Степан Злобин - Остров Буян

• Название: Остров Буян
• Автор: Степан Злобин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1981

В том входит роман «Остров Буян», посвященный известному событию русской истории середины XVII века — восстанию угнетенного населения Пскова в 1650 году против засилия феодального строя.

---

Всем в городе было не до забавы, не до гостей…

По городу не хватало работы…

— От безделья и хворь! — жаловались посадские работяги, привыкшие из года в год трудиться, не разгибая спины, и никогда не знавшие никаких болезней, пока вслед за старостью не являлась спокойная смерть, приходившая как желанный и нужный отдых.

В железную лавку всегороднего земского старосты Менщикова Мошницын заехал дней за десять до рождества. По пути через город он захватил с собою в санях Аленку, которая ехала к своей крестной, стрельчихе, в Запсковье. Молодой сын Менщикова с привычной купеческой ухваткой отказал дать в долг железа, но, не желая отвадить почтенного кузнеца от своей торговли, отказывал «с вежеством» и сам проводил за дверь лавки.

В прежнее время Михайла помнил всегда о своем старшинском достоинстве первого псковского кузнеца. Он бы никогда не позволил себе еще раз повторять свою просьбу. Но нужда меняет людей. Михайла снял шапку перед сопливцем Андрюшкой.

— Андрей Семеныч, я вдвое отдам! — просящим и жалобным голосом вымолвил он.

— Бачка, едем! — властно окликнула вдруг Аленка. — Нече там плакать! — Она подобрала вожжи и, гордая, румяная от мороза, стыда и злости, в платке, покрывшемся инеем, как жемчужинами, сидела в санях, не глядя на молодого Менщикова.

И тут случилось, чего Михайла не ждал: купчик взглянул на Аленку, смутился, сам вспыхнул нежным девичьим румянцем и неожиданно заключил:

— А, была не была — бери пятьсот гривенок! Снимет бачка с меня башку!.. — И он засмеялся заискивающим смешком, словно ища сочувствия — но не у Мошницына, а у Аленки.

Когда молодцы наваливали в сани железо, Андрюшка вышел из лавки проститься.

— На святки к вам ряжены в гости нагрянем, — сказал он, не по обычаю напрашиваясь в дом.

— Милости просим!.. Медку поставим, — сказал из вежливости Михайла.

Он взглянул на Аленку. Она сидела в санях, словно не слыша всего разговора и глядя в другую сторону.

Прошли три первых дня рождества, и вот уже два дня по улицам вечерами шатались озорные ватаги ряженых с песнями, гамом и свистом… На третий день трахнул мороз. Улицы несколько приутихли, но в доме Мошницына третий вечер готовились ко встрече гостей…

«Невеста уж выросла! — ожидая гостей, думал кузнец об Аленке. — С таким-то зятем и можно дела поправить. Сват свата в беде не кинет, — всегда со своим железом… А там на немецкий лад и в торгу кумпанию учиним!»

Но вслух Михайла не говорил всего. Только раз-другой за все дни он обмолвился словом «жених», и хоть было оно произнесено без Аленки — Якуня и Уланка это словцо подхватили… Аленка будто не слышала, словно ее не касалось и богатый жених хотел сватать совсем не ее, а Якуню или Уланку.

Аленка не мыслила о замужестве даже и втайне, но «жених», молодой, разодетый, богатый купеческий сын, сын всегороднего земского старосты, был ей занятен: чужой, незнакомый, впервые встреченный, с кем не сказала слова, — и вдруг в женихи! Гордость своей девичьей красой проснулась в Аленке.

Однако «жених» не шел. В первый день его ждали с нетерпением и с болтливым любопытством, во второй — с досадой, на третий — молча и каждый с тайною злостью.

Каждый раз, когда с улицы раздавалась песнь, когда слышались звуки бубна и смех молодежи, все настораживались и ждали, и только Аленка старалась беспечно-непринужденно запеть или вдруг занималась какой-то работой… Но гурьба за гурьбой проходили по улице мимо…

— Жених не жених — сатана нечистый! — не выдержав, вдруг прорвался Якуня. — Пришел так пришел, а нет — и не надо! Без него пошел бы куда с другими, а тут просидишь целы святки дома!..

— А ты не сиди! Тебя, что ли, сватать! — зло огрызнулась Аленка, словно Якуня винил ее, и вдруг зарделась и замолчала, прислушиваясь.

Несколько пар ног обивали о крыльцо избы налипший снег. За дверью слышались приглушенные голоса.

— Тук-тук-тук! — раздался вместо стука шутливый выкрик.

Разом оживший Якуня окликнул:

— Кто тут?

— Черные черных волокут! — отозвался чужой, незнакомый голос.

Якуня скинул с двери крючок, и с морозным паром в избу вломились четверо ряженых. Визг волынки и звон бубна ворвались с ними. В доме стало тесно и весело. Отвернувшись от ряженых, Аленка схватила вдруг кочергу и стала ворочать в печи дрова, от чего еще веселее наполнили горницу беглые отсветы пламени…

Трех бородатых седых монахов в глиняных «харях», связанных общей веревкой, вел страшный рогатый черт. Черт играл на волынке, монахи плясали, тряся бородами и подобрав над лаптишками длинные черные подолы.

