Пьер Гэсо - Священный лес

• Название: Священный лес
• Автор: Пьер Гэсо
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1979

В книге рассказывается о путешествии группы французских кинематографистов в Гвинею незадолго до ее освобождения от колониальной зависимости. Автору и его коллегам удалось многое увидеть и живо описать бытовавшие тогда обряды, связанные с традиционными религиозными представлениями народа тома.

---

Порыв ветра разогнал последние тучи. О торнадо напоминают лишь широкие, сверкающие на солнце лужи.

Оркестр из двенадцати женщин с калебасами-погремушками занимает место перед хижиной умершей, Старухи из ее семьи, словно вышедшие из гробниц мумии, с измазанными землей лицами и растрепанными в знак траура волосами одна за другой исполняют погребальные танцы под медленный синкопический ритм погремушек. Вытянув руки, на большом расстоянии одна от другой, они выражают жестами скорбь и топчутся по кругу. Затем несколько женщин входят в хижину и появляются снова, сгибаясь под тяжестью завернутого в циновку трупа. Сопровождаемые грохотом погремушек крики исступленной радости смешиваются с причитаниями.

Женщины укладывают труп рядом с могилой — обыкновенной ямой, вырытой посреди деревни. Затем две или три старухи хватают девочку лет двенадцати, родственницу покойной; ребенок, с копной вьющихся волос на голове, отчаянно кричит и отбивается, как только может. Женщины накидывают на нее саван из белой бумажной ткани, кладут ее на труп, держат так изо всех сил несколько секунд и отпускают. Девочка бежит по деревне, растрепанная, воя от ужаса.

Старухи с трудом опускают тело в яму и складывают на него все, что будет нужно умершей на том свете: набедренные повязки, еду, циновки, затем руками закидывают яму красноземом.

Вуане, привыкший к зрелищам такого рода, не может понять, почему мы его засняли; все мысли его поглощены одним: решающим для всех нас собранием, которое состоится завтра.

6

Сегодня с самого утра в Доэзиа со всех концов кантона Геригерика прибывают старейшины и знахари. Впереди каждого носильщик несет его скамеечку. Знахари никогда не передвигаются без этих украшенных резьбой скамеечек — знака их прерогатив, — переходящих от отцов к сыновьям.

Сразу по прибытии в деревню они размещаются как могут по хижинам своих родственников. Еще не было случая, чтобы тома в какой-нибудь деревне не нашел родственника. А законы гостеприимства священны. Вуане встречает всех, кто приходит приветствовать нас, бесконечными заверениями в дружбе: никогда не следует пренебрегать возможным союзником.

Около полудня Мамади Гилавоги, в неизменном берете и крагах, торжественно въезжает шагом на своей белой лошади. Рядом с ним идет его лучшая жена. Сзади следуют четыре или пять других жен… Он оставляет свою лошадь бою. Тома заимствовали это слово из лексикона белых, но придали ему совсем другое значение: у них на боя возложены важные обязанности. Бой Мамади — один из его «худших племянников» — нечто вроде камергера.

Поболтав минутку с нами, Мамади, веселый и торжественный, поднимается на большую площадку и открывает заседание.

Мы остаемся в хижине, чтобы показать, что не собираемся вмешиваться в прения. Собрание созвано прежде всего для выдвижения кандидатов в кантональные вожди; паш вопрос будет обсуждаться лишь как дополнительный. Мы не сможем отстаивать свое дело: когда нас позовут, решение старейшин будет уже принято.

Время тянется крайне медленно. Наше приключение становится испытанием выносливости нервной системы.

На площади у одной из хижин напротив нас расположился какой-то диула. Его товары разложены на циновке, лежащей прямо на земле, или подвешены на крючок под соломенным навесом.

Мы сидим перед нашей дверью и ждем.

Стройная молодая девушка в пестрой набедренной повязке ходит мимо нас взад и вперед. Она — малинке и гораздо привлекательнее большинства женщин тома. Мы невольно следим за ее движениями. Диула уголком глаз наблюдает за нами. Это одна из его жен, которая забавляется ролью соблазнительницы.

Через минуту диула пересекает площадь и подходит к нам. Он знает, что у нас есть чудодейственные лекарства, и просит вылечить его глаза. Мы закапываем ему по нескольку капель в каждый глаз, и он удаляется, вполне удовлетворенный.

Лишь к вечеру мы с облегчением видим, что к нам направляется Вуане. Старейшины послали его за нами. По дороге он быстро дает нам советы, как себя вести. Мы должны признать, что знаем секреты тома, и вновь обещать, что не будем их разглашать.

