Михаил Ильяшук - Сталинским курсом

• Название: Сталинским курсом
• Автор: Михаил Ильяшук
• Издательство: Українська видавнича спілка
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 966-7060-83-7

В книге описаны события, происходившие в 40-ые — 50-ые годы прошлого века в СССР, масштабное проявление которых имело место в 30-ые годы. На примере одной семьи показано, как ни в чем не виновные перед государством люди были приговорены к лишению свободы и в качестве политзаключенных отправлены «отбывать наказание» в один из лагерей системы Сиблага. Описаны судьбы, характеры интереснейших ярких личностей, с которыми автор познакомился в лагере. Приведены воспоминания одного из заключенных о зверствах в лагерях на Колыме. Описан быт отбывавших заключение в Баимском лагере для инвалидов, их стремление скрасить жизнь в тех нечеловеческих условиях участием в художественной самодеятельности. Автор также знакомит с условиями жизни в сибирской ссылке.

Книга рекомендована среднему и, в основном, молодому поколению для ознакомления с черной полосой в истории нашего народа в годы сталинской диктатуры. Миллионы же людей старшего возраста познакомились с системой ГУЛАГа в качестве политзаключенных на собственном опыте.

Издается благодаря финансовой поддержке Киевской городской организации общества «Мемориал» им. В. Стуса, а также Петра Белея, Богдана Малярчука, Романа Шемка.

---

— Замолчите! Воды не будет до самого утра. Где я вам ее возьму?

— А почему не запасли ее на стоянках, сволочи? Давайте воду!

Долго еще не смолкали крики, но все было напрасно. Поезд подолгу стоял на узловых станциях, но конвойная команда и не думала нас поить. И только под утро на какой-то станции конвоиры принесли в наше купе один чайник воды и раздали кружек с десять. Но они достались только тем, кто был поближе к окошечку. Остальные не получили ни капли.

— Воды, воды! — снова закричали несчастные.

Я не мог больше стерпеть такого собачьего обращения и с негодованием стал отчитывать на украинском языке стоявшего неподалеку от меня по ту сторону решетки конвоира. Несколько смутившись, он мне ответил, что они ничего сделать не могут, так им приказывают.

В мучительной жажде прошел и остаток ночи. Утром нас поджидала новая беда. Параши в купе не было, и потому каждого надо было выводить в уборную, да еще под конвоем, чтобы зек не вздумал прыгать на ходу поезда. На весь вагон было две уборные, а арестантов в вагоне размещалось около 250. Можно себе представить, сколько времени понадобилось бы, чтобы проводить каждого хотя бы по одному разу. Но стража и не думала выполнять то, что входило в круг ее обязанностей. Чего проще — стой спокойненько у окна, грызи семечки и болтай с товарищами.

К утру всем понадобилось по «своим делам». Проходит час, другой, третий. Никого не выводят. Ночная жажда сменилась другой мучительной пыткой: острые боли и рези словно иглой прокалывали мочевой пузырь. Что делать? Ждать, пока он лопнет? Нет, не будет по-вашему, сволочи! Не дождетесь этого, мерзавцы!

— Ребята, делай на пол! — крикнул кто-то. Об этом уже подумывали все и как по команде начали оправляться, кто в калошу, а кто прямо на пол. Скоро весь пол был в лужах.

Не могу забыть одного старика, ехавшего с нами. На нем было прекрасное пальто заграничного покроя из высококачественного драпа на шелковой подкладке. Он лежал на полу под нижней скамейкой, выставив ноги в добротных, опять-таки заграничных, ботинках. Старик совершенно обессилел. Сознание его было затуманенным. Он даже не поднялся, а продолжал лежать неподвижно на загаженном полу. Моча подмывала его со всех сторон. Прекрасное пальто насквозь пропиталось вонючей жидкостью, а он никак на это не реагировал. Если бы не вздрагивавшие изредка ноги, можно было бы подумать, что это труп. Как потом выяснилось, старик был раньше мэром крупного портового города в Латвии. Как и за что он попал в тюрьму, никто не знал. Его соотечественники рассказывали, что в 1905 году он окончил в Москве политехнический институт. После Октябрьской революции эмигрировал к себе на родину. Условия его жизни в период работы мэром были превосходными. Ну, а в начале войны он попал в сталинскую тюрьму. Видимо, потеряв последнюю надежду на спасение, он покорно шел на дно.

Немало наблюдал я случаев, когда иностранцы, оказавшись в сталинской тюрьме, очень скоро погибали — не могли приспособиться к жизни в этой клоаке.

Но вернемся к этапу. Нестерпимое зловоние висело в воздухе. На мокром полу валялись те, кому не было места на скамьях и полках.

Охранники, наблюдавшие через решетку за всем происходящим в нашем купе, с циничным диким хохотом указывали пальцами на оправлявшихся людей, на грязных, испачканных заключенных, которым, кроме как на полу, места нигде не было. «Вот тебе и земляки», — подумал я с горечью.

Между тем поезд двигался дальше. К счастью, наш маршрут по сибирским масштабам был не очень долог. На другой день после посадки к двенадцати часам дня мы были уже в Мариинске.

