Давид Арманд - Путь теософа в стране Советов: воспоминания

• Название: Путь теософа в стране Советов: воспоминания
• Автор: Давид Арманд
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7784-0391-8

Это исповедь. Исповедь человека высокого духа. Капризный мальчишка сумел воспитать в себе такие не модные ныне качества, как совесть, честь, ответственность перед каждым встречным. Ещё труднее было сохранить эти свойства в кипящих котлах трёх русских революций и под удушающим прессом послереволюционной «диктатуры пролетариата». Голод и унижения, изматывающий труд и противостояние советской судебной машине не заставили юношу хоть на минуту отступить от своих высоких принципов. Он их не рекламирует, они прочитываются в его поведении. Но в грешках молодости герой исповедуется с беспощадным юмором. Об окружающих он пишет без тени зла. Скрытая улыбка не покидает автора на всём пути, в годы голодной сельскохозяйственной юности в детской коммуне, в годы сурового студенчества, безработицы, службы на большом заводе и даже в прославленной советской тюрьме. Друзья и сотрудники окрестили его «рыцарем светлого образа».

Повесть найдет своего читателя среди тех, кто без спешки размышляет о высоких возможностях и красоте человеческой души.

---

— Так вы уже на свободе!

— Ещё не совсем. Я в городе, в командировке.

— Как же вас, такого преступника, пускают одного?

— И не пускают. Незримое око властей предержащих сидит сейчас в вестибюле и, если только не задремало, видит через стены, как вы готовите мне побег.

В другой раз я завёл недреманное око в Малый Харитоньевский переулок, где впоследствии долго помещалось Техническое отделение Академии Наук, а тогда высокий подвал был занят Курсами повышения квалификации педагогов по труду А. У. Зеленко. Здесь я провёл второе незаконное и незабываемое свидание с моей Галочкой. Впрочем, это было чистое озорство. Законные свидания в Новоспасском бывали каждое воскресенье по часу и более в отдельной комнатке, куда надзиратель только заглядывал иногда через окошко. Помню молчаливый взгляд бедняги, выражавший мольбу, когда шёл уже третий час нашей беседы с Галей. Он не решался нас прервать, потому что и порядки здесь были вольные и ещё потому, что он, будучи на дежурстве, каждый раз, проходя по нашему коридору, неизменно просил у меня кружку для кипятка.

Последний раз Галя пришла ко мне с Митрофаном. Его чистая душа, заразительный смех, неистребимый оптимизм, вместе с громадными общественно-полезными делами, которые он нёс на своих могучих плечах, делали его посещение настоящим праздником. Он когда-то ездил на Кавказ, посетил Олега и Борю и рассказывал про их жизнь. Если б я знал тогда, что вижу его в последний раз, и мог предвидеть ту ужасную смерть, которой умрёт этот прекрасный человек!

Накануне освобождения Галя должна была уехать в командировку и вернуться только через несколько дней. Поэтому я не удержался и, думая, что меня теперь уже никто не остановит, позвонил ей прямо из коридорчика около канцелярии. Разговор длился минут пять, но вдруг меня увидел молодой вольнонаёмный бухгалтер и устроил скандал:

— Как вы смеете, будучи заключённым, разговаривать по телефону! Я вас отучу своевольничать!

Никаких возражений, что я завтра освобождаюсь, что меня каждую неделю отпускают в город, он не хотел слушать. И тут же написал рапорт начальнику домзака. Я пришёл в камеру и обо всём рассказал Петелину.

— Ах, как же можно делать такие вещи, — сказал он, — ведь у нас круговая порука. Да вы и сами очень рискуете, как бы вам не набавили срок!

Срок мне не набавили, но вышел приказ — всю камеру лишить свиданий на две недели. Хуже ничего не могло быть. Выходило, что я, освобождаясь, сделал им, остающимся в тюрьме, на прощание гадость. Товарищи были явно раздосадованы, хотя, не желая мне портить великий день, ограничивались лишь лаконичными замечаниями. Я ходил, словно в воду опущенный, и не знал, как загладить свою вину.

За полчаса до освобождения 19-го марта 1929 года я с вещами сидел в дежурке. Дежурный старший надзиратель перелистывал сегодняшнюю почту. Одно письмо было мне. Он долго вертел письмо в руках:

— Не знаю уж, ваше можно теперь и не проверять. — И он с сомнением передал мне конверт.

Наконец формальности окончены, дверь отворилась, надзиратель у ворот пожелал мне счастливого пути, и я зашагал по весенней грязи вдоль монастырской стены к Спасскому мосту. Оглянулся, за мной никто не идёт. Стало страшновато: «Как же так, без охраны? Ведь мальчишки обидеть могут!» Дойдя до Зацепы, успокоился, развеселился. В самом деле закончился? А судьба Рушнова и Вашкевича? Я не видел, каким образом я смогу её избежать. Э, да ладно, будь, что будет!

НА ЗАВОДЕ «ДИНАМО» (1929–1935)

Начались поиски работы. В МГЖД идти было бесполезно. Не тянуло и на завод «Динамо», который поставлял электрическое оборудование для трамваев: может быть, там знали о причинах быстрого увольнения нового приёмщика трамвайных моторов. Больше электротяговых предприятий в Москве не было. Я решил податься на родственные заводы. В течение месяца я обошёл Завод малых моторов, завод «Прожектор», завод имени Владимира Ильича, Электроламповую фабрику. Везде говорили:

— Инженер нужен. Оставьте документы и зайдите через неделю.

