Владимир Каменев - Фронтовые записки

• Название: Фронтовые записки
• Автор: Владимир Каменев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010

Поразительные по искренности, глубине и таланту фронтовые записки Владимира Каменева, принадлежавшего к знаменитому роду старицких дворян Корниловых, публикуются впервые. Это один из ярчайших документов, сохранивших правду великой и горькой войны.

Книга выходит к 65-летию Победы и посвящается памяти павших на фронте защитников нашего Отечества.

---

— Russ, Russ, komm zu mir! — закричал кто-то из немцев и замахал руками, заметив показавшегося автоматчика. Из леса в ответ посыпались длинные очереди, и немцы — их было человек восемь, что-то обсуждавших и с тревогой посматривавших на дорогу, по которой прискакала лошадь, — бросились опрометью бежать в деревню.

Наши автоматчики и батальонная разведка, спускаясь с горки на лыжах и с ходу стреляя, наступала широкой цепью через овражек в деревню. Немцам было не до отпора. Они поспешно заводили машины, стоявшие на улице, выбегая из домов, бросались в них и удирали из деревни в противоположную сторону. Как в этих случаях говорится, деревня была захвачена с ходу, противник был выбит.

Мои разведчики вошли со мной в деревню в тот момент, когда беспорядочная стрельба прекратилась, а автоматчики шарили по избам, с ходу жевали найденные там закуски. На некоторых столах остался недопитый немцами ещё горячий кофе, вино и фрукты.

У коновязи стояли непривязанными высокие и крупные немецкие лошади — “голландки”. Откормленные и холёные, с короткими, подстриженными хвостами и гривами, не чета нашим, оставшимся в лесу и тянувшим вторую батарею.

Всего лошадей было семнадцать. Пять были ранены в ноги. У одной совсем отваливалось копыто. Здесь же стояла красивая, как с картинки, осёдланная верховая лошадь, которая с небольшими перерывами громко ржала, глядя в сторону леса и оставшегося там убитого своего хозяина. На улице, подготовленная, по-видимому, к погрузке и отправке, стояла немецкая походная кухня, массивная, с отделением для кофе, в котором сохранилось ещё порядочное количество зёрен. Другое отделение для молотого кофе легко было определить по аромату и небольшим остаткам. Кухня имела форму правильного параллелепипеда, почти куба, в отличие от наших кухонь цилиндрической формы.

Пока мы толкались на улице, а ребята “пикировали” за хлебом в избы (приносили белый!), приехал верхом на Умном с подложенным вместо седла одеялом Калугин.

Привязав Умного к длинной коновязи, он тоже отправился ходить по избам, откуда вернулся не на твёрдых ногах: нашлось, должно быть, что можно было выпить. Калугин был возбуждён, нервничал и опасался скорого возвращения немцев в деревню.

— Давай забирай скорее лошадей и кухню! — стал торопить он меня.

Однако как же их забрать, когда все лошади без уздечек, и не на что погрузить кухню? Это простое соображение не остановило Калугина, так же, как и то, что нас всего пять человек.

— Приказал — выполняй. Чтоб все лошади и кухня в лесу у тягачей немедленно были. Это нам жизненно необходимо. Понял? — добавил он, как всегда, с ругательствами.

Пересев на немецкую осёдланную лошадь, Калугин отправился обратно в лес, оставив меня в недоумении и даже растерянности посреди улицы. Мои ребята, слышавшие весь разговор и тоже пытавшиеся вполголоса протестовать, не стали ждать дальнейших приказаний. Они раздобыли где-то санки без оглобель, верёвки, водрузили и привязали к санкам кухню, сделали постромки и вожжи, впрягли большую серую “голландку”. Сами же взгромоздились, кто как сумел, на лошадей (Афонин забрался на Умного), привязали их, связав в необходимых случаях хвостами, и лошади крупными шагами, даже раненые, хромые, двинулись в лес.

Шестнадцать немецких лошадей скоро скрылись из моих глаз. Остался я с семнадцатым, серым жеребцом, санками и кухней.

Примостившись на санках сзади, взяв в руки верёвочные вожжи, двинулся и я по дороге.

Лошадь с места пошла быстро, крупным шагом — такие тяжеловозы с места рысью не берут.

Недолго продолжалось это путешествие: при спуске в овраг санки перевернулись, кухня, как пробка из бутылки, вылетела из своего ненадёжного крепления и глубоко зарылась в сугроб, даже удивительно далеко от дороги. Серый конь не обратил на это ровно никакого внимания. Он продолжал идти тем же крупным шагом, никак не реагируя на мои команды и крики. И тпру, и стой, и хальт не помогали. Пришлось бежать, на ходу поставив на место перевернувшиеся санки, забраться на них и ехать дальше порожняком. Дорогой старался утешить себя и подбодрить соображением, что всё равно одному из сугроба достать кухню было бы невозможно.

