Иоанна Ольчак-Роникер - В саду памяти

• Название: В саду памяти
• Автор: Иоанна Ольчак-Роникер
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793415-2

«В саду памяти» Иоанны Ольчак-Роникер, польской писательницы и сценаристки, — книга из разряда большой литературы. Она посвящена истории одной еврейской семьи, избравшей путь польской ассимиляции, но в зеркале судеб ее героев отражается своеобразие Польши и ее культуры. «Герои этой „личной“ истории, показанной на фоне Истории с большой буквы, — близкие родственники автора: бабушка, ее родня, тетки, дядья, кузины и кузены. Ассимилированные евреи — польская интеллигенция. Работящие позитивисты, которые видели свою главную задачу в труде — служить народу. Безумные романтики, поверившие, что можно до основания потрясти мир. И те, и другие оказались позднее в дьявольски сложных условиях тоталитаризма: коммунистического и фашистского… Самый талантливый сценарист не придумал бы таких хитросплетений. Только жизнь может столь драматичным образом создавать и перемешивать человеческие судьбы», — пишет о книге Анджей Вайда.

Книге Иоанны Ольчак-Роникер в 2002 г. была присуждена высшая национальная литературная премия Польши — «Нике».

---

Януш Корчак писал: Нет, отнюдь не меланхолия подсунула ему револьвер. Это был акт протеста против требований жизни изменить себя. Выходит, безнаказанно идти своим путем нельзя.

Мария Домбровская: В купеческую среду он попал случайно — как странник из другого мира. Из такого мира, в котором действует страсть — не иметь, но быть, не собирать, но создавать… Даже если и были у него свои личные притязания, они сводились к единственному желанию — выделяться тем, что делаешь, но никогда — тем, чем владеешь.

Книжные и артистические круги с неслыханной до этого широтой чествовали его память. Вышел специальный номер органа Союза польских книжников «Пшеглёнд Ксенгарски», посвященный Мортковичу, в котором его вспоминали авторы, в том числе Леопольд Стафф, Болеслав Лесьмян, Януш Корчак; графики Владислав Скочылас, Франтишек Седлицкий; коллеги Густав Вольф и Вацлав Анчыц. В «Вядомостях Литерацких» специальная колонка была отведена воспоминаниям Марии Домбровской, известному историку искусства Мечиславу Стерлингу, опубликовано стихотворение Ор-Ота «Якубу Мортковичу».

В октябре 1931 года в Клубе художников в помещении отеля «Полония» была открыта «Выставка изданий Якуба Мортковича, безвременно ушедшего популяризатора литературной и изобразительной культуры в Польше», организованная председателем клуба — Владиславом Скочыласом.

Главное управление Союза польских книжных деятелей объявило «Неделю изданий Якуба Мортковича». Все книжные фирмы получили плакат с его фотографией, которую сопровождало такое обращение: День памяти великого издателя одновременно будет и днем признания — со стороны общества — ценности книги и ее роли в национальной культуре. До того как история книжного дела отведет Якубу Мортковичу надлежащее ему по праву место, пусть его современники отдадут дань его подлинным заслугам. Это долг перед памятью Якуба Мортковича и всем польским книжным делом.

Ханна Морткович

В столице и провинции книжным магазинам предложили принять участие в конкурсе на лучшую витрину, посвященную памяти ушедшего. Первую премию получил магазин Арцта на Новом Святе. На черном траурном фоне — серебристые листья, а по обеим сторонам фотографии — плакаты, освещенные лампами, укутанными крепом. На Новом Святе было много книжных магазинов. <…> Идя шумной улицей, чуть ли не на каждом шагу видишь красиво разложенные разноцветные книги за стеклом и грустное, задумчивое лицо «издателя-художника», как свидетельствует надпись, — выступающее на черном фоне, — пишет моя мама.

А несколькими строками далее через восемь лет возвращается памятью к тому визиту в книжный магазин — уже в октябре 1939 года: Я прибежала сюда, к Станиславу Арцту, сказать, что для защиты от гитлеровцев книжный магазин и издательство взяла в свои руки пани Жеромская, и теперь глава фирмы — Генрик Никодемский, а мы уходим в тень и, скорее всего, скроемся в провинции. Когда я вошла в магазин, пан Станислав убирал заваленный грудами пачек пол. При виде меня он отставил в сторону большую метлу и предложил мне сесть. Внимательно выслушал меня, а поняв, с чем я пришла, сердечно сжал мою руку и сказал:

— Не беспокойтесь, пани Ханка. И будьте уверены в самом главном: никто в польском книжном деле вам не изменит.

Это невероятное и столь внезапно возникшее в среде искусства и литературы желание отдать честь моему деду в какой-то степени, конечно, стало и великим утешением в горе. Но уменьшить отчаяние близких это никак не могло. Не хочется задевать здесь чувств бабушки. Как гордилась она умением владеть собой и своими внутренними силами! Катастрофа отнимала не только любимого человека. С его уходом умирала вся ее прежняя жизнь. Может, и не пережила бы мужа, не будь рядом близких родственников. Три ее сестры — Флора Бейлин, Гизелла Быховская и Роза Хильсум, которая приехала из Парижа, неотлучно находились при ней день и ночь. Не позволяя совершить отчаянный шаг. Огромную помощь оказали два семейных врача — Зыгмунд Быховский — невролог, и Густав Быховский — психиатр. Их моральная поддержка и лекарства позволили Янине как-то справиться с собой.

