Михаил Ильяшук - Сталинским курсом

• Название: Сталинским курсом
• Автор: Михаил Ильяшук
• Издательство: Українська видавнича спілка
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 966-7060-83-7

В книге описаны события, происходившие в 40-ые — 50-ые годы прошлого века в СССР, масштабное проявление которых имело место в 30-ые годы. На примере одной семьи показано, как ни в чем не виновные перед государством люди были приговорены к лишению свободы и в качестве политзаключенных отправлены «отбывать наказание» в один из лагерей системы Сиблага. Описаны судьбы, характеры интереснейших ярких личностей, с которыми автор познакомился в лагере. Приведены воспоминания одного из заключенных о зверствах в лагерях на Колыме. Описан быт отбывавших заключение в Баимском лагере для инвалидов, их стремление скрасить жизнь в тех нечеловеческих условиях участием в художественной самодеятельности. Автор также знакомит с условиями жизни в сибирской ссылке.

Книга рекомендована среднему и, в основном, молодому поколению для ознакомления с черной полосой в истории нашего народа в годы сталинской диктатуры. Миллионы же людей старшего возраста познакомились с системой ГУЛАГа в качестве политзаключенных на собственном опыте.

Издается благодаря финансовой поддержке Киевской городской организации общества «Мемориал» им. В. Стуса, а также Петра Белея, Богдана Малярчука, Романа Шемка.

---

Прямо со двора открывалась наружная дверь, и, когда народ валил в столовую, вместе с ним в помещение врывалось морозное облако.

Во всю длину столовой друг за дружкой с котелками в руках выстраивались заключенные. Уставшие от работы, стояли они, поеживаясь от холода, озябшие, понурые, безучастные ко всему, покорно ожидая, когда дойдет до них черед получить свой скудный обед.

«Что, если расшевелить эту мрачную толпу музыкой, отвлечь от невеселых дум, поднять настроение и этим хоть как-то скрасить нудное стояние в очереди? — задумывался Костя Полбин. — Не беда, что нет оркестра. Для начала можно посадить в столовой хотя бы одного баяниста, а там постепенно увеличивать состав музыкантов».

И вот в один прекрасный день к удивлению стоявших в очереди за обедом заключенных столовая огласилась веселыми звуками баяна. Прямо против дверей сидел Пашка-баянист, бандит без ноги, и наяривал вовсю бодрые мотивчики. Кто-то затопал в такт ногами, выкрикивая: «Давай, давай, Пашка!» Другие укоризненно-удивленно пожимали плечами, осуждая эту затею, и воспринимали ее как насмешку над собой: дескать, и так муторно на душе, кругом болезни, смерть, ненавистная неволя, а они вроде ресторана с музыкой придумали; лучше бы улучшили питание, чем развлекать музыкой.

Костя и сам понимал, что затея эта не бесспорна. Но он смотрел далеко вперед. В его голове уже зарождался широкий план культурного обслуживания лагеря концертами и постановками. Для тех, кто был прикован к постели, он намеревался организовать передвижные концертные группы из музыкантов, певцов и танцоров, а для ходячих больных и работяг мечтал создать стационарный театр в клубе, в котором объединенными силами драмкружка и оркестра можно было бы ставить пьесы, давать концерты. Это, несомненно, была грандиозная задача, если учесть, что в лагере тогда не было ни труппы, ни оркестра.

Начинать надо было прежде всего с оркестра, на базе которого можно было бы широко развернуть кружки художественной самодеятельности — драматический, хоровой, танцевальный.

Полбин прекрасно понимал, что трудно найти энтузиастов, которые бескорыстно отдавали бы все свое свободное время музыке. Нужна еще какая-то материальная заинтересованность музыкантов. В те голодные годы таким стимулом могло быть только добавочное питание, в котором остро нуждались заключенные. И Костя-раздатчик с согласия начальства стал подкармливать своих музыкантов черпаком второго блюда — двумястами граммами полужидкого гороха или каши.

Задавшись целью организовать оркестр, Полбин не упускал случая, когда можно было завербовать в кружки любителей музыки, пения, танцев. Стоит только ему услышать, что в Баим прибыл новый этап, как он уже мчится на вахту, чтобы узнать, нет ли среди прибывших работников искусства. Меня он завербовал в музыкальную группу, когда я еще работал на прялке. Собственной скрипки у меня не было, но в Баиме, как я уже упоминал, нашлась самоделка, изготовленная неизвестным мастером. Она отличалась большими размерами, по виду больше походила на альт и вообще не обладала изяществом формы. Несмотря на эти недостатки, звук у нее, однако, был довольно приличный, и в оркестре она выделялась своим сильным приятным тоном.

Вскоре к Пашке, играющему в столовой, Костя подсадил и меня. Нас стало уже двое. А за два года число музыкантов возросло до двадцати-двадцати пяти человек. Состав оркестра часто менялся — одни умирали от туберкулеза, некоторые были этапированы в другие отделения, кое-кто вышел на волю, закончив свой срок. На их место прибывали новые. Но все же основное ядро из восьми-десяти человек просуществовало долго, рядом с ним подтягивались и остальные.

В начале создания оркестра не хватало музыкальных инструментов, так как КВЧ не располагала средствами на их приобретение. Позднее в Баим стали прибывать заключенные со своими инструментами, кое-кто выписывал их из дому. Но все же для полного комплекта не хватало некоторых важных инструментов. Среди заключенных были мастера, умеющие делать инструменты. Костя не жалел «черпаков» для них, чтобы стимулировать их труд. Таким путем были изготовлены виолончель, контрабас и барабан. Включение их в оркестр сразу подняло его на более высокую качественную ступень.