Длинные полосы тумана цепляются за вершины сейб. Темнеет. Окутанные синевато-зелеными, как вода в аквариуме, сумерками восемьдесят знахарей сидят полукругом на площадке и ждут нас. Мамади встает, подходит к нам и просит меня объяснить собранию, чего мы хотим. Официальный переводчик кантона будет точно переводить мои слова.

Я повторяю старейшинам то, что уже объяснял Вуане и Зэзэ: мы хотим знать жизнь тома, разделять ее с ними, чтобы понять их и иметь возможность им помочь. Один из главных знахарей уже провел нас в священный лес; если они считают это святотатством, то мы готовы уплатить требуемый обычаем штраф и пройти через любое искупление, полагающееся по законам предков. Мы никогда не прибегали к силе, да у нас и оружия нет — нет даже кун-купа, хотя без него невозможно передвигаться в лесу. Мы не хотим действовать также хитростью и будем снимать только то, что разрешат нам сами тома. Если они хотят, мы вновь подпишем такое обязательство, какое уже дали Зэзэ.

Закончив речь, я усаживаюсь в стороне под деревом, рядом с моими товарищами.

Старейшины одни за другим берут слово. Одни настроены благосклонно и время от времени улыбаются нам, другие возмущены и не желают нас замечать. Особенно возмущен один из них, безобразный карлик, который ходит взад и вперед неровными шагами и в негодовании размахивает ручкой от зонтика.

К концу дня еще ничего не решено. Как всегда, когда речь идет о важных делах, тома оставляют себе ночь на размышления.

Весь вечер наша хижина набита старейшинами, они расспрашивают нас о Париже и о Франции. Им особенно хочется еще раз услышать то, о чем им уже рассказывали их демобилизованные земляки. Сильно жестикулируя, мы стараемся подыскать понятные для них сравнения. Их восхищает метро. Некоторые солдаты-гвинейцы входили туда с утра, а выходили лишь с последним поездом. Мы предлагаем им представить себе поезд из Конакри в Канкан, но только более скорый и притом мчащийся под землей. Описания современных зданий и Эйфелевой башни, которые мы сравниваем с поставленными одна на другую огромными хижинами или сейбами, исторгают у слушателей проникновенное «эгов!». Мы открываем бутылку^вина, и алюминиевая кружка идет по кругу.

Когда они уходят, Вуане сообщает нам свой новый план: он хочет предложить блюстителям культа организовать в Тувелеу праздник покаяния, предназначенный только для мужчин; все будут довольны, и мы сможем, конечно, присутствовать при других тайных обрядах.

* * *

С первыми лучами солнца собрание возобновляется без нас. Идут часы. Наконец возвращается торжествующий Вуане — ему удалось убедить старейшин.

— Идите на площадь, они сами скажут вам об этом.

Высокий, высохший, как пергамент, старик в феске и белом бубу, очевидно, духовный глава собрания, с мрачным видом сообщает нам результаты обсуждения. По решению блюстителей культа Вуане и Зэзэ принесут в жертву быка, петуха и барана. Мы можем войти в священный лес и присутствовать при тайных обрядах мужчин, но на свой страх и риск: при виде Великого Духа должны умереть все нетатуированные, равно как и все те, кто ввел их в его владения. В принципе при церемонии покаяния должны были бы присутствовать все знахари, но ввиду этой, реальной с точки зрения тома, опасности туда пойдут только те, кто ничего не боится.

Достаточно бросить взгляд вокруг, чтобы понять: нам не удалось добиться единодушного одобрения. Многие лица остаются хмурыми. Наши открытые противники уступили большинству, но не изменили своего отношения ни к нам, ни тем более к Зэзэ и Вуане.

— Они устроят заговор против нас, — озабоченно говорит Вуане. — Дай мне сто франков, чтобы купить красное бубу; когда против тебя заговор, надо надеть красное бубу. Ночью твои враги видят тебя во сне в красном и ничего не могут больше сделать[27].

Вуане не объясняет происхождения этого поверья, но он вполне заслужил, чтобы его гардероб пополнился.

У Мамади очень довольный вид. Ему удалось удовлетворить нашу просьбу/не вмешиваясь в обсуждение и не применяя своей власти.

Перед отъездом к себе в деревню он заходит проститься. Его сопровождает официальный проводник. Это довольно робкий молодой человек в элегантном белом костюме и батниках на трехслойной каучуковой подошве. Он выражается изысканно, и обороты его речи напоминают стиль Ково.

— Я с удовольствием выпил бы немного вина, — весело говорит Мамади.

В углу нашей хижины всегда стоит наготове бутылка. Разговор становится очень сердечным и оживленным. Мамади рассказывает нам о своем участии в войне с рифами [28], о захвате Касабланки. Наступает ночь, но он все еще здесь и решает отложить отъезд до завтра.