Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

• Название: Всё тот же сон
• Автор: Вячеслав Кабанов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга воспоминаний.

«Разрешите представиться — Вячеслав Кабанов.

Я — главный редактор Советского Союза. В отличие от тьмы сегодняшних издателей, титулованных этим и еще более высокими званиями, меня в главные редакторы произвела Коллегия Госкомиздата СССР. Но это я шучу. Тем более, что моего издательства, некогда громкославного, давно уже нет.

Я прожил немалую жизнь. Сверстники мои понемногу уходят в ту страну, где тишь и благодать. Не увидел двухтысячного года мой сосед по школьной парте Юра Коваль. Не стало пятерых моих однокурсников, они были младше меня. Значит, время собирать пожитки. Что же от нас остается? Коваль, конечно, знал, что он для нас оставляет… А мы, смертные? В лучшем случае оставляем детей и внуков. Но много ли будут знать они про нас? И что мне делать со своей памятью? Она исчезнет, как и я. И я написал про себя книгу, и знаю теперь, что останется от меня…

Не человечеству, конечно, а только близким людям, которых я знал и любил.

Я оставляю им старую Москву и старый Геленджик, я оставляю военное детство и послевоенное кино, море и горы, я оставляю им всем мою маму, деда, прадеда и любимых друзей — спутников моей невыдающейся жизни».

---

А пока что новому издательству негде было расположиться. В двух непросторных комнатах на улице Неждановой (ныне Брюсов переулок) происходило невообразимое. В углу дальней комнаты, на каком-то подобии стула сидел «в полдупка» (как говорят поляки) новоиспечённый директор, стеснённый склонившимися к нему женщинами в конфигурации печатной буквы «Г». И нестерпимый грай стоял, как на птичьем базаре.

Я ж медленно, стараясь не задеть чьего-либо внимания, ужом выползал на воздух, на тихий сквер, где ближайшие скамейки были заняты моими любимыми редакторшами художественной литературы. На все их вопросы я отвечал: «О, да, конечно!» и, ясно понимая, что главное — им не мешать, подманивал Викторию и тихо удалялся с ней в издательство «Книга», где кабинетик мой пока всё ещё был мне доступен. И там, в тишине, в отдельном кабинете, давал наедине Виктории уроки игры на пишущей машинке.

К несчастью, каждый мой урок длился не более минуты. Мне даже не пришлось поддерживать ей спинку и ставить локоток.

— Я поняла! — говорила Виктория, не ускользая от учения, а потому что поняла, и уверенно дописывала предложенный ей абзац, подложив при этом копирку (как оказалось) правильной стороной.

— Вот видите ли, Вика, это делается так, — пытался я показать, как регистрируется рукопись или куда вписать «входящие» и «исходящие», как оформляется правка…

И не успевал я закончить фразу, как Вика делала это сама и так, как я никогда бы сделать не сумел.

Все почему-то были уверенны, что я готовлю её себе в секретари, поэтому, когда редакции стали потихоньку переезжать в здание напротив Музея вооружённых сил, одна заведующая, не имея на тот момент младшего редактора, попросила меня одолжить ей Вику на время. Я Вике объяснил, как это ей пойдёт на пользу, а сам уже ввинтился в иные сферы: у меня стали складываться самые тесные отношения с редакцией художественной литературы (нашему библиографическому издательству разрешили создать и такую редакцию, чтобы с её помощью обеспечить себе хозрасчёт и самофинансирование), с писателями и социологами Института книги и даже с самим генеральным директором Объединения, куда входила «Книжная палата», Юрием Владимировичем Торсуевым… Уже рождались грандиозные планы перестройки отношений издателей с читателями, и принятие каждой идеи, каждого плана совпадало сразу с закладкой первого кирпича, не специально (для церемонии) принесённого в портфеле, а снятого с подъехавшего грузовика и уложенного в раствор, подаваемый с бетономешалки. Всё строилось сразу. Вика постепенно исчезала из моего поля зрения, и так же постепенно это переставало мне нравиться. Тогда я предложил отпраздновать вдвоём её приход в издательство.

Ближе к вечеру мы встретились возле издательства «Книга», чтобы пойти куда-нибудь. Я в центре назубок знал забегаловки, кафе и рестораны. Не то чтоб я их посещал, но знал, как знал любой другой москвич, поскольку по теперешним понятиям их было ничтожно мало. Мы бодро шли и делали попытки куда-нибудь войти, но — тщетно. Или было закрыто до более позднего времени, или очередь на улице стояла, или висела табличка «Спецобслуживание», или просто — тьма и неизвестно… Сначала мы весело и ни о чём болтали, потом смеялись над нашими неудачами, потом я замолчал и просто шёл, как сквозь пустыню в поисках оазиса, борясь за спасение жизни дамы, так непосредственно доверившейся мне. От верности или от робости Вика тоже молчала и шла без стона и упрёка. Уже мелькнул Страстной бульвар, потом Петровка, Рождественский бульвар, Сретенка, потом Садовое кольцо, Красные Ворота… Я понял, что иду по самым старым адресам. Моросил уже дождик, мы шли по правой стороне Садовой, здесь я когда-то был… но нет, жизнь покинула этот оазис. Земляной вал, Покровка, здесь кафе на кафе, но в каждом что-нибудь не так, мы близ Армянского переулка… Вот-вот! Вверху шашлычная, а внизу пивной бар, где, помню, весёленький чех всё восклицал:

— Какой хорошенький здесь кабачок!

