Михаил Савеличев - Иероглиф

• Название: Иероглиф
• Автор: Михаил Савеличев
• Жанр: Научная Фантастика

---

Максим врубил скорость, и пятнистый перед его броневика, предусмотрительно забранный титановыми прутьями, прикрывающими и защищающими фары, а также повышающими аварийноустойчивость этой и так выносливой и малоприхотливой машины, протаранил надвигающийся катафалк, как бумагу, смял салон чуть ли не до кресла водителя и легко, даже не кашлянув, выпер наглеца за пределы заправочной площадки. Когда это от него требовалось, броневик никогда не подводил своего хозяина.

На автозаправке замерли все звуки, даже рев перeдвигающихся и газующих машин стих, только если хoрошо прислушаться, где-то открывались или закрывались окна и хлопали двери, впуская или выпуская водителей - все в зависимости от крепости нервов и любопытства каждого конкретного человека. Шакалы очень берегли свои машины и действовали всегда стаей. Но Максим, как ни в чем не бывало, вылез из броневичка и стал откручивать крышку с бензобака.

Катафалк пока не подавал никаких признаков жизни - его хозяин или хозяева, давно отвыкшие от такого неджентльменского обращения, были в прострации от свершившегося. Наверное, даже смерть была слишком легким наказанием для сделавшего это Максима. В салоне наконец-то объявилась жизнь, кто-то попытался завести заглохший двигатель, чтобы взять под контроль все еще ехавшую по инерции машину, но в отсутствие выхлопной трубы, каким-то образом при ударе завязанную морским узлом, это было сделать затруднительно, в заклинившие двери стучали чем-то тяжелым, а когда и это не получилось с песочным шелестом разлетелось лобовое стекло, и через него стали вылезать темные фигуры. Катафалк проскрежетал о бок еще одной застывшей от изумления шикарной машины, вырвал с мясом здоровенный кусок железа, похожий на иззубренную крышку гигантской консервной банки, и наконец-то остановился. Толпа позади Максима зааплодировала. Кто-то услужливо взял из его рук деньги и побежал к кассе, а Максиму оставалось только ждать, что начнется раньше заправка или поножовщина. У столкнувшихся машин собралось штук шесть человек, и они что-то оживленно обсуждали, махая руками в сторону наглого броневика. Спор был жарким и, скорее всего, плодотворным, так как вскоре черные фигуры расступилась, между ними возникло какое-то сияние, плохо различимое за падающим снегом, раздалось шипение, оно резко переросло в оглушающий рев, и пространство между Максимом и его ненаглядным броневичком разорвала тугая струя обжигающего света. К счастью, их первым залпом не задело, только задымился мокрый Максимов плащ, а на броне машины появилась полоса копоти. Ребята сегодня попались серьезные - они не стали крутить обычную шакалью программу с долгим и нудным препирательством в стиле "ну ты че, мужик...", легким избиением гаечным ключом и монтировкой, и превращением провинившейся машины в первозданный слиток руды, слегка разбавленный пластмассой и резиной, а сразу пальнули в него из плазменной мортиры - страшного оружия, но требующего тонкого обращения и настройки. Если бы весь разряд из-за их спешки или неопытности не ушел бы в небо, то автозаправка превратилась бы в одно лавовое озеро, кстати, вместе со стрелявшими. Ребята все-таки были горячими и неумными.

Максим не стал ждать, когда снова зарядится батарея мортиры. Он задрал левой рукой полу своего плаща, словно начиная какой-то дикий вариант мужского стриптиза, правой рукой безошибочно, без единого лишнего движения и, на первый взгляд, как-то неторопливо, выдернул за цевье висящий на боку автомат, указательный палец левой руки при этом уже соскользнул на курок, и, слегка согнув ноги в коленях, дал длинную косую очередь по черным фигурам. Инструкторы по стрельбе очень не поощряли такую лихую трату патронов, которые в этом случае в основном уходили в "молоко" из-за неконтролируемой отдачи, к тому же всегда была высока вероятность выхода автомата из строя из-за перекоса патрона. Максим рисковал, но у него не было другого выхода - второй очереди ему бы сделать не дали, да к тому же расстояние было невелико, фигуры объемны и скучены, а сноровку он никогда не терял. Как в замедленной видеосъемке, Максим наблюдал за тем, как первые пули входят, рвут плащ и тело самого левого человека в районе живота и бедер, затем дырчатая кровавая дорога плавно поднимается, как кубическая функция, пересекая оси ординат грудных клеток и плеч соседей, и в конце на куски разносит лицо самой правой фигуры. Попав в человеческую плоть, пули со смещенным центром тяжести продолжали калечить и наматывать внутренности в один мертвый кровавый комок, и даже валяясь на мокром бетоне, словно сбитые мячом кегли, тела еще долго рефлекторно дергались и, кажется, делали попытки встать.