И везде, ознакомившись с моими документами, где было чёрным по белому написано: «Освобождён из тюремного заключения, которое отбывал по приговору Военно-революционного трибунала, на основании статьи 193, § 2», с каменным лицом вносили поправку:

— Отдел, куда мы предполагали вас взять, пришлось ликвидировать. — Или:

— При просмотре штатов выяснилось, что у нас нет свободной единицы.

Я уже подумал, что моя судьба на ближайшие 50 лет будет подвешивать «паутинку» да чистить сортиры. И всё же решил для очистки совести толкнуться на «Динамо». Последняя попытка и амба.

На «Динамо» меня направили к заведующему техническим отделом Динеру. Маленького росточка, пожилой, полненький. После стандартной фразы, что инженер нужен, я решил не тянуть резину, а сразу сказал:

— Только я прямо из тюрьмы.

— Вот и чудно. И я в своё время пришёл оттуда. За что вы сидели? — Чудак. Ну, да это ваше дело. Давайте документы. — Они некрасивые. Вряд ли нашему отделу кадров понравятся. Ничего, попробуем уладить.

И уладил. Ну разве я не говорил, что в рубашке родился? Однако выяснилось, что мне нужно иметь воинский билет. Ох, как же мне не хотелось напоминать о себе в военкомате! Я надеялся, что они обо мне вспомнят не раньше, чем через полгода, а за это время я успею спокойно поработать и расплатиться с долгами. Но ничего не поделаешь. Ведь если не пойду туда сейчас, не получу работы.

Военком Пролетарского района (по месту направлявшего меня завода «Динамо») внимательно прочёл мои документы, включая сакраментальную фразу, внимательно посмотрел на меня через окошко, почесал ручкой за ухом и принялся заполнять книжку. Печать, росчерк…

— Распишитесь.

Я взял книжку и читаю: «Арманд Давид Львович, 1905 года рождения, освобождён от военной службы по религиозным убеждениям»… Вот, думаю, бестолочь!

— Товарищ комиссар, вы не поняли. Я не освобождён, это я просил освободить, но мне суд отказал. Теперь по закону я должен призываться снова…

— Вот каков! Он ещё рассуждает! Дают — бери, а бьют — беги! А то передумаю!

И он у меня перед носом захлопнул окошко.

Вот уж истинно, не знаешь, где найдёшь милого человека! Так бы его и расцеловал, если бы он не за окошком сидел! Конечно, свидетельство о моих «религиозных» убеждениях для заведующих кадрами не самое привлекательное, но съедят, по крайней мере мои взгляды официально признаны. Но какая симпатичная советская власть! Кабы не этот обворожительный беспорядок, так и жить невозможно было бы! Полдюжины заявлений во все инстанции, письмо Ворошилову, пять судов… И вдруг какой-то комбат росчерком пера в одну минуту меня освободил! Я едва осознал, что вся моя судьба изменилась и представляется куда более осмысленной. А может быть, это компромисс с совестью? Быть может, нужно пойти в высшую инстанцию и заявить о происшедшей ошибке? Нет, это было бы слишком глупо. И потом это значило бы подвести под монастырь доброго военкома.

Нет, ведь вот рубашка-то! Говорят: «Пришла беда — отворяй ворота». А счастье-то, видно, тоже не любит ходить в одиночку!

Я был назначен на должность младшего конструктора в машинный отдел технического бюро завода «Динамо». О лучшей должности я и не мечтал. Техническое бюро показалось мне огромным. В одном машинном отделе оказалось столов сорок, стоявших правильными рядами, лицом в одну сторону. Столы были наклонными (кульманы ещё не были изобретены), а первый ряд занимали четыре письменных стола для самых умных — расчётчиков. А потом был ещё аппаратный отдел, а потом отдел штампов и приспособлений, а потом отдел механика завода. Всего, наверное, более сотни народу.

В начале нашего зала, повёрнутое ко всем столам навстречу, стояло бюро, и за ним была видна голова заведующего машинным отделом — Долкарта. За бюро было, очевидно, вращающееся кресло, так как голова всегда поворачивалась вместе с плечами. Было ли там туловище, я долго не знал, но голова целый день вращалась туда-сюда, оглядывая свою епархию, и под её взглядами все работали. Об анекдотах не могло быть и речи, для этого выходили в коридор. Я сначала злился. Зачем нужен такой заведующий, который ничего не делает? Много позже я понял, что уметь заставить работать других, самому не суетясь, — самое ценное качество для начальника. Увы, мне это не было дано. Много раз потом я занимал руководящие должности и всегда лез из кожи вон, в то время как мои подчинённые в лучшем случае не надрывались. И пользы от этого было очень мало.

Долкарт был толст, благообразен, с очень правильными и очень невыразительными чертами лица. Всегда безукоризненно одет — в костюм бутылочного цвета с искрой. С сотрудниками строг, но вежлив. Говорили, что он сидит в своём кресле ещё с тех времён, когда завод принадлежал Вестингаузу. Со временем я обнаружил, что он всё-таки иногда работает. Если глаза опускались долу, это означало, что он считает на линейке. Он проверял выполненные расчётчиками расчеты машин и, говорят, имел зоркий глаз на ошибки. В трудных случаях расчётчики обращались к нему за советом. Он был еврей, но как две капли похож на англичанина.