Иоанна Ольчак-Роникер - В саду памяти

• Название: В саду памяти
• Автор: Иоанна Ольчак-Роникер
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793415-2

«В саду памяти» Иоанны Ольчак-Роникер, польской писательницы и сценаристки, — книга из разряда большой литературы. Она посвящена истории одной еврейской семьи, избравшей путь польской ассимиляции, но в зеркале судеб ее героев отражается своеобразие Польши и ее культуры. «Герои этой „личной“ истории, показанной на фоне Истории с большой буквы, — близкие родственники автора: бабушка, ее родня, тетки, дядья, кузины и кузены. Ассимилированные евреи — польская интеллигенция. Работящие позитивисты, которые видели свою главную задачу в труде — служить народу. Безумные романтики, поверившие, что можно до основания потрясти мир. И те, и другие оказались позднее в дьявольски сложных условиях тоталитаризма: коммунистического и фашистского… Самый талантливый сценарист не придумал бы таких хитросплетений. Только жизнь может столь драматичным образом создавать и перемешивать человеческие судьбы», — пишет о книге Анджей Вайда.

Книге Иоанны Ольчак-Роникер в 2002 г. была присуждена высшая национальная литературная премия Польши — «Нике».

---

Через год разрешение было получено. Разумеется, вернулись втроем. Родители — к работе в книжной фирме, Анулька — в свою детскую, которая нуждалась в перестановке мебели, поскольку сюда прибыли новые «жильцы»: изящная парижанка Лили в розовом шелковом платье, тряпичная итальянка Мими и шесть парижских деточек от тети Розы. В одном углу сделана спальня для всех «детей». Для иностранцев и туземцев: Зоей со светлыми косами, Эльжуни с медным лицом, Янтося в залатанных штанах, а также для близнецов в голубых платьицах. В другом углу сооружена кукольная столовая: буфет, стол и стулья; в третьем — кухня с печной трубой, полки с горшками и сервизом, лохань и отжималка. Под окном встал зеленый столик с такого же цвета скамеечкой, где она могла рисовать. У стены — также зеленого цвета шкаф с любимыми книгами: «Стефек Бурчымуха», «Заколдованный Гучо», «Золотая палочка», «По ягоды».

Ханя Морткович, 1910 г.

Я потому с таким удовольствием описываю солнечное детство моей матери, что у меня самой осталось не так-то уж много радужных воспоминаний из того же периода собственной жизни. Довоенного времени я не помню. Об оккупационных переживаниях лучше не вспоминать. С родным домом рассталась так рано, что даже не знаю, как выглядела моя детская, какие у меня были куклы, платья, игрушки. И лишь теперь, заново перечитывая «Анульку», замечаю, впрочем, без всякого сожаления, как сильно детские годы матери отличались от моих. Я всегда завидовала безмятежности ее духа и психической выносливости, однако мне никогда и в голову не приходило, что не только гены, но еще и совершенно не схожие линии судьбы могли так по-разному сформировать наши характеры.

Ее детство было на редкость счастливым. И хоть чары доброй волшебницы длились недолго и вскоре мать ожидали тяжкие, полные драматизма времена, быть может, именно эти счастливые годы, проведенные в любви и спокойствии, зародили в ней оптимизм и радость жизни, которые не оставляли ее при всех личных невзгодах, страхе оккупационных лет и послевоенных трудностях. Измученная бременем ответственности за судьбу всей нашей семьи, а позже тяжело больная, она до конца жизни сохраняла в себе что-то детское. Энтузиазм, способность восхищаться миром, спонтанность, юмор, заразительный смех. Доброжелательную и всегда готовую помочь людям, ее обожали все. Может, именно за счет этой своей детской доверчивости и лучезарности она сумела во время оккупации обрести столько друзей, благодаря которым спаслись бабушка, я и она сама.

Но страшные испытания еще очень далеко. Пока же Анулька рисует даму в платье с узкой талией, коком на голове и зонтиком в руке, а внизу пишет:

Ни один мудрец не сможет выразить в своем ответе
Как я мамочку люблю — больше всех на свете.

Мама спрячет рисунок в шкаф. Потом поместит в книжке про Анульку. И этот кусочек прошлого сохранится. Юлия Горвиц смотрит на девочку с любовью и приговаривает: «Золотая головка, золотое сердце, золотые ручки».

Переориентация

В 1904 году товарищ «Вит», то есть Макс, попросил товарища «Виктора», то есть Юзефа Пилсудского, быть свидетелем у него на свадьбе. Сегодня такое даже трудно себе представить! Будущие — активный член Польской компартии и Глава возрожденного государства… так близки? Ведь уже тогда их пути начали расходиться. В ПСП все заметнее прорисовывался раскол на два течения: правое и левое.

