Альмудена Грандес - Любовь в ритме танго

• Название: Любовь в ритме танго
• Автор: Альмудена Грандес
• Издательство: ACT, ACT МОСКВА
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-037047-4

История женщины с романтичным именем Малена Фернадес де Алькантара.

История таинственного подарка ее деда — веками хранившегося в семье загадочного изумруда, фамильной реликвии, способной спасти от смерти.

История многолетнего соперничества Малены с сестрой — и ее поисков собственного места в этом жестоком мире.

История загадочного проклятия, которое из поколения в поколение тяготеет над женщинами семьи Алькантара.

История жизни в жестоком и прекрасном ритме танго…

---

«Не все», — должна была ответить я, но не сказала из-за своей заторможенности. Рейна смотрела на меня, словно была расстроилась моего безразличия, но тем не менее продолжила другим тоном, более конфиденциально.

— Я думала, что он не узнает меня, но он меня вспомнил. Слышишь? Агустин спросил о тебе, он стал очень симпатичным. Я рассказала ему, что у тебя дела идут хорошо, что ты вышла замуж за прекрасного парня, очень красивого… Он ничего плохого о тебе не говорил, а эту новость принял спокойно. Он мне передал много поцелуев для тебя и попросил твой телефон, а потом сказал, чтобы я этого не делала, чтобы все оставалось как есть. Да, именно так, Агустин дважды попросил меня об этом. Я сказала ему, что ты переезжаешь и что тебе еще не дали нового номера телефона, потому что я не знала, как ты… Но я сказала ему, чтобы он мне дал свой номер.

— Мне это не нужно.

— В любом случае, — проговорила Рейна, как бы подводя итог, пока закрывала чемодан, — правда в том, что вся жизнь — это носовой платок.

— Достаточно соплей, — ответила я, прежде чем сослаться на первый выдуманный предлог, чтобы уйти.

* * *

Новость о свадьбе Агустина оказалась для меня ударом, а короткая поездка Рейны затянулась. Небольшая экскурсия в Альпухаррас продолжалась в течение остатка зимы, весь март и большую часть апреля. В течение всего этого времени моя мать методично терзалась день за днем, воображая себе самые эксцентрические, если не жестокие фантазии, чтобы объяснить и оправдать отсутствие дочери, которая, по моему мнению, не делала ничего иного, как пыталась ускользнуть от нашего внимания. Иногда она звонила, чтобы сказать, что с ней все в порядке, но старалась, чтобы наш разговор был совсем коротким, она не хотела тратить деньги впустую. «Я тебе потом расскажу, — говорила она мне, — что со мной произошло…» «Со мной тоже», — начинала говорить я. Мне пришло в голову напомнить Рейне, что если она однажды не вернется, не пошлет маме в Гранаду письмо, то, ничего страшного не случится, я за нее это делать не собираюсь.

Это была правда, что со мной тоже многое произошло, я пережила нервный кризис из-за матери, поэтому опять начала выходить в свет. В середине марта я часто бывала в клубе, где играют в бридж, которым управляла одна из моих учениц. Я ходила туда вечерами, по вторникам и четвергам. В то же время я стала тесно общаться со своим новым коллегой по академии, профессором немецкого языка. Его звали Эрнестом, ему было сорок лет, и он не был женат, но уже восемнадцать лет жил с одной женщиной. Он был высоким и худым, почти костлявым, и, хотя не казался моложе по возрасту того, сколько ему в реальности было, сохранял точно юношеский дух, хотя смысл этого мне трудно выразить словами. Возможно, этот дух сохраняли его волосы, длинные, как у поэта-романтика, он их заботливо распускал, чтобы замаскировать начинающую пробиваться плешь. Возможно, дело было в его удивительной естественности, делавшей его нежным и мужественным одновременно. У Эрнеста был точеный профиль, тонкие губы и темные глаза, очень красивые, но я безошибочно разглядела в них зрачки алкоголика, хотя их можно было перепутать с безобидной близорукостью. Мне он нравился, потому что напоминал модель, позировавшую в свое время для прерафаэлитов. Эрнест был совсем не похож на Фернандо, но, несмотря на это, он мне нравился. В то время различие между ними казалось мне хорошей рекомендацией.

С другой стороны, я никогда не была уверена в том, что Эрнест претендует на меня, разыскивая меня с трудом по коридорам; он казался немного не в себе всякий раз, когда встречал меня и настаивал на том, чтобы мы пошли в кино. Каждое утро, когда наши расписания совпадали, мы вместе шли завтракать и пропускали стаканчик вина после занятий. Эрнест был отличным собеседником, хотя ему стоило усилий уходить от любимой темы, какой, по сути, был для себя он сам, о вещах, о которых он думал, которые делал, которые с ним происходили или о которых он помнил. Он много рассказывал о своей любовнице, повторяя на каждом шагу, что поклоняется ей, хотя чаще всего в наиболее зажигательном фрагменте своей речи он сплетал одну свою ногу с моей или наклонялся вперед, словно хотел слиться с моим телом. Потом, когда мы прощались, я спрашивала себя, что сделала бы, если бы эта ситуация стала развиваться дальше, в непредвиденном направлении? Идея связаться с Эрнестом вызывала во мне большую лень, чувство, которое овладевало мною через несколько часов после общения с ним. Его активность меня выбивала из колеи, но не беспокоила, потому что в действительности я никогда не воспринимала его серьезно. Я знала, что это не опасно для меня, таким образом я развлекалась.