К Максиму уже неуверенно приближался десяток солдат в бело-черных балахонах и касках с натянутыми поверх зелеными авоськами (видимо, для пищевого довольствия), с автоматами наперевес, готовых при новых выстрелах либо сразу зарыться в снег, либо побросать оружие и сдаться. Пытаясь успокоить этот разбушевавшийся муравейник и предотвратить кровопролитие и массовую сдачу в плен, Максим поднял руки вверх, замахал зажатым в руке удостоверением и заорал:

- Не стреляйте, братцы! Я офицер Службы безопасности. Пусть ко мне подойдет ваш старший! - В общении с армейцами главное - голос, твердый, уверенный, с железными интонациями.

Солдаты залегли, а к Максиму подбежал бородатый прапорщик. Он еще сохранял милую округлость лица и тела, недвусмысленно намекавшие на то, что до этой солярной дыры он охранял в каком-нибудь тихом районе стратегический склад со стратегической тушенкой, но за какую-то провинность, искупить которую нельзя было и расстрелом, его сослали в эту клоаку за колючей проволокой. Месяцы (а может, и дни) службы смыли с блинообразного лица все масло, всю сметану и весь мед и наложили неповторимый отпечаток заправки - копоть, грязь, снег, шелушащиеся пятна авитаминоза и застывший, затравленный взгляд человека, попавшего с воли в специфическую атмосферу колонии строгого режима с ее унижением, растаптыванием человека и превращением его в плохо функционирующий ходячий механизм. Взгляд загнанного прапорщика был сильнее плазменной мортиры нередко это сигнализировало о готовящемся выходе из строя в такой голове небольшого сопротивления, после чего эти люди расстреливали свои взводы и семьи, и бежали в леса. Автомат у него был, но в суматохе он или потерял магазин или, вообще, забыл его вставить, поэтому Максим опустил приготовленный было пистолет для отпора этому зверю в карман плаща и сунул ему под нос удостоверение со своей фотографией:

- Ростиславцев, - представился он, и это было единственной (но весьма относительной) правдой в его монологе. - Служба безопасности. Инцидент произошел...

Все остальные его слова, ответы, реплики, анекдоты,хохмы, а также вопросы, реплики, анекдоты, хохмы прапорщика утонули в реве патрульной "акулы", вызванной подразделением охраны для огневой поддержки боевых действий против превосходящих сил противника, и теперь зависшей точно над головами беседующих на такой высоте, что шасси почти касалось макушки Максима. Тугой воздушный поток от двойного винта не только свел на нет возможности их голосового общения, но и заставил Максима и прапорщика прикладывать все усилия чтобы устоять на ногах в искусственном урагане, не наесться в чрезмерном и опасном для здоровья количестве снега, настолько грязного, вонючего и пропитанного соляркой, что удивительно, как дошлые автовладельцы не догадались еще им заправлять свои машины, а также усиленно беречь глаза в ослепительных снопах вертолетного прожектора, из-за чего Максиму пришлось пойти против правил и задвинуть очки на более подходящее для них место, а прапорщику щуриться изо всех сил и закрываться ладонью, словно он отдавал непрерывно честь офицеру безопасности. Стараясь не делать резких движений под прицелом крупнокалиберных пулеметов и противотанковых ракет "Черной акулы", они неоднократно пытались выбраться из-под ее винтов, но вертолет, перемещался вслед за ними, и они оставили эту затею. Оглушенные, ослепленные, лишенные речи, Максим и прапорщик тем не менее пытались общаться, жестикулируя руками и ногами, и строя страшные рожи друг другу. Издали они очень напоминали философствующих павианов. Тем не менее, разговор шел достаточно живо - вынужденная физическая зарядка согрела замерзшее тело и начала оттаивать заледеневшую душу прапорщика. Разбирая в полутьме очков по губам, скрытых неряшливой бородой, что было не очень сложно, так как пять из шести слов были матерными, Максим догадался, что прапорщик плачется ему о своих невзгодах, доносит на проворовавшееся начальство, просит помочь перевестись хотя бы в фуражное хозяйство, обещая вечную дружбу и помощь. Максим поддакивал ему, обещал достать гуталин для его прапорщицких сапог, так же клял погоду, восхищался его начитанностью, Цитировавшего в подлиннике армейские анекдоты с oбширными нецензурными комментариями, и орал прапорщику на ухо, пытаясь задать самый главный вопрос сегодняшнего дня - где в городе можно купить Цветы? К концу беседы они постепенно стали лучше понимать друг друга, потому что прапорщик наконец-то достал из кармана балахона какую-то затертую бумажку и написал на ней подробный адрес, почему-то при этом активно махая рукой в сторону разбитого катафалка. Он также пытался объяснить на пальцах, как туда лучше проехать, причем так активно шевеля ими, словно изображал сцену удушения в дрянном фильме. Дольше этого Максим выносить не смог, пожал прапорщику руку, троекратно с ним облобызался, сердечно обнял, поклонился в ноги до самой землицы и залез в броневичок, услужливо заправленный под самую завязку и отогнанный к выезду с автозаправочной станции каким-то анонимным благодетелем. "Акула" его уже не преследовала, и Максим облегченно выехал на такие тихие и пустынные улицы города, какими они казались ему после рева вертолетных двигателей, аварий и перестрелок. Люди гибнут за солярку.