Пилсудский и его сторонники — «старые», которые были «за независимость», считали главной задачей партии пробуждать в обществе дух борьбы и веры в приближающееся народное восстание. К нему надо готовиться исподволь: расширять партийные ряды, создавать кадры военных, добывать оружие и снаряжение, чтобы в нужный момент открыто выступить против захватчиков. «Молодые», а по-другому — «интернационалисты», к которым принадлежал и Макс, напротив, утверждали, что борьба крошечной группки энтузиастов против огромной России обречена — в который раз — на провал. Надежду следует связывать только с мировой революцией. Однако, при всем различии мнений, были возможны дружеские встречи, значит, сильны еще прежние чувства, раз товарищ «Виктор» принял участие в семейном торжестве товарища «Вита». Свадьба справлялась в Кракове. Здесь политическим эмигрантам не возбранялось находиться под своими подлинными именами.

С будущей женой Макс познакомился в Швейцарии. Стефания Геринг — дочь известного экономиста, социолога и социалистического деятеля Зыгмунда Геринга и Хелены Кон. Ее дядя — Феликс Кон, социалист, в последующем член ПКП[52], а еще позже — член революционного Комитета Польши во время большевистского наступления на Польшу в 1920 году, и сам, естественно, большевик. Стефания родилась прямо на пароходе, плывшем по Енисею: ее мать, сопровождавшая отца в ссылку, попала в Сибирь. Уже один этот драматичный пролог биографии Стефании мог послужить прекрасной рекомендацией в жены революционеру. Молодая женщина изучала экономику и право в Женеве и, прибавьте к этому, — была активной социалистической деятельницей. С Максом ее сблизила политическая работа, которая переросла в любовь. И в скитальческую эмигрантскую жизнь из страны в страну, из города в город.

В 1905 году, в связи с началом революционных беспорядков в России и в Королевстве Польском, Макс нелегально приехал из Кракова в Варшаву как представитель Заграничного комитета ПСП. Революционная горячка ускорила его переход на левые позиции. Именно с его подачи возник двухлетний период драматичных споров в ПСП, закончившийся расколом.

Михал Сокольницкий — член ПСП, ближайший сотрудник Пилсудского, с Горвицем познакомился еще раньше, в 1899 году на партийной конференции в Париже. И предложил ему тогда остановиться у него. В своих воспоминаниях, написанных тридцать семь лет спустя, он так его характеризует: Диалектик-акробат и заядлый спорщик, до исступления поглощенный проблемами борьбы и господства. Готовил себя к великой роли в партии. Чувствуется, он пытался проникнуться к Максу симпатией. Он был скор, проницателен, в мыслях — инициативный, в убеждениях — упорный, и я бы добавил, уверенный в намерениях. Со свойственными мне юношескими устремлениями, исполненными жажды справедливости и уничтожения социальных различий, я какое-то время его идеализировал, видя в нем еврея-поляка — приверженца жертвенности типа Волей и Мейзелсов[53]. И даже его партийная одержимость, казалось мне, вытекает из глубин его оскорбленного расовой ненавистью человеческого достоинства, а в его чисто доктринерской запальчивости я усматривал всего лишь ярко выраженную идейность.

Максимилиан Горвиц, около 1904 г.

На позднейшее охлаждение их отношений повлияла радикальность взглядов Горвица и сопротивление Сокольницкого талмудистскому толкованию принципов, почерпнутых у Маркса. Сокольницкий с ужасом и негодованием описывает время съездов и советов партии в следующие 1905–1907 годы. Говорит, что верх тогда брали не идеи, а борьба за власть, взаимная ненависть и подозрительность, амбиции и тщеславие, лишенное всякого смысла словесное жонглирование и демагогия.

Стефания Горвиц, урожденная Геринг, около 1904 г.

В марте 1905 года на VII съезде партии «молодые» во главе с Горвицем форсировали решение, согласно которому требование независимости Польши отодвигалось на второй план. «Лозунг дня» — под держать революцию в России и требовать от царского правительства большей политической и гражданской автономии. Решение было принято большинством голосов, вопреки протесту Пилсудского и его сторонников. В июне 1905 года на партийном Совете ПСП Горвиц был избран в новый Центральный рабочий комитет левых, а прежнее руководство партии из управления было выведено. В ведении Пилсудского по-прежнему оставалась Боевая дружина — созданная им подпольная армия ПСП, которая вела подготовку массовых и показательных выступлений с оружием в руках, направленных против царских сановников, армии и русской жандармерии, а также участвовала в экспроприации, то есть «эксах», пополняя партийную кассу за счет нападений на банки и понтовые фургоны.

Но и тут пошли конфликты. «Молодые» соглашались с нападениями на явно ненавистных личностей: шпиков, агентов, полицейских, — однако массовые акции, во время которых гибли русские солдаты, рассматривали как нарушение солидарности с русским пролетариатом. Вместо того чтобы найти взаимопонимание, они создали собственную парамилитаристскую организацию, которая стала называться Технико-боевым отрядом. Он обеспечивал охрану во время манифестаций рабочих и проводил «эксы», благодаря чему добывались деньги на собственные партийные нужды.