Петер Энглунд - Первая мировая война в 211 эпизодах

• Название: Первая мировая война в 211 эпизодах
• Автор: Петер Энглунд
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-083400-6

Петер Энглунд известен всякому человеку, поскольку именно он — постоянный секретарь Шведской академии наук, председатель жюри Нобелевской премии по литературе — ежегодно объявляет имена лауреатов нобелевских премий. Ученый с мировым именем, историк, он положил в основу своей книги о Первой мировой войне дневники и воспоминания ее участников. Девятнадцать совершенно разных людей — искатель приключений, пылкий латиноамериканец, от услуг которого отказываются все армии, кроме османской; датский пацифист, мобилизованный в немецкую армию; многодетная американка, проводившая лето в имении в Польше; русская медсестра; австралийка, приехавшая на своем грузовике в Сербию, чтобы служить в армии шофером, — каждый из них пишет о той войне, которая выпала на его личную долю. Автор так “склеил” эти дневниковые записи, что добился стереоскопического эффекта — мы видим войну месяц за месяцем одновременно на всех фронтах. Все страшное, что происходило в мире в XX веке, берет свое начало в Первой мировой войне, но о ней самой мало вспоминают, слишком мало знают. Книга историка Энглунда восполняет этот пробел. “Восторг и боль сражения” переведена почти на тридцать языков и только в США выдержала шесть изданий.

---

Суббота, 6 февраля 1915 года

Уильям Генри Докинз сидит у пирамид и пишет письмо матери

“Дорогая мама, — пишет он, — к сожалению, на этой неделе почты не было, поскольку не хватает почтовых кораблей”. Почтовая связь с австралийскими войсками в Египте крайне ненадежна. Три недели назад они получили письма, которые ждали с ноября: прибыло сразу 176 мешков с почтой. Сперва — ничего, потом — слишком много, трудно на все ответить. Теперь — снова ничего.

Но Докинз получил письмо с новостями из дома: он знает, что все живы-здоровы, что мама водила близняшек к дантисту, что цветы, посланные им знакомой девушке, не дошли, что цены в Австралии растут. Настроение у него хорошее. Хотя он по-прежнему питает неприязнь и к самой ситуации, и к Египту; продолжаются бесконечные учения, и еще их застигла первая в этом году песчаная буря. Они по-прежнему не знают, что же дальше, — отправят ли их в Европу или оставят в Египте.

Война медленно подползает все ближе, но пока ее все еще не видно и не слышно. Примерно неделю назад британские самолеты-разведчики обнаружили османские воинские соединения, двигавшиеся через Синайскую пустыню к Суэцкому каналу; а три дня назад произошло долгожданное сражение. Два батальона австралийской пехоты были посланы в качестве подкрепления в самое пекло — Исмаилию, — и вскоре атака была отбита[67]. Многие, среди них — Докинз, немного завидовали тем, кто отправился к Суэцкому каналу, и в письме к матери угадывается философия басни о лисе и винограде:

У канала произошла стычка, но дома ты конечно же сама почитаешь сообщения об этом. Четверг стал для нас памятным днем, когда на защиту канала отправились первые соединения. Это были 7-й и 8-й батальоны. Уильям Гамильтон[68] служит в 7-м батальоне, и еще мой старый командир, майор МакНиколл. Все им завидовали, но я лично сомневаюсь, что операция доставит им удовольствие, — ведь так утомительно дожидаться этих турок, из которых и солдаты-то совсем никудышные.

Сам он проводит время в таких занятиях, как строительство, разборка и транспортировка понтонных мостов[69]. В этот день они, кстати, свободны. Вместе с другим сослуживцем-офицером он едет в Мемфис — посмотреть на древние руины. Наибольшее впечатление произвели на него две гигантские статуи Рамсеса II. Он пишет в письме: “Это потрясающие скульптуры, и, наверное, потребовались десятилетия для их возведения”. Теперь вечер, и он сидит в своей палатке:

Когда ты получишь это письмо, летняя жара у вас уже пойдет на спад. Надеюсь, что после сбора урожая можно будет купить муку и пшеницу подешевле. Чувствую себя измотанным, так что заканчиваю свое письмо горячим приветом всем, от Вилли до девочек.

34.

Пятница, 12 февраля 1915 года

Флоренс Фармборо проверяет в Москве свой дорожный гардероб

Теперь все позади: шесть месяцев работы в частном военном госпитале в Москве; усердная учеба на курсах медсестер (практические основы она освоила хорошо, но возникали проблемы с теорией на трудном русском языке); экзамен; торжественная церемония в православном храме (священник неверно выговаривал ее имя — “Флоренц”); попытки устроиться на службу в новый передвижной полевой госпиталь № 10 (эти попытки увенчались успехом после очередного вмешательства ее прежнего работодателя, известного кардиолога).

Фармборо пишет в своем дневнике:

Приготовления к отъезду в самом разгаре. Мне не терпится уехать, но надо еще многое сделать, да и сам госпиталь еще не до конца укомплектован. Мне уже сшили сестринскую форму, передники, капюшоны, я купила черную кожаную куртку на фланелевой подкладке. Под куртку надевается толстый жилет из овчины, его носят зимой, и называется он по-русски “душегрейка”. Я слышала, что наш госпиталь некоторое время будет размещаться на русско-австро-венгерском фронте в Карпатах, придется скакать верхом, так что мой гардероб пополнился высокими сапогами и черными кожаными короткими штанами.

