Журнал Русская жизнь - ВПЗР: Великие писатели земли русской (февраль 2008)

• Название: ВПЗР: Великие писатели земли русской (февраль 2008)
• Автор: журнал Русская жизнь
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008

Содержание:

НАСУЩНОЕ

Драмы

Лирика

Анекдоты

БЫЛОЕ

Зеркалам и буревестникам, до востребования

Елена Чугунова - Как Горький спасал Блока

«Стихи Бальмонта о нарциссе казались мне написанными для меня»

ДУМЫ

Максим Семеляк - В конце тоннеля

Дмитрий Быков - Назову себя ВПЗР

Захар Прилепин - К черту, к черту!

ОБРАЗЫ

Елена Веселая - Записки из гетто

Олег Кашин - Печатались вместе

Дмитрий Данилов - Ангел мой, голубчик

Аркадий Ипполитов - Суд Париса

ЛИЦА

Людмила Сараскина - Привилегии триумфа и коварная изнанка славы

Михаил Харитонов - Арион

Дмитрий Быков - Сентиментальный воин

Дмитрий Ольшанский - Манхэттенский странник

ГРАЖДАНСТВО

Евгения Долгинова - Теснота

Павел Пряников - Массаж деревянной ноги

ВОИНСТВО

Александр Храмчихин - Северные конвои

СЕМЕЙСТВО

Евгения Пищикова - Жрицы

ХУДОЖЕСТВО

Ольга Кабанова - Покадровая история

Денис Горелов - Лир

Андрей Ковалев - Один за всех

---

Я шел и чувствовал, как во мне нарастает такое, знаете… умиление, что ли. Дескать, вот какие прекрасные люди здесь, в орловских музеях, работают, бескорыстные подвижники, такие интеллигентные… Но я быстренько в себе это пресек. Потому что нечего умиляться, и нечему. Умиляться можно какой-нибудь экзотике, а здесь никакой экзотики нет. Да, подвижники, да, замечательные люди, делающие хорошее, нужное дело. Это прекрасно, и это нормально. Так и должно быть. Уважаю. Спасибо.

Аркадий Ипполитов Суд Париса

Проблема выбора

Греческая мифология изумительна. Она рассказала обо всем, что нас касается вчера, сегодня и завтра. Я имею в виду вчера, сегодня и завтра Европы и так называемой европейской цивилизации, являющейся, в сущности, лишь комментарием к книжке Куна. Так или иначе, но считается, что именно сегодня мы с этой цивилизацией соотносимся, у нас даже происходят события, похожие на европейские. Так что греческая мифология становится особенно актуальной, и, постольку поскольку публика, да и то только в лице лучших ее представителей, знает ее на уровне этой замечательной книжки, всегда полезно напомнить о старых, рассказанных древними греками историях. К ним относится и история суда Париса, очень поучительная.

В общих чертах она как раз известна. Парис родился в Трое, городе сумбурном и не очень счастливом, находящемся не в Европе, не в Азии, не принадлежащем ни Западу, ни Востоку, столице страны с амбициями большими, но не всегда оправданными. В Трое этой все было как-то мало понятно и мало приятно, поэтому Парис, юноша интеллигентный, с детства обладал самоощущением, свойственным, в той или иной степени, всем троянским интеллигентам. Оно замечательно было описано одним тро-янским поэтом в гениальных строчках:

Уродился я, бедный недоносок,
С глупых лет брожу я сиротою…

Ощущал он себя в родной Трое чужим, и складывалось все как-то так, что родина-мать его не полюбила, и она же, родина сударыня-жена не приласкала. Парис делал вид, - а что еще оставалось? - что это ему безразлично, жил на Иде-горе, то есть как бы и в Трое, и в то же время не совсем в ней, и пастушествовал.

В Трое все шумело и гудело, то то, то се, то финансовый крах, то еще один, то свободы слова нет, то свобода слова есть, то все плохо, то все еще хуже, а в общем-то - ничего, и с Троей жить можно. Пастушество его выражалось в том, что он ходил, и думал, и стада пас, читал то Пруста, то Джойса, то всяких троянских писателей, за что даже деньги получал, так что они, деньги, даже иногда и были. Плохо ли это или хорошо, что он вел себя подобным образом, мы сейчас не обсуждаем, не о том речь, а дело вот в чем.

Вдруг, ни с того ни сего, как показалось Парису (мы-то с вами знаем, что это не так, что все это не так уж и неожиданно было, но Парису казалось, что все произошло неожиданно), с небес раздался божественный глас, громовой и непреклонный: «Все, хватит. Хватит прохлаждаться, вставай, иди и выбирай!»

Многие источники мифа, а также поздние интерпретации, рисуют ситуацию как произошедшую мгновенно. Божественный глас персонифицируется в фигуре Гермеса, слетевшего с Олимпа, и Париса прямо-таки чуть ли не разбудившего. За плечо трясет, золотое яблоко в физиономию тычет, а тут же, прямо за гермесовой спиной, три богини раздеваются перед обалдевшим пастухом-царевичем. Глаза протереть еще не успел, а три роскошные красавицы уже напирают, грудями толкают, очами вращают, бедрами поводят, по плечам власы струятся, и верещат они, бог мой: «Мне, мне, мне дай, мне, прекраснейшей, давай, я тебе и то, и другое, и третье сделаю, дай только мне, мне одной, единственной и несравненной».