Дальнейшее следование порожняком не обошлось без нового инцидента: навстречу в лесу попалось двое порожних саней с ездовыми из батальона. Их тащили наши смирные, голодные, маленькие лошаденки, которые, завидев издалека моего Серого, остановились. Знали, что на лесных дорогах разъезды не так-то легки, кому-то придётся в целину сворачивать.

Однако Серый и не подумал ни сворачивать, ни остановиться. Он пошёл прямо на стоящих лошадей и на сани. Лошади сдали назад, уперев санями в снег. Мирно лажащие в санях ездовые вывалились, ругаясь и пустив в ход кнуты. Серый упорно тащил мои маленькие санки через первые, потом вторые розвальни, разворотил всё, как будто бы так и следовало, наконец, выбрался и снова ходко попёр по дороге. Я опять догнал его, но уже под ругательства, несущиеся теперь по моему адресу.

Что можно было поделать, если он ничего не понимает и не слушает?

Через несколько минут я уже стоял перед Калугиным. Ярость его была беспредельной. Он кричал “расстреляю сейчас же” и хватался за наган, причём сцена эта была более тяжёлой и горькой, чем под Малое Старо. Сколько ни оправдывался я, не помогало. Выручили ребята моего взвода.

— Товарищ лейтенант, — обратились они к Калугину, — дайте двадцать минут срока, доверьте нам это дело, — кухня здесь будет.

Это подействовало. Калугин смягчился и, заявив, что через двадцать минут расстреляет меня, если кухни здесь не будет, отпустил человек шесть за кухней.

Не прошло и двадцати минут — походная кухня былау кровавого перекрестка, раненых лошадей пристрелили, остальные стояли привязанными к деревьям и временами жалобно ржали.

Скопление наше у этого перекрестка снова напоминало большой табор. Тягачи с пушками стояли в разных, неопределённых местах и направлениях, уткнувшись в снег, между деревьями. Лес в основном был из высоких корабельных сосен, молодых берёзок и кустарника. Трещали костры, на которых жарилась или варилась конина. В стороне раскинулась чья-то палатка. Сунув туда нос, я обнаружил у жаркого, хорошо сложенного костра капитана Фокина и начальника штаба нашего артдивизиона лейтенанта Колбасова, туда же пробрался и Калугин, причём ясно было, что там неплохо. Я поспешил ретироваться. Стемнело. Стало морозно. Чувствовал я себя страшно измученным и физически, и морально. Ноги отказывались служить. Пробравшись к кузову одного из тягачей и обнаружив в нём среди вещевых мешков плащ-палатку, я постарался закататься в нее, спасаясь не столько даже от мороза, сколько от ветра, дувшего и по просеке, и по дороге. Зарывшись в кузове, как-то заснул, точнее, пожалуй, забылся в тяжёлом, но чутком сне. На всё, казалось, наплевать. Только бы отдохнуть...

Бой под деревней Хохели

28 февраля 1942 года

Ночью услышал, что меня ищет, окликает по фамилии Калугин. Решил не откликаться. Ну его! Как ни неудобно лежать, как ни промёрз, а всё же отдых.

Через некоторое время он возобновил поиски. Добрался до моей ноги. Тут я очнулся. Отозвался. Калугин не сердился. Сказал:

— Давай, поднимайся, ничего не поделаешь! Дело в том, что с вечера лыжный батальон ушел на Хохели, с ним пошла артразведка первой батареи с лейтенантом Мальцевым. И вот: о Мальцеве ни слуху, ни духу. Никаких вестей о себе не подаёт. Чёрт знает что такое! Командир дивизиона рвёт и мечет. Приказал тебя послать: надо же узнать, где Мальцев, что с ним случилось, и где батальон. Батареи развёртывать, орудия устанавливать надо, а огневые позиции даже не выбраны! Воюем в потёмках!

— А где Хохели? Который час? Когда ушёл Мальцев? — спросил я.

— Сейчас пятый час утра пошёл, а где Хохели — чёрт их знает. Мы думали сначала, что эта деревушка — Хохели, а она Речицы, оказывается. В ней стояли немецкие обозы. Немцев человек шестьдесят там, кажись, было. Удрали, всё бросили. А Хохели где-то в стороне. Давай, забирай своих разведчиков, догоняй Мальцева, узнай обстановку. Двигай скорее! Капитан шибко ругается, — понуря голову, скорее просил, чем приказывал Калугин.

С трудом пришлось разыскивать бойцов своего взвода, и с трудом великим. Исходил по снегу немало, пока набрал шесть человек. В пять часов двинулись в путь пешком, без лыж, по той же дороге на Речицы.

Сначала шли по знакомому пути, где досталось мне так тяжко от неумения управиться с Серым. Потом дорога километрах в двух от Речицы сворачивала влево — по следам можно было предполагать, что здесь и пошёл батальон, вернее, полтора батальона: лыжный стрелковый и остатки первого.

Посоветовавшись друг с другом, повернули влево. Пройдя немного, увадели мужичка, быстро идущего в Речицы.