Иоанна Ольчак-Роникер - В саду памяти

• Название: В саду памяти
• Автор: Иоанна Ольчак-Роникер
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793415-2

«В саду памяти» Иоанны Ольчак-Роникер, польской писательницы и сценаристки, — книга из разряда большой литературы. Она посвящена истории одной еврейской семьи, избравшей путь польской ассимиляции, но в зеркале судеб ее героев отражается своеобразие Польши и ее культуры. «Герои этой „личной“ истории, показанной на фоне Истории с большой буквы, — близкие родственники автора: бабушка, ее родня, тетки, дядья, кузины и кузены. Ассимилированные евреи — польская интеллигенция. Работящие позитивисты, которые видели свою главную задачу в труде — служить народу. Безумные романтики, поверившие, что можно до основания потрясти мир. И те, и другие оказались позднее в дьявольски сложных условиях тоталитаризма: коммунистического и фашистского… Самый талантливый сценарист не придумал бы таких хитросплетений. Только жизнь может столь драматичным образом создавать и перемешивать человеческие судьбы», — пишет о книге Анджей Вайда.

Книге Иоанны Ольчак-Роникер в 2002 г. была присуждена высшая национальная литературная премия Польши — «Нике».

---

Якуб Морткович с Ханей

Линденфельд был невозмутимым толстяком с отменным аппетитом. Мама запомнила, как однажды и к ее удивлению он, кого-то ожидая, съел в один присест, может, полфунта ветчины. Он был для нее олицетворением довольства и покоя, по сравнению с ее собственным отцом, который худой, нервный, ел мало и вечно куда-то спешил. Ей было восемь лет, когда в поздравительном именинном послании «Пану Якубу» она пожелала ему брать пример со своего компаньона:

Пан серьезен, зачем? Что — от книжек мозоли?
Вон пан Генрик — приятель, он — вечно веселый!
………………………………………………………………………………
Похудело пана тело — аж глядеть всем надоело,
Пана Генрика возьмем — а ему все нипочем,
Ой, пан Якуб, плохо это —
Изживать себя со света.
………………………………………………………………………………
В обед одну котлетку с трудом он съедает,
Пан приятель, знай себе, — за сотню уплетает.
Я вовсе не хочу его поколотить,
А лишь немного пожурить.

Сам книжный магазин запомнился ей длинным и темным помещением, где на виду, за деревянным прилавком, стояли «господа», продававшие книги, — изумительные волшебники, раздающие всяческие милости. Это у них был доступ к полкам с книгами, которые поднимались под самый потолок, меня ставили на лестницу, чтобы я могла рукой дотронуться до золотых букв на красных и голубых корешках. Порой мне давали эти книги просто так, не беря «ни рубля», — хвасталась я перед другими детьми.

Ханне было три года, когда родители переехали на Школьную улицу 8, в квартиру, окна которой выходили на Маршалковскую. Отсюда до книжного магазина было всего несколько шагов — просто перейти через дорогу. Магазин находился напротив Школьной. Рядом, на углу улицы Пружной, была аптека Биртюмпфла, где в окнах стояли две стеклянные вазы с ярко-зеленой жидкостью — прозрачной и ядовито таинственной. Дальше по той же нечетной стороне Маршалковской — фотоателье «Рембрандт», где в подворотне были выставлены снимки дам в платьях до пола и огромных шляпах со страусовыми перьями. И наконец, желанный, притягательный рай игрушек — магазин Маляновского на первом этаже углового каменного дома, в котором помещался знаменитый женский пансион Ядвиги Сикорской. А оттуда только пересечь улицу и уже металлический штакетник. Сразу за воротами Саский парк открывал свои глубины, каждый раз новые — по мере прожитых лет, полные маячащих аллеек, зарослей зелени и аллегорических фигур с отбитыми носами.

У металлических ворот стоял охранник, который внимательным взглядом оглядывал входящих в парк. Он не впускал сюда евреев в халатах, коробейников, уличных мальчишек, людей, плохо и бедно одетых. По ухоженным аллейкам, как и в детстве ее матери, прогуливались элегантные дамы с разноцветными зонтиками, и бегали разодетые девочки с бантами на голове, катили перед собой цветные обручи или играли в чудесную игру — серсо. По праздникам и воскресеньям в концертной раковине гремел военный оркестр. В большом фонтане, как в добрые старые времена, в каплях воды преломлялись солнечные лучи. На пруду плавали лебеди, которых кормили недоеденными булками. В зелени кустов, как и четверть века тому назад, прятались запыхавшиеся дети, игравшие в Ринальдо Ринальдини, полицейских, разбойников и воров, в салки. Время замирало. Со сладостью и густотой меда.

Янина Морткович с Ханей

От Школьной совсем близко до бабушки. Мама мало что запомнила из квартиры на Крулевской. Отражение солнца на хорошо натертых полах, цветочный горшок с ярко-синими цинерариями на столе в столовой, и темный силуэт какого-нибудь старого дяди, сидящего на стуле у окна. Кто это был? Дядя Бернард или дядя Альберт? Гораздо ярче в ее памяти сохранилась бабушка Юлия на фоне города. Небольшого роста, полная, подвижная, энергичная, всегда обремененная множеством дел. В черной шляпе на седых волосах, в старомодной мантильке, она ежедневно совершала долгие пешие прогулки, без устали носясь по городским артериям и узким улочкам Старого Мяста. Она охотно брала с собой Ханну. Обе очень любили друг друга.