Так, примерно, очерчено это событие в различных сборниках мифов, и примерно так же его изображают художники. Все же на самом деле было совсем по-другому. Даже мы знаем, что Суду Париса предшествовали обещания богинь: одна, мол, ему обещала власть, другая - славу, третья - любовь. Каждому ясно, что не могли голые богини выкрикивать свои посулы прямо перед Парисом, давя и перебивая друг друга. Несомненно, что богиням была необходима обширная предвыборная кампания, развернутая ими на олимпийские деньги, полученные от жертвенных троянских дымов. Кампания эта потребовала времени, богини заранее Парису в уши дули со всех сторон, и не так уж и внезапно он проснулся. Хотелось бы уточнить обстоятельства выборов «Прекраснейшей» потому, что часто они исчезают из мифологических пересказов, превращая парисово предпочтение в полный абсурд. Вникнув же в подробности, можно не то чтобы Париса оправдать, но понять, по крайней мере. Олимпом троянский царевич был поставлен в психологическую ситуацию крайне тяжелую. Выбор-то его выбором можно назвать с большой натяжкой. Судите сами.

Три богини, явившиеся ему с Олимпа, были следующими.

Первая - Гера. Бабенка с внешностью, не лишенной некоторой официозной приятности, она обладала лицом, напрочь лишенным каких-либо черт, так что время от времени являвшаяся Парису ее голова, вещавшая с облаков над горой Идой, оставляла в нем ощущение говорящего манекена. Супруга владыки, она олицетворяла собой власть, с властью была впрямую связана, и власть вещала ее устами. Блага Гера сулила также все связанные с властью: мол, ничего кардинально не изменится, все будет как вчера (предполагалось, что Парису это вчера симпатично), Азия будет наша, Европа, рано или поздно, - тоже, стабильность, процветание и сущий рай. На официозной физиономии Геры написано было, что стабильность понимается ею как сохранение олимпийской иерархии, давно распределившей все блага по вертикали. Укрепление этой вертикали Гера собой и олицетворяла. Сам Зевес неоднократно намекал Парису, а также и другим троянцам, очень прозрачно, с убедительностью мягкой, но настойчивой, что Гера единственная достойна золотого яблока с надписью «Прекраснейшей», так он ее, свою супругу, давно знает, ей доверяет, и что у нее выдающиеся организаторские и организационные способности. Парис же, вглядываясь в герины двигающиеся уста, его прельщавшие, понимал, что станет она прекраснейшей, и свяжет тогда это навеки его с олимпийской вертикалью, так что ничего, кроме подачек со стола богов, ждать ему не останется; и это его не особенно радовало. Не привлекали его и обещания каких-то гигантских строек, и то, что Олимпийские игры будут чуть ли не навечно перенесены из Олимпии в Трою, так что вся гора Ида превращена будет в олимпийский городок с отлаженной инфраструктурой и любой Элизиум за пояс заткнет. А на берегу, прямо перед его родным городом, вознесется к небесам маяк-небоскреб, выше любого Александрийского и Родосского, и вечно на башне будет гореть жертвенный огонь, символ троянского благополучия и процветания. Ему же придется сидеть в самом малопривлекательном уголке своей Иды, оставшемся от застройки, и с восхищением созерцать неугасимое пламя, время от времени подписывая славословия в адрес Олимпа. Ну ее к черту, эту вертикаль власти, думал Парис, хотя парисов приятель Сарпедон, как-то там связанный с высшими кругами Трои, все ему твердил, что Гера - лучший вариант, если уж ему, Парису, выбирать приходится, и никуда от этого не деться. Лучший - не лучший, а Парис ему все равно не верил.

Второй претендентшей на звание Прекраснейшей была Афина Паллада. Очень гордившаяся титулом богини мудрости, Афина где-то там учила математику и философию, упомянуть о чем никогда не упускала случая. Она была девственницей, то есть чистой и незапятнанной, настаивала на том, что ни в каких скандалах, в том числе и имущественных, замешена не была, так что и она сама, и ее налоговая декларация вполне могли пройти освидетельствование божественных гинекологов. Мудрая девственница, она декларировала самые левые убеждения и все время потрясала червленым щитом с начертанной на нем аббревиатурой, призывающей назад, к славному троянскому прошлому, когда все были равны, едины, велики и могучи. Осуждала роскошь, захлестнувшую Трою, и с пророческим видом витийствовала нечто вроде: «Гяуры нынче Трою славят, а завтра кованой пятой, как змия спящего, раздавят и прочь пойдут и так оставят… Заснула Троя пред бедой». Очень выразительно. Парису это даже было симпатично, потому что приходила ему в голову шальная мысль, что именно с ней, с Афиной, и с ее партией, то есть партией Пикассо и Арагона, ему, троянскому царевичу, и подобает быть. Парис, правда, сам понимал, что мысль эта не более чем взбесившаяся бабочка его эстетства, залетевшая в воспаленное сознание, что никакого отношения к Пикассо и Арагону богиня мудрости не имеет, что все призывы к возвращению означают бюрократию и распределитель, а все рассказы о величии и могуществе прошлого - кровавые мифы, повторения которых не хочет ни один разумный человек. Уж лучше хлипкая продажная роскошь с нищетой вперемежку, чем паек и очереди. Червленый щит был как-то уж больно кровав, да и эгида на груди Афины, которой она потрясала, с головой Медузы Горгоны, вызывала не лучшие воспоминания: Горгона-то была самым настоящим чудовищем, и войны, что когда-то выиграли под ее эгидой, как бы славны они ни были, тоже ведь чудовищны. Все вместе: бряцание оружием, отрывистая диктаторская речь, кровожадное выражение и солдафонская физиономия были мало привлекательны: ну, девственница, хорошо, но кто же такую девственности-то лишать возьмется?