Началась выгрузка. Начальник конвоя, стоя у дверей вагона, выкрикивал фамилии. «Такой-то, выходи!». Но не так-то просто было выйти из переполненного купе. Вызванный зек только жалобно отвечал: «Я здесь», но выбраться из тесного окружения был не в силах. Некоторые откликались из-под нижних скамеек, откуда выбраться было тем более трудно. А между тем время стоянки поезда истекало. Из нашего купе предстояло снять пятнадцать человек. Взбешенный начальник, матерясь, скомандовал, чтобы заключенных вытаскивали за ноги. Работа быстро закипела. Конвоиры волокли за ноги одного, другого, третьего к выходу, там ставили их на ноги и выталкивали на платформу. Бывший мэр кубарем скатился на перрон. Мне удалось без затруднений выйти из вагона, так как я сидел у самой двери купе. Я уже стоял на платформе, когда в дверях вагона показалась Оксана, спустилась по ступенькам и подошла ко мне.

Прогудел свисток паровоза, поезд тронулся, и на платформе осталась только что высаженная партия заключенных. Мы с удивлением огляделись. По одну сторону стояло здание мариинского вокзала, по другую размещались железнодорожные колеи. А где же вооруженная стража? Оказывается, она уехала дальше, а нас принял какой-то пожилой мужик, без оружия, в лагерной «форме» — в бушлате и в ватных брюках. Обратившись к нам доброжелательным тоном, он сказал:

— Вы теперь переходите под мою команду. Я поведу вас в распред мариинского отделения Сиблага НКВД. Идти недалеко — всего два километра. Постройтесь парами и пойдемте. Надеюсь, никто из вас не сбежит, да это и бесполезно. В каждом поселке, в каждом селе полно агентов НКВД. Любого из вас, кто вздумал бы спрятаться, население выдаст, так как за поимку беглеца выплачивают хорошую премию. Ну а теперь пошли.

Смешно было думать, что кто-нибудь из нас сбежит. Наша небольшая группа, растянувшаяся цепочкой, напоминала истощенных от голода и холода отступающих солдат наполеоновской армии.

По дороге в распред новый «начальник» вводил нас в курс дел, знакомил с лагерными порядками. Приятно удивляло его простое человеческое обращение с нами. Согнувшиеся фигуры, посиневшие от холода бескровные лица, общий жалкий вид нашей партии вызывал у него некоторое сочувствие.

— Ничего, ребята, скоро разместим вас по баракам, накормим (а мы с утра ничего не ели), там обогреетесь, отдохнете. Прибавьте только шагу, чтобы нам успеть к обеду.

Его ободряющий тон породил в душе чувство искренней благодарности. После девяти месяцев жестокого обращения мы впервые услышали непривычные для нас слова утешения.

Я шел рядом с Оксаной. На мне было легкое изношенное осеннее пальтишко. На ногах городские ботинки. На Оксане — цигейковая коротенькая (до пояса) шубка.

Было 27 марта 1942 года. Сильные сибирские морозы остались позади. Уже заметны были первые проблески приближающейся весны. Снег потемнел, слежался. Веселей и шумнее обычного проносились птицы, занятые своими хлопотами. На открытых прогалинах, свободных от снега, выступала на поверхность прошлогодняя пожелтевшая трава.

Мы шли с Оксаной и полной грудью вдыхали в себя свежий бодрящий воздух. Мы были счастливы от того, что шли рядом. Мы радовались небу, птицам, земле, по которой ступали слабыми ногами, людям, попадающимся навстречу. Всюду была жизнь, простор, широкий горизонт. Позади тюрьма, ненавистные стены, смрад, вонь, удушье, девять месяцев кошмара, издевательств. В те минуты мы уже не задумывались, что ожидает нас впереди на протяжении долгих, долгих девяти лет в лагере. Пусть он будет окружен высоким забором с возвышающимися над ним вышками, но мы все же не будем изолированы там от природы, от солнца, от неба, от степного ветра. Так шли мы, наслаждаясь временной передышкой, выпущенные из тюрьмы, пока лагерь не заключил нас в свои объятия.

Часть третья Девять лет в лагере

Глава XL В распреде

Нас привели в распред. Это был пересыльный пункт, куда направляли этапы заключенных по Великой сибирской магистрали с востока и запада. По внешнему виду лагерь ничем не отличался от тысяч ему подобных лагпунктов, разбросанных как вдоль магистрали, так и к северу и югу в стороны от нее: тот же четырехугольник с вышками по углам и между ними, окруженный забором и колючей проволокой, те же деревянные бараки, расставленные в шахматном порядке.

В распред направляли заключенных для их пересортировки и дальнейшей отправки по заявкам на рабочую силу, главным образом, в сельскохозяйственные лагеря Сиблага НКВД. Огромные партии арестованных непрерывным потоком продолжали поступать сюда из тюрем. Все двадцать вместительных бараков были забиты до отказа. Администрация распреда забрасывала управление Сиблага письменными просьбами разгрузить лагерь или прекратить дальнейшую присылку новых партий заключенных. Но все было напрасно. Сиблаг был бессилен приостановить массовый приток арестованных.

Вместе с группой прибывших со мной товарищей нарядчик повел нас в барак. Староста встретил нас грубой бранью.

— Какого черта вы пришли! У меня и без вас полно! Друг на друге лежит, а забирать не забирают. Товарищ нарядчик! — обратился он к Жоре, ведавшему размещением зеков по баракам. — Или снимай меня с должности старосты, или пусть больше не присылают мне людей. Ну, куда я их дену? Хоть бы одно свободное место! — и он повел нарядчика по бараку, с раздражением тыча пальцем на верхние и нижние нары, сплошь заваленные людскими телами.