Поддатый москвич, исполненный патриотизма, с законной гордостью поддержал было чеха:

— В Москве кабаков много!

— Нет, нет, — не согласился чех, — кабаков не очень много, а ка-ба-чок совсем один!

Но где тот кабачок? Давно закрыт. А что шашлычная? Просто кафе. Но дверь-то приоткрыта! Мы с Викой входим и плюхаемся на стулья у свободного стола. Мы и пяти бы метров больше не прошли.

Подходит официант и сухо сообщает, что выпивки у них нет. Ах! Оттого-то в зале пусто.

Я говорю с мольбой:

— Но что-нибудь! Нам уже всё равно.

— Вы знаете, — он отвечает, — есть красное вино в кувшинах… Возьмёте?

— О, ради Бога, поскорей!

Мы выпиваем по стакану и не находим сил произнести ни слова.

Второй стакан вызывает тревогу: а не закроют ли уже сейчас это славное заведение?

Третий пьём уже как праздник.

И вот становится тепло и хорошо. Кругом всё погружается во мглу, я плохо вижу Вику, но чувствую, как она хорошеет. Официант приносит свечку, и свечка Вику подтверждает. Я трогаю её холодные руки и говорю, говорю, говорю…

Второй кувшинчик проясняет смысл беседы: мы просто друг к другу расположены, и кажется, что это навсегда. Хотя она молчит, и я пугаюсь: да неужели же она чувствует себя хоть в чём-то мне обязанной? Нет, нет, только не это!

Я выпиваю стакан. Да нет, наверно показалось. Что за ерунда!

И вот опять всё хорошо и просто. И мы безгрешны. Мы отчего-то просто расположены друг к другу.

Я усадил её в такси, довёз до дому, на той же машине уехал к себе, а утром Вика сказала, что ни за что сама не добралась бы домой, хотя я ничего такого не заметил и только действовал по правилам галантности.

Я боялся, что не сумею Вику вышколить и обучить повседневной работе, я уговаривал её остаться в редакции (там обретётся специальность!).

— Нет, — говорила она, — я хочу работать с вами.

С тех пор прошло довольно много лет. Но это, если считать на пальцах или перелистывать годовые календари. И событий немало свершилось. Вика покинула меня, ей стало скучно ничего не делать, а у меня никак не выходило втянуть её в подённую работу: сначала было жалко, а потом и хуже стало. Ей надоели мои редкие «задания», она сама давно могла творить совместно со мною и даже одна. И всё же, когда удавалось дать ей большую ювелирную работу, принять исполненное ею было блаженство.

Потом опять сидели мы: я в своём кабинете, заваленный бумагами разных свойств, и она — в предбанничке с книгой или просто рассеянным взглядом. Иногда к ней приходили из бухгалтерии, от плановиков, из редакций и просили сделать что-нибудь пространное и очень трудное. Вика без особой охоты, но всё же бралась, и вскоре заказчик получал какое-нибудь цифровое или иное полотно, как будто только что сошедшее с печатного станка. Ошибок никогда при этом не было.

Потом она покинула меня, потом всерьёз вышла замуж, мы несколько раз видались. И прошло много лет, если начать считать.

Но если ничего не пересчитывать, то никакое время не прошло, мы так же расположены друг к другу. А Вика только хорошеет. Неудержимо хорошеет. Это только я не сумел тогда же, сразу, увидеть её красоту, я просто не видел в ней недостатков. А в первую же годовщину нашего издательства она была безоговорочно избрана королевой бала. На сцене, где-то в закутке, её обернули в хрустящий слой серебряной фольги — чуть-чуть повыше груди и много выше колен, — и так она блистала в этом бале. А я, хоть был главный сценарист и постановщик всего праздника, всё же не был допущен к процессу переодевания принцессы бала. Я этого им не простил.

* * *

На днях на прилавках книжных магазинов страны появится новая книга — нашумевший ещё по журнальной публикации роман Александра Бека «Новое назначение». Это — первая продукция организованного полгода назад издательства «Книжная палата».

«Правда», 16 декабря 1987 года

(Судя по тому, что Таня Бек готовую книжку подписала всему моему семейству 11 декабря, к моменту правдинской информации тираж был готов, и мы уже отметили рождение первенца.)

* * *

В шестьдесят пятом, кажется, году Юрий Павлович Тимофеев как-то рассказал нам с Иркой, что в «Новом мире» уже был набран новый роман Бека «о тяжёлой промышленности». Роман, по слухам, потрясающий, там даже выведен Сталин, а главный герой — чуть ли не Орджоникидзе… Против романа выступили какие-то тёмные силы, и готовый набор рассыпали. И ещё, что там, в романе, есть великолепная сцена, как двое или трое министров в центре Москвы оказались случайно без машин. И тут выяснилось, что они не умеют ходить по улицам и пользоваться городским транспортом. Они даже не знают, где расположено метро и как туда попасть!

Я сразу это вспомнил, как только в «Знамени» опубликовали «Новое назначение» — через четырнадцать лет после смерти автора. Ажиотаж был страшный, журнал рвали из рук, а тут ещё появилась статья Гаврилы Попова, который прочитал роман «с точки зрения экономиста» и впервые произнёс заклинание: «Чур, чур, меня, административно-командная система!»