Дэвид Гарнетт - Женщина-лисица. Человек в зоологическом саду

• Название: Женщина-лисица. Человек в зоологическом саду
• Автор: Дэвид Гарнетт
• Издательство: Б.С.Г.-ПРЕСС
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-93381-136-Х

В этой книге впервые публикуются две повести английского писателя Дэвида Гарнетта (1892–1981). Современному российскому читателю будет интересно и полезно пополнить свою литературную коллекцию «превращений», добавив к апулеевскому «Золотому ослу», «Собачьему сердцу» Булгакова и «Превращению» Кафки гарнеттовских «Женщину-лисицу» и историю человека, заключившего себя в клетку лондонского зоопарка.

Первая из этих небольших по объему повестей сразу же по выходе в свет была отмечена двумя престижными литературными премиями, а вторая экранизирована.

Я получила настоящее удовольствие… от вашей «Женщины — лисицы», о чем и спешу вам сообщить. Читала, как завороженная, не отрываясь, хотя заранее знала, чем все кончится. По-моему, это успех. Очень заманчиво выглядит ваше желание скрестить современный юмор со стилем восемнадцатого века. Впрочем, даже интереснее другое — ваш талант рассказчика. Каждую минуту что-то происходит, и что поразительно, — без всякой натуги, живо и непринужденно, а вообще все очень похоже на Дефо. Видно, что сюжетов вам не занимать. Это для нас, старой писательской гвардии, самое трудное — необходимость сочинять истории, а у вас они выходят сами собой…

Из письма Вирджинии Вулф Дэвиду Гарнетту (1922 г.)

О том, как это написано, говорить не буду. По-моему, написано здорово: что называется, ни убавить, ни прибавить. Вещь поразительная: она точно выстроена от начала до конца. В ней есть чистота и логика нового творения — я бы сказал, нового биологического вида, неведомо как оказавшегося на воле. Она и впрямь как шустрый, чудной пушистый зверек, живой и прыгучий. Рядом с «Лисицей» большинство рассказов выглядят бледно — эдакими заводными механическими игрушками.

Из статьи Герберта Уэллса (1923 г.)

Огромное спасибо за повесть Д[эвида]. На редкость удачная вещь — я и не припомню ничего подобного за последнее время. По-моему, суть человеческой психологии и поведение зверя схвачены очень точно. В своем роде шедевр — читать местами грустно, местами смешно, при этом нет ни одной (насколько могу судить) неверной ноты в интонации, стиле, замысле. Словом, безукоризненно выстроенная повесть — поздравьте от меня Дэвида.

Из письма Джозефа Конрада Эдварду Гарнетту (1922 г.)

---

По требованию Кромарти рысь поместили вместе с ним навсегда, и рядом с его дощечкой появилась другая. На ней была надпись:

РЫСЬ

Felis caracal. Ирак

Передана в дар эскадроном № R.A.F. Басра[32].

На табличках не стали помещать изображений человека и рыси, как это делали обычно, чтобы посетители могли различать обитателей клетки. Публика с одобрением восприняла то, что Кромарти разделил свою клетку с животным, и он стал еще более популярен, чем раньше. Теперь все находили очаровательным человека, чье поведение прежде казалось вызывающим. Вместо недоброжелательных замечаний и даже оскорблений до Кромарти теперь долетали восторженные крики.

Подобная перемена была, конечно, к лучшему, хотя Кромарти предполагал, что со временем доброжелательное отношение публики так же наскучит ему, как и насмешки. Он защищался теми же способами, что и прежде: заткнул уши и старался по возможности никогда не глядеть сквозь решетку, он прилежно читал книгу, будто на самом деле был школьным учителем, работающим у себя в кабинете.

Как-то раз он сидел так, читая «Вильгельма Мейстера»[33], рысь лежала у его ног, и вдруг он услышал, как кто-то окликает его по имени.

Перед ним стояла Жозефина: бледная, с поджатыми губами, она глядела на него горящими глазами.

Кромарти, разволновавшись, вскочил, и самообладание на минуту покинуло его.