Однажды прошел слух, что в городе Мариинске кто-то собирается продавать старый рояль. Руководитель художественной самодеятельности очень загорелся мыслью приобрести рояль для нашего лагеря. Ему удалось склонить на свою сторону начальника КВЧ. Последний смог «выцарапать» необходимую сумму денег у начальника лагеря, К сожалению, среди вольнонаемного персонала, которому была поручена покупка рояля, не нашлось никого, кто сколько-нибудь разбирался бы в техническом состоянии рояля. В результате за две тысячи рублей (по старому курсу) купили настоящее дерьмо — старый, совершенно разбитый, никуда не годный рояль. Но мы были рады и этому ветерану, так как мечтали, что после капитального ремонта и включения рояля в оркестр наша музыка зазвучит еще сочнее, полнокровнее. При наличии рояля можно было бы разнообразить программы концертов, солисты могли бы выступать под его аккомпанемент. Да и насколько легче разучивать песни и танцы под аккомпанемент рояля, чем под громоздкий оркестр!

Среди заключенных нашелся и мастер. Это был худой истощенный старик-немец из республики немцев Поволжья. Он еле волочил ноги. Начальник КВЧ выхлопотал ему на период ремонта улучшенное питание и даже какую-то мизерную зарплату.

Мастер прежде всего разобрал рояль до последнего винтика. Первые дни он работал не больше часа — не хватало сил. Когда он окреп, то стал уделять ремонту больше времени. Конечно, возни с роялем было много. Но немец попался хитрый. Не в его интересах было торопиться: чем раньше закончишь ремонт, тем скорее вернешься на прежний голодный паек. Вот и начал он тянуть резину. Проходит месяц, другой, полгода, год, а халтура все продолжается, и конца ей не видно. Никто не мог разоблачить немца в его хитростях, а он использовал невежество заказчиков. Наконец, увидев, что терпение незадачливых хозяев может вот-вот лопнуть, он заявляет: многие детали рояля пришли в полную негодность, и их надо заменить новыми. Но где же их взять для рояля немецкой фирмы, сделанного больше ста лет тому назад? Пришлось кое-что изготовить кустарным способом. Но все равно рояль никуда не годился — дребезжал и не держал строя. Только один немец и выгадал от «капитального» ремонта — восстановил свое здоровье, не просто поправился, а даже потолстел.

Как бы там ни было, но благодаря энергии, упорству и настойчивости Кости Полбина за год-два был сформирован неплохой оркестр, укомплектованный музыкантами и необходимым минимальным набором инструментов.

Музыкальная бригада (пос. Баим, Новосибирская обл., 1944 г.). М. И. Ильяшук — в 1-м ряду второй справа.

Оркестр проводил огромную культурно-массовую работу. Ежедневно мы играли в столовой во время обеденного перерыва. По субботам и воскресеньям мы обслуживали танцующих. Во время спектаклей оркестр включался по ходу действия в постановку. Перед началом показа кинофильмов он просто развлекал зрителей музыкой. Но больше всего мы обслуживали лежачих больных-доходяг и инвалидов в бараках. Концертные группы из музыкантов, певцов, танцоров, декламаторов регулярно обходили эти убогие жилища, доставляя какую-то радость людям, обреченным на печальное, горькое существование.

Мы, музыканты, работали весьма напряженно. Помимо непосредственно исполнительской деятельности много времени у нас отнимали репетиции.

Костя не давал нам спуска и за черпак гороха порядком-таки нас эксплуатировал. Его требовательность к нам резко повысилась, когда он стал заведующим кухней и столовой.

Так как помещение столовой вечерами пустовало, Костя стал использовать его для оркестровых репетиций. Несмотря на свирепствовавший тут зимой собачий холод, все равно мы были обязаны ежедневно после ужина приходить на репетиции. К ним Костя готовился добросовестнейшим образом. Каждую свободную от работы на кухне минуту он просиживал в своей кабинке над составлением партитур, расписывая своим четким почерком ноты. А когда мы рассаживались за пюпитрами, он, сияющий, торжественно выносил из своей кабинки еще не просохшие от чернил ноты и раздавал их нам. И вот начинается репетиция. Странно было видеть со стороны это сборище лагерных музыкантов. Все сидят в валенках, ватных брюках, бушлатах, телогрейках. Над головами — облако легкого пара. Кисти рук зябнут, пальцы теряют гибкость. Приходится временами обогревать их дыханием. Но Костя этого не замечает. Он горит от нетерпения услышать, как зазвучит его симфония, его партитура, которую он самостоятельно вынашивал и в которую вкладывал свой талант, свое композиторское дарование. И чем больше ему не терпится услышать слаженную игру оркестрового ансамбля, тем больше он натыкается на камни преткновения: то скрипки зафальшивят, то труба даст петуха, то баян не туда поведет, то барабан ударит не в том месте, где надо. Когда одни как будто подтянулись, играют уже правильно, так другие врут беспощадно, и опять какофония. Костя нервничает, орет, выходит из себя, переходит всякие границы приличия, оскорбляет всех матерщиной. Он не замечает ни холода, ни мороза, ему жарко. Пот льется с его лица. Он распахивает свой полушубок. Наконец, утомленный от яростного размахивания дирижерской палочкой и расстроенный неудачами, он объявляет перерыв и убегает в кабину. Мы облегченно вздыхаем.