Михаил Ильяшук - Сталинским курсом

• Название: Сталинским курсом
• Автор: Михаил Ильяшук
• Издательство: Українська видавнича спілка
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 966-7060-83-7

В книге описаны события, происходившие в 40-ые — 50-ые годы прошлого века в СССР, масштабное проявление которых имело место в 30-ые годы. На примере одной семьи показано, как ни в чем не виновные перед государством люди были приговорены к лишению свободы и в качестве политзаключенных отправлены «отбывать наказание» в один из лагерей системы Сиблага. Описаны судьбы, характеры интереснейших ярких личностей, с которыми автор познакомился в лагере. Приведены воспоминания одного из заключенных о зверствах в лагерях на Колыме. Описан быт отбывавших заключение в Баимском лагере для инвалидов, их стремление скрасить жизнь в тех нечеловеческих условиях участием в художественной самодеятельности. Автор также знакомит с условиями жизни в сибирской ссылке.

Книга рекомендована среднему и, в основном, молодому поколению для ознакомления с черной полосой в истории нашего народа в годы сталинской диктатуры. Миллионы же людей старшего возраста познакомились с системой ГУЛАГа в качестве политзаключенных на собственном опыте.

Издается благодаря финансовой поддержке Киевской городской организации общества «Мемориал» им. В. Стуса, а также Петра Белея, Богдана Малярчука, Романа Шемка.

---

— Как не будет? Вот разрешение начальника лагеря, — ответил я, тыча в лицо Тролику новогоднюю программу, подписанную и утвержденную Степкиным.

— Ничего не знаю. Только что начальник лагеря распорядился закрыть клуб и разогнать людей по баракам. Понятно?

— Но, гражданин начальник, вы хоть объясните причину отмены концерта.

— Не рассуждать! Я тебе сказал, и все! Буду еще перед тобой отчитываться. Изволь выполнять приказ!

— Ладно, я подчиняюсь, но объявлять об этом собравшимся, которые с нетерпением ждут концерта, не буду. Как хотите. Поставьте их в известность сами, — еле сдерживая себя от гнева и возмущения, заявил я ему.

Тролик вышел на авансцену и во всеуслышание гаркнул:

— Концерта не будет. Разойдись!

Поднялся шум. Публика пришла в ярость. В воздухе повисла брань, ругань. Уголовники вскочили на скамейки, заложили пальцы в рот и подняли отчаянный свист.

Но делать было нечего. Пришлось всем разойтись, несолоно хлебавши.

Трудно было понять, чем руководствовался начальник лагеря, отдавая свой глупый приказ, С его стороны это был чистейший произвол, желание лишний раз покуражиться над заключенными и еще раз продемонстрировать свою неограниченную власть над ними.

Прошло несколько дней после Нового года. 5 января из управления Сиблага НКВД пришел приказ: весь наличный состав заключенных по 58-й статье разбить на две категории — на просто «врагов народа» и на «крайне опасных врагов народа». К первой категории отнести зеков по 58-й статье, пункт 10 — антисоветских агитаторов, так называемых болтунов, анекдотчиков и других, ко второму — по остальным пунктам 58-й статьи, то есть изменников Родины, террористов, диверсантов, шпионов, вредителей, солдат, побывавших в плену, советских граждан, побывавших в немецкой оккупации, и прочих. Первую категорию передать в ведение собственно НКВД, переименованного в МВД, за которым остается Баимское отделение, а вторую — под власть новообразованного и отпочковавшегося от НКВД нового министерства МГБ (министерство государственной безопасности). Всех заключенных, которые отныне попадают в ведение МГБ, — собрать и отправить этапом в строгорежимные лагеря; после окончания срока заключения первых отпустить по домам, а вторых направить в ссылку.

Таков был в общих чертах московский приказ. Он произвел на всех нас впечатление разорвавшейся бомбы. Большинство заключенных привыкло к Баиму, к его сравнительно спокойной жизни. И многие лелеяли надежду дотянуть свой срок до конца в этом лагере. Была также категория таких заключенных, которые обзавелись женами. Их, понятно, охватила тревога, так как нависла угроза разлуки.

Что касается меня с Оксаной, то мы были за себя совершенно спокойны. Статья у нас одинаковая — 58, пункт 10, и, в соответствии с приказом, мы не подлежали «депортации» из Баима.

Так как до окончания срока нам оставалось только пять месяцев, мы надеялись, что дотянем этот срок в Баиме и вместе выйдем на волю.

Но как же я был потрясен, когда, зайдя в больницу, узнал от Оксаны ужасную новость — ей было приказано сдать дела и готовиться к этапу. Сердце мое сжалось от боли. Я представил себе весь кошмар пребывания ее в строгорежимном лагере. Там редко кто выживает — за короткий срок многие погибают от непосильной работы на лесоповале, от голода, туберкулеза или же отмораживают себе конечности. Там нет места для малейшего проявления гуманности: больной и здоровый, слабый и сильный, женщина и мужчина — все равны перед лицом неумолимой жестокости. Как это ужасно, — не мог смириться я, — девять с половиной лет остались позади, только пять месяцев отделяют нас от финиша, так неужели перед самым выходом на свободу Оксане суждено погибнуть в режимном лагере, и она не дождется единственной своей радости и утешения, осуществления единственной мечты — вернуться к своим детям? Нет, решительно говорю ей, будем добиваться, бороться, просить, умолять, чтобы тебя оставили здесь. Не может быть, чтобы лагерное начальство не пошло тебе навстречу, приняв во внимание твою верную, честную, многолетнюю службу; я уверен, что это какое-то недоразумение.