Все с нетерпением ждали, когда она придет в себя и примет решение: как быть дальше? Юридически мать и дочь — единственные наследницы. Можно отказаться от наследства. Но за этим следовали меры, которые подпадали под соответствующую графу. Тотчас объявляется банкротство, имущество пойдет с молотка, полученные суммы — на погашение самых неотложных долгов. Остальные бумаги аннулируются. Семья ответственности за долги не несет. И придется им спокойно наблюдать за ликвидацией книжного царства, расстаться с многолетними сотрудниками и заняться поиском для себя какого-нибудь нового занятия.

Можно войти в права наследования со всеми вытекающими отсюда последствиями. И взвалить на себя рассыпающуюся на глазах фирму, а вместе с ней — все обязательства перед банками и частными лицами, попытавшись спасти тонущий корабль. Сохранить тем самым чистую совесть в отношении тех, кто рассчитывал на то, что его законные притязания будут удовлетворены, и кого в таком случае не выдворят на улицу. Но прежде всего спасти честь Мортковича, ибо, по старосветскому этикету торговли, банкротство, как известно, — позор.

Однако ни жена, ни дочь понятия не имели о финансах. Бухгалтерская сторона торговли книгами, баланс, расчет, актив, пассив — черная магия. Эти проблемы всегда были исключительной прерогативой их начальника. И теперь приходилось часами просиживать вместе с бухгалтером фирмы и адвокатами над реестрами должников и кредиторов, просматривая векселя — пролонгируемые и уже опротестованные, банковские напоминания, бумаги с требованиями возврата, отказывающие в кредите, с просьбой поторопиться, с угрозами. Ясно было только одно: Янине Морткович этого не осилить никогда.

Судьба точно вышибла дочь из седла — как в греческой трагедии. Уговорить мать отказаться от наследства — лишить ее смысла жизни и своими руками уничтожить дело отца. Принять вместе с ней завещание, принести в жертву себя. Она вовсе не собиралась посвящать себя издательскому делу. Разнообразие возможностей так искусительно! Вечная мечта отделиться, в перспективе маячил собственный дом, семья. Литературное творчество, к которому относилась серьезно. А тут придется распроститься со всеми своими мечтами и с головой уйти в тяжкий, неблагодарный труд: вытаскивай издательство из груды финансовых отказов в помощи. В конце концов она взвалила на себя самое тяжкое в ее жизни бремя: принять вместе с матерью завещание «со всеми вытекающими отсюда последствиями».

Спустя несколько дней в дом с официальным визитом явился молодой художник и сообщил, что разрывает помолвку. Вежливо, бесстрастно пояснил, что рассчитывал на процветающее издательство и участие в нем. В нынешней ситуации вынужден отказаться. Он художник и обязан думать о себе. Ему не справиться с ответственностью перед семьей, потерпевшей финансовый крах. Совсем не так представлял он себе их совместное будущее — сказал и ушел. Кто-то из кузинок слышал, как отчаянно плакала после Ханка. Но никогда этот разрыв в доме не комментировался. Мои родные были до болезненности деликатны.

Наступили годы медленного преодоления трудностей, полных драматизма. Две женщины не справились бы со всем этим, не будь поддержки со стороны. На первое место мать ставит дружившего с семьей Ежи Кунцевича, мужа писательницы Марии Кунцевич, — юриста и просто умного человека. С его помощью удалось выработать порядок следования дел по мере их значимости и потихоньку начать раскручивать запутанные проблемы.

Поражало и отношение кредиторов. Друзья — такие, как Анна Жеромская, — тотчас же заявили, что могут, сколько потребуется, ждать причитающиеся им гонорары. Им в благородстве не уступали и писатели. У Марии Домбровской уже год как лежал готовый к печати первый том эпического повествования, но она не хотела его публиковать, пока не будет написано все целиком. Не думала она и о названии сочинения. Известие о смерти Мортковича потрясло ее. Я не знала, чем я могу помочь пани Янине, но у меня создалось впечатление, что помощь нужна незамедлительная, и, схватив рукопись, я бросилась с ней в книжный магазин на Мазовецкой. Оказалось, не зря. К рабочему названию «Ночи и дни» в издательстве отнеслись с восторгом, первый том, сразу же изданный, имел огромный успех, и писательница довольно быстро завершила остальное.

Председатель Банка всеобщего союза Вацлав Файанс провернул несколько невероятных и для меня непонятных финансовых операций, позволявших оплатить задержанные банком долги на особо выгодных условиях. Когда же выяснилось, что при всех стараниях и даже отказах фирме по-прежнему грозит банкротство, а полного разорения можно избежать только путем судебного надзора, призванный судом для надзора исполнитель — адвокат Юлиуш Клосс, стал с тех пор и лучшим контролером, и другом семьи.