♦

В тот же день, 12 февраля, польские Сувалки снова были заняты немецкими войсками. На этот раз Лаура де Турчинович и ее семья не смогли бежать, так как один из близняшек заболел тифом. Ей, как никогда, не хватало сейчас ее мужа Станислава. Было холодно и много снега. Она пишет:

Вдруг я услышала шум и увидела городских оборванцев, мародеров: они искали себе еду, дрались, орали друг на друга — отвратительное зрелище! Евреи были всегда такими тихими, а теперь заважничали, загордились, распрямились, чтобы казаться повыше ростом. Мне было трудно удержаться от того, чтобы не остаться на балконе. Не в состоянии решиться на что-то определенное, я металась между балконом и детьми.

В одиннадцать часов на улицах снова воцарилась тишина, и я увидела первую островерхую каску, показавшуюся из-за угла: немец шел с поднятой винтовкой в руках, высматривая снайперов! За первым вскоре последовали и другие. А потом появился офицер: обогнув угол, он остановился прямо под нашими окнами.

35.

Суббота, 13 февраля 1915 года

София Бочарская вновь видит кладбище в Герардово

Морозит, зимнее небо заволокло тучами. Они поняли, что сражение утихло, ибо не слышно больше грохота взрывов и иссяк поток раненых. Закончилась неделя непрерывной работы. Бочарская и другие сестры милосердия совершенно измотаны. Их начальник хорошо понимает это и отсылает нескольких сестер, ее в том числе, из импровизированного госпиталя. Им поручено поехать в близлежащую 4-ю дивизию и раздать солдатам подарки, которые пришли по почте из России, от частных лиц, но во время боев просто складывались в кучу.

Автомобиль ждет их. Они садятся в него, отправляются в путь. Обледенелая зимняя дорога выводит их из маленького городка. Они проезжают мимо военного кладбища, которое София уже видела, когда в первый раз приехала в Герардово. Она отмечает, что размеры кладбища утроились, оно превратилось в “лес из деревянных крестов”. Ее это не удивляет.

Миновала неделя, а словно целая жизнь прожита, как для этих погибших, так в некоторой степени и для самой Софии. Прежде она была незрелой идеалисткой, чуть высокомерной барышней, одной из многих, кто из чувства патриотизма, в военной горячке, записался добровольцем на медицинскую службу. Даже вопреки тому, что у нее дома начало войны не было встречено ликованием. София помнит, как к ним в имение прискакал вестовой с бумагой. Помнит, как лошадей на следующее утро отвели в деревню, чтобы выбрать из них наиболее пригодных для отправки на фронт. Помнит, как юноши в воскресных костюмах с пением покидали усадьбу, как их провожали матери и жены, как женщины в знак печали накидывали передник на голову, как их жалобные причитания звенели в осеннем воздухе. Она помнит, как взглянула вниз, в долину, окинула взглядом реку и стоявший вдали лес и как по каждой дороге двигались толпы людей, с конями, повозками, — двигались в одном направлении: “Куда ни посмотришь, всюду массы людей, и кажется, будто сама земля ожила и задвигалась”.

Бочарская поступила в одно из отделений Красного Креста. Форма сестры милосердия казалась ей шикарной. Но она почти ничего не умела. Однажды ей поручили помыть пол в операционной, и она совершенно растерялась, потому что в жизни не мыла полов. В основном она и другие медсестры проводили время в бездействии, — состояние долгого ожидания усиливало настроения апатии. Пока четырнадцать дней назад не началось немецкое наступление.

Тогда впервые в жизни она пережила ураганный огонь, правда, издалека: взрывы сливались друг с другом, стоял непрерывный рокочущий гул, трясся пол, звенели оконные стекла, и ночное небо прорезали вспышки трассирующих снарядов. Последовала еще неделя ожидания у этой глухой акустической кулисы, и наступил холодный полдень, когда ее и еще нескольких других сестер отправили в Герардово. Навстречу им по дороге тянулись нескончаемые колонны саней, везущих раненых. Кто-то лежал на соломе, кто-то на пестрых подушках — трофеях войны. Кучера брели рядом с санями; они подпрыгивали и притопывали, чтобы хоть как-то согреться в январскую стужу. Наконец медсестры прибыли к зданию большой фабрики. Двор был забит санями и повозками. Санитарная машина, в которой они ехали, вынуждена была остановиться у ворот.

Одержав победу над русскими армиями, вторгшимися в Восточную Пруссию, германское командование предпринимало попытки пробиться на юг, к Варшаве и в долины Вислы. Эти попытки не всегда оказывались успешными, несмотря на то что впервые в мировой истории уже были применены отравляющие газы[70]. Последнее наступление немцев было быстро остановлено, но русская сторона, не удовлетворившись достигнутым, предприняла серию провальных контрнаступлений.

Потери русских были столь колоссальными, что их медслужба просто захлебнулась. Возле здания фабрики лежали носилки с ранеными, для которых не нашлось места внутри и которые умирали ночью от переохлаждения. В самом здании раненые лежали повсюду, даже на лестничных клетках и между станками, либо на носилках, либо на разодранных тюках с хлопком. Малочисленный медперсонал просто не успевал выносить умерших от ранений. Легкий запах гниения донесся до Бочарской, когда она вошла внутрь. Девушка едва не потеряла сознание. Вокруг было темно. По полу растекалась кровь. Со всех сторон ее звали умоляющие голоса. Чьи-то руки тянули ее за подол. Большинство раненых были молоды, напуганы, ошеломлены; они плакали, им было холодно, они звали ее “матушкой”, хотя она была одного возраста с ними. Некоторые из них лежали в бреду. В больших залах вспыхивал свет от карманных фонарей, “похожий на блуждающий взгляд”.