

-- Ах, да, верно, -- с некоторым смущением сказал стоявший за моей спиной Солонченко, -- но свидетель потом вспомнил, как было на самом деле и уточнил.

-- Ваши с Липавским воспоминания в мое отсутствие не имеют ника-кого отношения к тексту протокола очной ставки!

Не успел я еще сообразить, включить ли протест прямо в протокол или написать отдельное заявление, как Солонченко выхватил у меня "спорный" лист и порвал его в мелкие клочки.

-- Вы правы, не будем нарушать требования УПК, -- решительным тоном сказал он и переписал весь лист заново, точно передав на сей раз слова Липавского.

А тот прежде чем поставить свою подпись помялся и робко спросил:

-- Могу я прибавить в конце уточнение: мол, позже вспомнил, как было в действительности?

-- Очная ставка окончена. Закон нарушать не будем, -- холодно от-ветил следователь.

На следующий день Липавского будет допрашивать Губинский и по-зволит ему записать свое уточнение. Только ради этого следствие про-длится лишний день, зато дело будет сдано чистым.

16. ПРЕДЪЯВЛЕНИЕ ОБВИНЕНИЯ

Десятого февраля Солонченко в присутствии Володина, Илюхина и Черных предъявил мне обвинение в окончательном виде. Если первое, с которым меня познакомили в начале следствия, состояло из нескольких строк, то теперешний текст составлял шестнадцать машино-писных страниц. Оно изменилось и качественно: я теперь был дважды изменником Родины -- "в форме помощи иностранным государствам в проведении враждебной деятельности против СССР" и "в форме шпио-нажа" -- и единожды -- антисоветчиком, "занимавшимся агитацией и пропагандой, проводимой в целях подрыва или ослабления советской власти". Это означало, что меня могут приговорить дважды к смертной казни и в дополнение к этому -- к семи годам лишения свободы и пяти годам ссылки, как тут же пояснил мне прокурор.

Я что-то пошутил насчет неограниченной власти уголовного кодекса над живыми и мертвыми, но в общем-то особой радости не испытывал. Хотя никаких сюрпризов в тексте обвинения вроде бы не было, сам его казенный язык подавлял мрачной беспощадностью, не оставлявшей ме-ста для нормальной человеческой логики и здравого смысла. Вот за что мне полагалась первая "вышка":

"Щаранский А.Б., будучи враждебно настроенным к советскому го-сударству, его государственному и общественному строю, изменив Ро-дине, умышленно действуя в ущерб государственной независимости и военной мощи СССР, в 1974-1977 годах систематически оказывал по-мощь иностранным государствам в проведении враждебной деятельно-сти против СССР, с 1976 года и вплоть до ареста занимался шпионажем, а также проводил в 1975-1977 годах в целях подрыва и ослабления со-ветской власти антисоветскую агитацию и пропаганду.

Для достижения своих изменнических замыслов Щаранский ус-тановил и в указанный период поддерживал преступные связи с рядом находившихся в СССР дипломатов, корреспондентов и иных пред-ставителей капиталистических государств, многие из которых явля-лись агентами спецслужб США, а также с приезжавшими в СССР под видом туристов эмиссарами международных сионистских органи-заций. По личной инициативе и по поручению этих лиц Щаранский систематически снабжал их изготовленными при его участии враж-дебными Советскому Союзу документами, в которых он призывал правительства капиталистических государств -- прежде всего США -- под предлогом заботы о правах человека постоянно оказывать дав-ление на Советский Союз с целью изменения его внутренней и внеш-ней политики. Данные материалы активно использовались реакционными кругами капиталистических государств в проведении враж-дебной деятельности против СССР, о чем ему было доподлинно из-вестно".

Далее перечислялись два десятка эпизодов, квалифицированных как измена Родине в форме помощи иностранным государствам: встречи с сенаторами и конгрессменами в гостиницах "Россия" и "Советская", на-званные "конспиративными"; "конспиративная" же встреча с Пайпсом; серия обращений в поддержку поправки Джексона; призывы к прави-тельствам западных стран и к еврейским общинам свободного мира не забывать об узниках Сиона, требовать от Советского Союза выполнения взятых им на себя международных обязательств...

Описание моей "шпионской деятельности" было самой короткой час-тью обвинения -- оно составляло всего два абзаца:

"Кроме того, умышленно действуя в ущерб военной мощи СССР и во исполнение поступившего по дипломатическим каналам осенью 1976 года задания от агента США Рубина, Щаранский в 1976-1977 годах со-бирал с целью передачи и передавал за рубеж сведения, составляющие государственную тайну Советского Союза. В частности, он лично и с по-мощью своих сообщников в Москве путем регулярных опросов лиц, пол-учивших временно отказы на просьбу о выезде в Израиль, собрал ин-формацию в отношении 1300 таких лиц... Данные сведения Щаранский в течение длительного времени хранил у себя, сгруппировав их в так на-зываемые списки отказников, а затем, с соблюдением мер предосторож-ности и конспирации, систематически вплоть до ареста передавал их Рубину и другим представителям капиталистических государств при встрече с ними или при разговорах по телефону.

С частью этих данных, также составляющих государственную тайну СССР, Щаранский в ноябре 1976 года ознакомил московского коррес-пондента "Лос-Анджелес Тайме" Р.Тота, являющегося агентом разведки США. Сведения об отказниках, полученные от Щаранского, Тот час-тично использовал в своих статьях, в частности, при написании статьи "Россия косвенно раскрывает свои секретные исследовательские цент-ры". В ней, опубликовав переданный ему Щаранским список, Тот при-зывал правительства западных держав к прекращению поставок в СССР передовой техники".

Наконец, третья часть обвинения -- антисоветская деятельность. Сюда вошли все документы Хельсинкской группы, под которыми стояла моя подпись, телевизионный фильм английской студии "Гранада" "Рас-считанный риск", письмо Марше и Берлингуэру, заявление-протест по поводу советского антисемитского фильма "Скупщики душ".

Так какой же из двух первых пунктов обвинения самый опасный? Второй из них -- яркое свидетельство тому, насколько грубо власти фальсифицируют политические дела: достаточно объявить списки, от-крыто отправлявшиеся во всевозможные инстанции, секретными, под-готовленными по заданию иностранной разведки, найти одного-двух подходящих свидетелей, раздобыть с помощью дворника пару докумен-тов -- и все готово для суда и приговора.

Но первая часть обвинения в измене казалась мне еще более страшной. Тут и фальсифицировать ничего не надо. Бог с ней, устрашающей риторикой, -- но ведь факты, перечисленные там, на самом деле имели место: и наши встречи с иностранцами (конечно, никакие не конспира-тивные) , и заявления, под которыми стоят десятки, а то и сотни подпи-сей... Это обвинение можно уже сегодня, без всяких дополнительных расследований со стороны КГБ, предъявить многим и многим еврейским активистам.