— Боже, зачем вы пришли сюда? — спросил он удивленно.

Жозефина отступила на шаг, когда он двинулся к ней, а когда подошел к решетке, снова попятилась назад. Она на мгновение смутилась, затем произнесла:

— Я пришла спросить вас о книге. О втором томе «Опасных связей»[34]. Тетя Эли требует, чтобы я вернула ее, она говорит, что книга богато оформлена, и это очень ценное издание. Она думает, что книга все еще у меня, и недовольна этим.

Пока она говорила, Кромарти рассмеялся, зажмурился и с улыбкой спросил:

— Значит, из-за моей забывчивости у вас неприятности? — Затем, помолчав, продолжил: — Я страшно этим огорчен. Действительно, я взял сюда вашу книгу. Непременно пошлю ее вам сегодня же вечером. Просунуть ее через проволоку никак не получится. Это одно из неудобств жизни в клетке.

Жозефине показалось, что Кромарти уже давно не был таким милым. Выражение ее лица несколько смягчилось, но все еще оставалось довольно замкнутым и отчужденным, она очень боялась, что кто-нибудь войдет в «Обезьяний дом» и застанет их за разговором. Минуту или две оба молчали. Жозефина взглянула на рысь и сказала:

— Я прочла в газете, что у вас теперь компаньон. Мне кажется, вы это правильно придумали. Вы гораздо лучше выглядите. С тех пор, как мы виделись в последний раз, я переболела бронхитом и провела в постели две недели.

Пока Жозефина говорила, лицо Кромарти омрачилось. Он заметил, что она стесняется, и это рассердило его. Он вспомнил также ее последнее посещение и то, как она себя вела. Сопоставив все это, он сдержался, приободрился, сердито потер нос и сказал:

— Вы должны принять во внимание, Жозефина, что мне всегда больно видеть вас. Не знаю, смогу ли я дольше подвергаться такой опасности. Последний раз вы пришли ко мне, чтобы сообщить, что, по вашему мнению, я сумасшедший. Не думаю, что вы были правы, но если я не смогу уберечь себя и мне придется видеть вас, боюсь, я и вправду сойду с ума. Я вынужден поэтому просить вас, хотя бы в интересах моего здоровья, никогда больше не приходить сюда. Если у вас есть необходимость срочно сообщить мне что-нибудь насчет ваших книг или еще чего-нибудь в этом роде, — вы можете мне написать. Все, что вы можете сказать или сделать, причинит мне сильнейшую боль, даже если вы будете ласково говорить со мной; из вашего поведения я могу заключить только одно: вы желаете причинить мне боль и приходите сюда лишь с целью позабавиться и подразнить меня. Поверьте, я не желаю подвергать себя мучениям.

— Я никогда не слышала подобного вздора, Джон! Я надеялась, что вам лучше, но теперь я убеждена, что вы действительно безумны, — сказала Жозефина. — Никто никогда так со мной не говорил. И вы воображаете, что я хочу видеть вас?

— Хорошо, я запрещаю вам в будущем приходить смотреть на меня, — заявил Кромарти.

— Запрещаете? Вы запрещаете? — вскричала взбешенная Жозефина. — Вы запрещаете мне приходить? Вы не соображаете, что вы здесь просто экспонат? Я или любой другой, заплатив шиллинг, может прийти и глазеть на вас хоть целый день. Ах, это ранит ваши чувства? Вам следовало подумать об этом раньше. Вы пожелали выставить себя напоказ, вот теперь и расхлебывайте. Запретить мне прийти и смотреть на вас! Боже правый! Как дерзко ведет себя это животное! Вы теперь одна из обезьян, вы что, не поняли этого? Вы ставите себя на один уровень с обезьяной, и вы обезьяна, и я намерена обращаться с вами как с обезьяной!

Она произнесла это холодным, презрительным тоном, что окончательно вывело Кромарти из себя. Кровь прилила к его лицу, исказившемуся от бешенства; сжав руку в кулак, он взмахнул ею, будто хотел ударить Жозефину. Когда он наконец обрел дар речи, то только и смог произнести неестественным тоном:

— Я убью вас за эти слова. Благодарите решетку.

