Альмудена Грандес - Любовь в ритме танго

• Название: Любовь в ритме танго
• Автор: Альмудена Грандес
• Издательство: ACT, ACT МОСКВА
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-037047-4

История женщины с романтичным именем Малена Фернадес де Алькантара.

История таинственного подарка ее деда — веками хранившегося в семье загадочного изумруда, фамильной реликвии, способной спасти от смерти.

История многолетнего соперничества Малены с сестрой — и ее поисков собственного места в этом жестоком мире.

История загадочного проклятия, которое из поколения в поколение тяготеет над женщинами семьи Алькантара.

История жизни в жестоком и прекрасном ритме танго…

---

Сантьяго ненавидел перцы, включая самые нежные, но ел горчицу, лук и чеснок и мог съесть целиком испанский перец, не самый большой, конечно. Он не разрешал хранить майонез в холодильнике и несколько часов даже в герметичной посуде, потому что единственный способ предупредить сальмонеллез, с его точки зрения, — немедленное уничтожение соуса. Когда все было готово, муж просил меня принести ему сковороду, кастрюлю, противень или другую металлическую посудину и сам накладывал приготовленное блюдо, но делал это так неаккуратно, что вилка или конец шумовки начинали царапать антипригарную поверхность. Он царапал ее, и мне потом приходилось выкидывать сковороду, потому что в противном случае никто не мог гарантировать, что еда не пропиталась канцерогенными веществами, ведь теперь олово могло вытекать без проблем наружу из этих царапин. Сантьяго пил только минеральную воду, потому что не выносил привкуса хлора в воде из-под крана, и покупал новую зубную щетку каждый месяц. Когда он был готов приступить к десерту, то сначала звонил по телефону, затем возвращался к столу, брал миску для апельсинового сока и выжимал туда три апельсина. Мой муж неукоснительно выполнял этот ритуал: он был в настоящей зависимости от витаминов. Но его контроль этим не ограничивался. Сантьяго проверял меня и все, что я делала по дому. Его контроль распространялся во всех направлениях, думаю, что в глубине души он стремился контролировать весь этот необъятный мир.

В первый день, когда я проснулась в своем новом доме и вошла на кухню с намерением разложить по местам сковороды и кастрюли, то нашла оставленную для меня записку на дверце холодильника. Я узнала почерк моего мужа — прописные буквы обычного размера, написанные с пробелами, которые появлялись, когда он хотел подчеркнуть важность какого-либо дела. Из этой записки выходило, что указания следовало исполнить с особой точностью и уважением, ведь мне нужно было заслужить его доверие! Сантьяго приписал внизу, что я не должна нарушить ни одно из его условий. Дочитав до конца, я рассмеялась открыто и весело, потому что теперь почувствовала собственную значимость для него, я знала, что он будет мне благодарен. Правда, когда я пошла в магазин, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы найти то, что ему нужно, ведь с большинством продуктов у него были натянутые отношения.

— Что это, сало?

Мясник кивнул с улыбкой.

— Мне это не нравится.

— Как это нет, женщина? Сюда привозят только самые лучшие филейные куски!

— Конечно, только с жилами.

— Какими жилами? То, что наверху, это сало. А что до другого, да, кости, но без них мясо не будет иметь ни вкуса, ни запаха. Сделай мне одолжение, возьми. Вы сможете съесть это, я гарантирую.

— Нет! — воскликнула я, думая о том, что следует сказать на самом деле. — Мой муж это не ест, серьезно. Дай мне лучше филе из бедра.

— Из бедра? Но это мясо будет очень жестким, а стоит почти так же. Бедро очень хорошо для паштета, туда оно хорошо подходит. Я не говорю, что нет, но то, что я тебе только что показывал, подходит намного лучше. Давай, бери, не стоит даже сравнивать.

Сеньоры, которые стояли за мной в очереди, смотрели на меня как на круглую дуру, и рано или поздно одна из них, как правило, более старшая, вступала в разговор сострадательным тоном.

— Не бери этого, дочка, он дело говорит. Оно чистое, это верно, да, и на вид красивое, но вовсе не предназначено для того, чтобы это есть.

«Если бы мой муж его не ел…» — хотела было ответить я. Конечно, я была очень раздражена, когда мне приходилось просить у лавочника самую безопасную ветчину. А он не понимал меня и повторял: «Вы не желаете кусок свинины… Но как это вообще возможно?! Почему вы вообще так говорите?!» Потом мне пришлось поспорить и с торговкой птицей о пресловутых гормонах, которыми накачивают куриц. «Зачем вы кладете мне эту дрянь?!» Я поругалась с продавцом из рыбного отдела, потому что он положил мне в пакет что-то не то, у большой розовой креветки была темная голова. «В них есть красители?» Красители были под запретом, потому что все, что накачивают ими, только кажется свежим… «Мне нужна твердая корка!» Я поругалась с булочницей, потому что она пыталась продать мне домашние бутерброды с медом, который ей привозил каждый неделю пасечник из деревни на Гвадалахаре. «Они очень вкусные, правда, тают во рту. Это лучшее, что есть в моем магазине», — уговаривала меня продавщица, а я накладывала в сумку квадратные бисквитные пирожные, абсолютно безвкусные, но приготовленные без капли животного жира.