— Аленка, жених-то, знать, черт! — на ушко сестренке шепнул Якуня.

Она отмахнулась. Черт был самый стройный, самый высокий из всех, он задорно дергал веревку, подбадривая монахов плясать и голосисто им подпевая. Уланка шутил над чернецами, дергая то одного, то другого за ряски, стараясь сорвать хари и пеньковые бороды. Якуня скрылся на миг и вылез девчонкой, одетой в Аленкино платье. Сама Аленка захлопотала, обнося гостей пряниками, орехами, пьяным медом, припасенными к празднику из последнего…

Кузнец сидел в уголку, наблюдая веселье. Он умел примечать людей. Красавец Андрюшка Менщиков был сероглазый и светло-русый, а из-под бычьих рогов святочного черта над харей высовывалась черная прядь волос. Черт — не Андрюшка. Какой же из трех чернецов жених? — старался понять Мошницын.

Двое монахов пели, шутили, выкрикивали озорные слова, третий держался молча, словно боясь, что услышат его голос. «Не тот ли Андрюшка?» — подумал Михайла. Он присмотрелся еще раз к монаху и вдруг разгадал: творился сплошной обман — здесь не было и помину жданного жениха. Мошницын узнал монаха и дернул его за ряску.

— Постой-ка, отче святой, — негромко с усмешкой подозвал он.

Монах задержался.

— Обманул ты меня, Иван, — продолжал кузнец тихонько и добродушно. — Мы ждали тут женихов, ан ты прибрался!.. Ну, пришел — стало, гость! Мир так мир!..

— Женихов?! — воскликнул Иванка. Это слово его обожгло почему-то обидой: «Или Аленка уже невеста? Вишь — сватают! Женихов ждала — то-то и веселится!»

Иванка взглянул в лицо кузнеца потемневшим взором, словно искал, на чем бы сорвать досаду. Он сдернул с лица свою «харю» и бросил об пол так, что сверкнули по всем углам черепки.

— Иванка, Иванка! — неистово завопил «девчонка»-Якуня, кидаясь ему на шею.

— Иванушка, голубь мой, ты ли? — кричал Уланка, явно довольный тем, что увидел не Менщикова Андрюшку, а давнего друга. Он стиснул его в объятиях.

Аленка бросилась тоже к нему, вся просияв, совсем не смущаясь тем, что кругом были люди, вмиг позабыв богатого «жениха».

Но Иванка взглянул на всех мрачно, со злостью и выбежал вон из избы, не сказав ни слова.

Он ждал на морозе своих товарищей, подслушивая веселье и пляску в доме, но из боязни насмешки не возвращаясь назад.

Таща к кузнецу всю ватагу, он думал, что под седой бородой его не узнают. Не намеренье помириться с Михайлой, а только желанье еще раз увидеть Аленку влекло его в дом. Но Иванка не был уверен в том, что кузнец его примет с охотой. Прийти в ватажке святочных ряженых было самым удобным. Но с кем?.. Встреча с Кузей облегчила дело: Иванка позвал с собой Кузю, а Кузя — старого приятеля, Захарку, Пана Трыка, который вырос и остепенился. Впрочем, все трое выросли и, сходясь, беззлобно вспоминали свои мальчишеские забавы и раздоры… Они собрались к кузнецу, прихватив с собой еще одного из «халдеев».

Веселье, пляска, пьяный мед и задорное личико похорошевшей Аленки — все вместе взбудоражило Иванку, и он уже начал мечтать о сватовстве, когда Михайла его спугнул словом «жених»…

Кузя понял его и, жалея друга, скоро увел товарищей от Мошницыных.

— У тебя, Ивашка, губа не дура: знатную девку сыскал, — сказал Захарка, когда они возвращались. — Только мыслю я, что кузнец ее за тебя не отдаст…

— Тебя, что ли, ждет в женихи?! — огрызнулся Иванка.

— А что ж не меня! Я скоро стану подьячим — чем не жених! Приду на пасху христосоваться…

— Шиш ты возьмешь! — в запальчивости воскликнул Иванка.

Захарка в ответ рассмеялся.

— Вот дурень! — он дружески хлопнул Иванку по плечу. — Я и лучше найду. Мне что кузнечиха!

Но Иванка ему не поверил…

4

В самые святки нежданно во Псков прикатили сыщики — окольничий и дьяк — для проверки псковского соляного торга.

Федор Емельянов не успел в соляном подвале навести порядок и попался: «скупой» контарь вместе с самим гостем Федором взяли в съезжую избу. Туда же свели всем ненавистного ростовщика Филипку Шемшакова.

Толпы людей в тот же час собрались у ворот Емельянова, ожидая видеть, как молодая, красивая и нарядная жена его, разодетая в соболя, выйдет заплаканная, чтобы поехать с мольбой к воеводе…