— Решетки имеют свои преимущества, — холодно ответила Жозефина. Она была испугана, но заметила, что Кромарти лег на пол клетки и стал кусать носовой платок, чтобы не закричать; в его глазах стояли слезы, и время от времени он издавал стон, словно мог вот-вот умереть.

Все это испугало Жозефину больше, чем угрозы Кромарти убить ее. Видя, как он катается по полу, словно в припадке, она раскаялась в том, что наговорила ему, и, подойдя вплотную к клетке, стала просить его простить ее и забыть обо всем.

— Я не верила ничему из того, что говорила, милый Джон, — сказала она изменившимся, чужим голосом, который он с трудом расслышал, так этот голос был тих. — Как вы можете думать, что я прихожу сюда, чтобы мучить вас, если я являюсь в эту проклятую тюрьму, потому что люблю вас и не могу забыть, несмотря на то, что вы натворили исключительно ради того, чтобы мне досадить.

— О, уходите, уходите, если в вас осталась хоть капля жалости, — произнес Джон. Он говорил с трудом и продолжал всхлипывать.

В это время рысь, которая наблюдала за происходящим удивленно прислушиваясь, подбежала к Кромарти и стала утешать его, обнюхав сперва его лицо и руки, а затем начав их лизать.

Прежде чем Жозефина и Джон успели еще что-то друг другу сказать, дверь открылась, и целая толпа народа вошла, чтобы поглядеть на обезьян. Жозефина тотчас же удалилась и, взяв кэб, поехала прямо домой, вспоминая все это как кошмарный сон. Что касается Кромарти, он поспешно вскочил на ноги и, покинув клетку, направился в свое убежище вымыть руки, пригладить волосы и немного прийти в себя, прежде чем показаться публике. Но когда он вернулся, публика уже разошлась, и перед ним стояла только его рысь, глядевшая на него так выразительно, словно говорила: «В чем дело, мой дорогой друг? Здоровы ли вы? Все прошло? Мне очень жаль вас, хотя я рысь, а вы человек. Право, я очень нежно вас люблю».

В клетке была только рысь, только рысь и «Вильгельм Мейстер», лежавший на полу…

В эту ночь мисс Лэкетт пережила все муки, какие может причинить любовь, так как теперь гордость, которая была ей так нужна, покинула ее, а без нее она унизилась до жалости к бедному Джону и даже испытала стыд за собственные слова.

«Разве я смогу когда-нибудь снова заговорить с ним? — спрашивала она себя. — Разве могу хотя бы надеяться, чтобы он простил меня, если я дважды навестила его в этом злосчастном заключении и каждый раз говорила ему самые обидные и оскорбительные слова? С самого начала я была виновата во всем, — рассуждала она. — Это я довела его до добровольного заточения в зоологическом саду. Я назвала его сумасшедшим, насмехалась над ним, заставила его страдать, и все из-за собственной несдержанности, гордости и бессердечия. Но я страдала все это время, а теперь уже ничего не исправишь. Джон никогда не простит меня. Он не перенесет нового свидания, и я должна страдать в одиночестве. Если бы я иначе вела себя, может быть, я могла бы спасти и его, и себя. Я убила его любовь ко мне, и из-за моих капризов он обречен на одиночное заключение, быть может, пожизненное, а я буду всю жизнь несчастна и никогда не оправлюсь».

Провидение не склонно обременять человечество подобными переживаниями. Они причиняют острую боль, но у здоровой и разумной девушки не могут продолжаться слишком долго.

Естественно поэтому, проведя большую часть ночи в горьких упреках самой себе и пролив столько слез на подушку, что на ней стало невозможно спать, мисс Лэкетт встала на следующее утро в бодром состоянии духа. Она решила навестить Кромарти днем и известить его об этом запиской следующего содержания:

«Итон-сквер

Дорогой Джон!