Однако как могло случиться, что со своей статьей 58 пункт 10 Оксана попала в группу опасных «политических преступников»? Что это, ошибка или намеренное нарушение приказа НКВД? Не приложил ли к этому руку оперуполномоченный, чтобы отомстить Оксане за ее отказ стать сексотом? Думаю, что так и было. Другой причины не вижу до сих пор.

На следующий после оглашения приказа день начальница санчасти Соловьева приказала Оксане подыскать себе преемницу и приготовиться к передаче больничного имущества. Нашлась женщина, которая согласилась взять на себя управление большим хозяйством. Три дня продолжалась передача больничного имущества, и, наконец, был составлен акт сдачи-приема. Ознакомившись с ним, бухгалтер выразил свое большое удовлетворение и на прощание сказал Оксане:

— Если бы все так образцово вели хозяйство, как вы, Ксения Васильевна, мы бы не знали горя.

Но что из того? Не звучит ли эта похвала горькой иронией, когда человека за образцовую и преданную работу отправляют на каторгу?

Между тем подготовка к этапу в лагере шла полным ходом. Все заключенные, назначенные в этап, собирали свои вещи, увязывали в мешки, узлы, чемоданы, надписывали фамилии и сдавали командованию для отправки на новое место.

После того, как больница была сдана, Оксане стало совершенно ясно, что ее не оставят в Баиме, и она тоже начала готовиться в путь. У нее накопилось много вещей, главным образом одежды, которую ей привез с фронта Юра. Большую часть вещей она сложила в чемодан и сдала конвою, а рюкзак с самым необходимым решила взять с собой.

Я не отходил от нее ни на шаг. Это были последние дни нашего совместного пребывания в Баимском отделении.

Как утопающий хватается за соломинку, так я отчаянно искал возможность добиться отмены этапирования Оксаны. Прежде всего попытался обратиться с просьбой к начальнику отделения. Пошел к нему. Начальник сидел в своем кабинете и что-то писал. Увидев меня с заявлением в руках, он нахмурился. Его маленькие свиные глазки еще больше сощурились, надменное выражение на заплывшем лице стало еще более презрительным и высокомерным. Посмотрев на меня строгим, уничтожающим взглядом, он спросил:

— Что вам угодно?

Заплетающимся от волнения языком я стал излагать ему суть моей просьбы. Мой растерянный вид, горячий призыв к проявлению гуманного акта несколько смягчили суровые черты его лица, и мне даже показалось, что в его глазах промелькнуло мимолетное сочувствие к моей личной драме. В душе зародился робкий луч надежды, но он так же быстро погас, как и появился.

— К сожалению, ничего не могу для вас сделать: списки назначенных в этап заключенных, в числе которых значится ваша жена, составлялись в Сиблаге, и я не имею права их изменить, — последовал ответ на мое ходатайство.

Я ушел от начальника в еще более угнетенном состоянии. «Что делать? — в отчаянии ломал я себе голову. — Что еще предпринять?»

Просить оперуполномоченного? Его голос в этом деле был бы наиболее решающим. Но за услугу он потребовал бы от Оксаны такой жертвы, на которую мы ни за что согласиться не можем. Уж лучше этап в режимный лагерь, чем иудина работа в органах НКВД.

А между тем время неумолимо шло — до назначенного этана оставалось только два дня.

Вдруг по лагерю разнесся слух, что из управления Сиблага приехал в Баим сам начальник второго отдела полковник Великанов, чтобы лично проверить, как идет подготовка к этапу.

Меня осенила идея обратиться к нему непосредственно с ходатайством относительно Оксаны. От него наверняка многое зависит. Я подготовил заявление. Но как пробраться к такой важной особе, доступ к которой строго охраняется его приближенными?

Случай, однако, мне помог. Идя по зоне, я вдруг увидел, что навстречу мне по главной дороге движется какая-то группа штатских и военных. Подойдя ближе, я увидел во главе ее мужчину высокого роста в кожаном пальто с офицерскими погонами, в смушковой папахе и белых бурках. Его сопровождала свита, так сказать, «генералитет» Баимского отделения — начальник лагеря, начальница санчасти, начальник КВЧ, начальник режима, начальник конвоя, надзиратели и целый сонм лиц рангом пониже. Все они в подхалимских позах что-то ему объясняли, из чего я понял, что это и есть начальник второго отделения Сиблага. «Теперь или никогда!» — молнией пронеслось у меня в мозгу. Я пошел наперерез этой компании. Моя энергичная походка, исполненная решимости, напряженный взгляд, вперившийся в полковника, непрезентабельный вид заключенного в жалком бушлате со слишком длинными рукавами, в старых рваных валенках — все это сразу насторожило сопровождавших Великанова людей. Меня уже заметили и смотрели на меня с недоумением и даже с опаской, а я решительно шел навстречу, не думая сворачивать в сторону.