Сантьяго многое не ел, и эта его гастрономическая особенность входила в комплект экстравагантных ограничений, включая и вполне терпимые. Многое изменилось в распорядке нашего дня. Примерно через шесть месяцев после свадьбы я смирилась с тем, что нужно делать два сорта покупок, готовить два обеда, и два ужина, и два завтрака. Но моя жизнь мало-помалу приходила в нормальное русло, спокойное с виду, а на поверку достаточно проблемное, я постоянно была на взводе, напряжение росло, и я была уверена, что недалек тот день, когда я решу взбунтоваться и разрушить нашу семью. Мне стоило огромных усилий признать тот факт, что Сантьяго не влюблен в меня, и еще больших — чтобы понять, что, несмотря на это, он зависит от меня в стольких вещах, и так же сильно, как маленький ребенок, и что ему, такому беспомощному, такому ранимому, привыкшему сочувствовать лишь себе самому, даже в голову никогда не приходит, что я тоже нуждаюсь в ласке. Он никогда не был ласков со мной, как были ласковы более суровые и жесткие с виду мужчины, ему это было абсолютно не свойственно. Он не пытался сделать вид, что ему нравится моя одежда, волосы, украшения. «Ты есть ты, ты существуешь, независимо от этих вещей», — говорил мне иногда Сантьяго, а я все равно чувствовала себя неуютно и подавленно, потому что он никогда не заигрывал со мной, не шлепал меня по попе. Сантьяго никогда не говорил мне, что я красивая, не смотрел на меня с вожделением, даже изредка, когда торопливо раздевал меня, или когда я выходила из ванной, или когда была безупречно одета, причесана и накрашена. «Ты выглядишь хорошо, даже слишком», — оставалось ему сказать. Всегда я казалась Сантьяго «даже слишком», и так почти во всем.

Однажды солнечным весенним вечером мы отправились за покупками, а когда выходили из магазина с пакетами наперевес, небо за пару минут потемнело и началась сильная гроза, одна из тех, что быстро заканчиваются, но успевают промочить до нитки. Мы вошли в дом в мокрой одежде с отвратительным ощущением, будто вымазаны ржавчиной с головы до ног, и тут я попросила Сантьяго, чтобы он меня помыл. Раньше Агустин иногда мыл меня, и мне нравилось, когда он это делал, но Сантьяго лишь посмотрел на меня ошеломленно и спросил: «Зачем?» Больше я его ни о чем не просила. Меня не надо было просить, я делала все и в принципе делала хорошо, но муж словно не замечал моих стараний. Он по привычке никогда меня не благодарил, а когда что-то не клеилось (ведь и у меня бывали трудные дни, ученики часто выматывали, так что я оставляла до следующего дня поход в банк или на рынок), мой Сантьяго реагировал так, словно совсем не понимал, что произошло. Постепенно у меня не осталось никакого желания заниматься делами, обустраивать дом, обставлять его, украшать, учиться готовить и начинать зарабатывать деньги уроками английского языка три дня в неделю, быть действительно сильной мне не удавалось.

Скоро у меня возникло ощущение, что я несправедлива к мужу, потому что в действительности Сантьяго не делал ничего, почти ничего, что было бы действительно достойно упрека, и, без оглядки на его раздражающие мании, у него и не было всех теоретических и практических недостатков плохих мужей. Он действительно очень много работал, гораздо больше, чем было условлено по его рабочему договору. Я думаю, только поэтому у нас получилось прожить вместе столько времени. Он не пил, не играл, не употреблял наркотики, не транжирил деньги, не гнул меня в бараний рог, никогда не использовал в отношении меня никакой силы, никогда не протестовал, когда я ему сообщала, что тот или иной вечер у меня занят, временами подряд два вечера, без него; он не судил моих друзей, хотя я знала точно, что они ему не нравятся, он не пытался ввести меня в круг своих друзей; у него не было матери, а его старшие сестры были поистине волшебницами, они обходились со мной гораздо лучше, чем я с ними, может быть, потому что я стала для Сантьяго такой же, как они, старшей сестрой, только более близкой. Он не мог жить без меня, я в этом уверена. Когда Сантьяго приходил домой, почти всегда темной ночью, он снимал галстук, располагался в кресле и рассказывал мне в подробностях, как провел день на работе, какие решения принял или собирался принять, где, с кем, что ел, как себя чувствовал, какое вино выбрал, когда, в какой именно момент дня наткнулся на витрину, где были перчатки, которые ему подходили, сколько времени он сомневался, как в конце концов вошел и купил их. Я слушала его и почти ничего не рассказывала про себя, потому что только в редких случаях мне казалось, что произошедшие в течение дня события настолько важны, что о них стоило рассказывать. Моя работа нравилась мне постольку, поскольку ничуть не обременяла. Она находилась близко от дома, и никаких сюрпризов не случалось. Я занимала утром очередь и получала группу праздных домохозяек, которые только и думали, что о носках, они уже совсем забыли, когда брали книгу с текстами в последний раз. Но моя мать никогда не верила в то, что моя работа настолько неинтересная, поэтому на протяжении нескольких лет мне приходилось придумывать для нее смешные истории, якобы случившиеся на работе, я рассказывала ей их по вечерам. Потом после пяти дней спокойного одиночества и двух часов болтовни с матерью наступал конец недели.