Я почувствовала негодование, когда увидела Рейну. Мы вошли в дом, она осталась в гостиной, а я пошла на кухню. Я была сильно удивлена, потому что не верила, что Рейна вернется. Пока я раскуривала сигарету, чтобы продлить время нахождения у кофейника, задумалась, что в моей сестре изменилось: я отметила простое платье, возможно, она даже обращалась к пластическим хирургам. Когда я вернулась в гостиную и бросила быстрый взгляд на стратегические зоны ее тела, то заметила, что ее грудь выглядит не такой красивой, как раньше. Я вспомнила ее комментарии о свадьбе Агустина и заговорила.

— Ты сделала операцию груди.

— Нет! — закричала Рейна смеясь. — Я беременна!

— Да ты что!

— Да, я беременна, серьезно.

Рейна смотрела на меня с такой широкой улыбкой, что были видны десны, и мне показалось, что ее лицо изменилось, — стало похожим на то, какое было у сеньоры Перес, когда та поверяла своей невестке секрет белизны своего белья. Я потеряла дар речи.

— Не верю… — сказала я, и это было правдой.

— Дорогая! — произнесла Рейна почти оскорбленно. — Но это же не так сложно.

— Но, все же… — я села в кресло, а она продолжала с превосходством смотреть на меня. — И от кого?

— От мужчины.

— Да, это само собой. Не думаю, что это мог бы быть кто-то еще.

Рейна не ответила, а я приготовила кофе, теперь мне страшно хотелось его выпить, чтобы выиграть время. Я была неприятно удивлена собственной реакцией: новость, которая должна была обрадовать, напугала меня. А ведь мне следовало обрадоваться, а не испугаться.

— Что ты будешь с ним делать?

Я задала этот вопрос без злого умысла, скорее инстинктивно. Много лет тому назад, когда я была с Агустином, я тоже думала о беременности, и это было первое, о чем меня спрашивали мои подруги, и я не обижалась. Мне казалось, что это очень логичный вопрос, но Рейна смотрела на меня теперь со снисходительной улыбкой, мягко качая головой, словно поражалась моей глупости.

— Конечно, я хочу, чтобы он остался со мной.

— А что ты будешь делать с ним потом?

— Нет! О чем ты подумала?

До этого момента я не замечала, что так взволнована.

— Я знаю его уже много лет, это… — пролепетала Рейна.

— Я говорю не об отце, — поправила я, не решаясь показать ей свой страх. — Я говорю о ребенке.

— Если его отец бросит меня, ты об этом? — продолжила мою мысль Рейна.

Я кивнула.

— Я не избавлюсь от него. Это трудно объяснять Меня тоже удивила эта новость, но тут же я поняла, что нуждаюсь в нем, что мне нужен ребенок. Понимаешь? Словно все тело просило меня об этом, до сих пор я была пустая внутри, а тут как раз это и случилось.

Рейне всегда очень нравились дети, это точно. В Альмансилье, где детей было много, я видела много раз, как она кормила или поила малышей, баюкала их и брала на руки; когда она сама была ребенком, то всегда предпочитала играть в дочки-матери. В конце шестидесятых годов начал развиваться рынок игрушек. Появлялись куклы, которые умели кричать; большие говорящие целлулоидные куклы; уродливые ходячие девочки, почти в натуральную величину; медвежата, рассказывающие сказки, толстые пупсы с просверленными в форме большой буквы «О» ртами, предназначенными для кормления волшебной соской, чье беловатое содержимое мистическим образом исчезало, когда ее вставляли между пластиковыми губами куклы. Мне эти куклы казались жуткими, а механизмы, которые их оживляли, грубыми, фальшивыми, потому что из их нутра, где должна находиться душа, доносился искаженный электроникой голос. Вместо пупка у них был круг точечек, похожих на шрифт Брайля, в середине спины были выдавлены маленькие буковки, глазки их всегда ломались и вываливались, но все равно эти куклы завораживали меня. Мама очень злилась, что нам с сестрой нравятся разные куклы: Рейна любила пупсов, а я кукол, с которыми можно было играть во что-нибудь более серьезное.

Лишь моей сестре нравились создания Санчеса Руиса, владевшего большим игрушечным магазином на Гран-Виа. Он продавал собственную коллекцию кукол, разных размеров — от маленьких фигурок, которые помещались в кармане, до очень больших, которые могли самостоятельно стоять на полу. Мне эти куклы казались чудовищно, страшно древними — с такими могла играть еще наша мама, когда была ребенком. Пластиковую основу заменили на целлулоид и эмаль, нейлоновое волокно — на натуральное, платья были сшиты вручную. Рейна проводила часы на улице, прижав нос к стеклу этого магазина, она глядела на них, выбирая ту, которую потом просила. Так как они были очень дорогими, Рейне иногда дарили какую-нибудь из этих кукол в честь праздника. У нее их было много: китаянка, одетая в кимоно с настоящей ручной вышивкой и пышным бантом, с тремя хвостиками на голове. Была кукла-пупс, такая большая, что казалась настоящим ребенком, в сомбреро из соломы и в платье с пестрым рисунком, с большим количеством нижних юбок. Имелась пара смуглых кукол, мальчик и девочка, одетых в церемониальные наряды из шелка небесно-голубого цвета с кружевными вставками и белые носки из ажурного хлопка, — такие покупала мама, чтобы нам было в чем идти к столу по воскресеньям. Еще была настоящая сеньорита, кукла с каштановыми волосами и глазами орехового цвета, которая путешествовала с баулом, полным одежды для самых разных случаев. Но звезда коллекции Рейны выглядела так: размером с ребенка шести месяцев, с большой лысой головой, завернутая в нежную пеленку из батиста. Выражение лица у нее было как у новорожденного младенца, а тело мягкое, рыхлое, каким оно и бывает в реальности. Когда Рейна уставала целовать и обнимать куклу, я просила дать ее мне — этот пупс был намного красивее моих кукол.