Мать пишет: Я были пятнадцатой в огромном числе ее внуков, но это никак не влияло на нашу дружбу и не уменьшало возможностей для частого общения. В раннем детстве мои прогулки по Варшаве прошли за руку с бабушкой. Это бабушка посвятила меня в народную игру, которая проходила в том месте города, где позднее возник Уяздовский сквер. Там стоял столб, смазанный мылом, взбираясь по которому, какой-нибудь смельчак старался схватить находившиеся наверху одежду и часы. Бабушке было восемнадцать во время Январского восстания 1863 года, и она носила по нему национальный траур. На дачу бабушка выезжала с улицы Агриколя или Флоры, что казалось смешным и совершенно неправдоподобным. Все рассказы бабушки о старой, но для нее не такой уж и давней Варшаве, представлялись мне полными очарования, как сладкие прянички, которые она покупала на улице графа Берга, или малиновые карамельки framboise в кондитерской Лурса, похожие на прозрачные розовые стеклышки на белых бумажках, свернутых с двух сторон в фантик.

Стефа и Кароля Бейлин, около 1903 г.

Юлии Горвиц приходилось разрывать свою душу и сердце между восемнадцатью внуками. У Бейлиных — пятеро: Гучо, Геня, Маня, Кароля и Стефча, которую называли Фуней. У Быховских — трое: Густав, Янек и Марта. У Маргулисов — три девочки: Стефа, Марыся, Алися. У Мортковичей — Ханна. В Париже у Розы Гильсум — трое сыновей: Рене, Люсьен и Шарль, который часто наезжал в Варшаву. В браке Макса Горвица — трое: Кася, Стась и Ануся. Тем самым, у моей матери было множество кузенов и кузинок. Огромная родня жить не могла друг без друга, и варшавские дети часто между собой общались. Вместе ходили на прогулки в Саский парк, в Лазенки, ездили на дачи под Варшавой, каждую неделю в каком-нибудь из домов устраивался общий воскресный обед, а в случае особых событий, когда отвлекали большие хлопоты, в связи с отъездом или болезнью, тетки на целые недели отправляли детей друг к другу. Симбиозная ветвь, объединявшая родителей, захватила и последующее поколение.

Как часто бывает в больших семьях, отношения между младшими складывались неодинаково: то так, то сяк. Кузинки завидовали Ханне, к ней — единственному ребенку в семье — родители относятся как к маленькой княжне. Они и вправду ее обожали и баловали. У миловидной девчушки с золотыми кудрями и голубыми глазами была няня, своя детская, красивейшие платьица, книги, куклы, игрушки. Но это не портило ее характера. По природе спокойная и добрая, она тоже иногда испытывала чувство зависти. Вместо всех этих красивых книжек и игрушек ей хотелось иметь братиков и сестричек. В своей детской, сидя за зеленым столиком, она изводила десятки листов бумаги, рисуя сестер и братьев, о которых мечтала. А внизу проставляла им имя и возраст: юзефа — 13, антек — 7, вацек — 9, франя — 20, зося — 105. И после с ними играла. Мать с педагогическим азартом наблюдала за играми дочери, вела свои записи и прятала рисунки в шкаф.

Самуэль Бейлин с детьми: Каролина, Густав, Геня и Маня, окало 1903 г.

Жила была на свете маленькая девочка Анулька. Когда она родилась, на небе светило яркое и очень веселое солнце. Над ее колыбелькой склонилась незримая и добрая волшебница, которая шепнула свои чудесные заклинания. Иначе не понять, почему Анульке так хорошо живется на свете, почему она всегда смеется и часто, скача на одной ножке, напевает: «Какая у меня счастливая судьба, счастливая судьба!» Однажды мама девчушки подслушала эту песенку и задумалась над «счастливой судьбой» Анульки. Она стала вспоминать разные минуты ее жизни и, чтобы их не забыть, занесла в свой дневник. Так возникла эта книжечка о счастливой судьбе и прекрасных днях детства маленькой Анульки.

«Анулька, или Восемь лет из жизни девочки» — повесть о маленькой Ханне, иллюстрированная ее детскими рисунками. Используя сохранившиеся записи, моя бабка, в соответствии с существовавшей тогда модой, во всех подробностях описала развитие ребенка с первых дней ее жизни. Поведение, интересы, игры, первые слова, вопросы и разговоры. Возникла очень частная и совершенно личная книга. Не знаю, много ли было у нее читателей. Для меня она — неоценимый источник сведений о детстве моей матери.

В книге появляется Якуб Морткович, или «пуська», — в роли нежного отца, который носит дочку на плечах, смеется и шутит. Янина Морткович тут — практичная и мало сентиментальная мамаша, которая объясняет мир со всем педагогическим пылом. Обожаемая бабушка не любит миндальничать, но при этом исправно следит за школьными тетрадками внучки, расспрашивает обо всех ежедневных событиях, хвалит рисунки, новые стихи и ручную работу. Добрая и самая лучшая на свете няня, которая перед сном напевает ей: «За Неманом, гей, взнуздан конь со сбруей, обними меня, дивчина, дай мне в руку меч!» И верная старая прислуга Марцин, которая всегда возьмет сторону ребенка, покажет «сокровища», спрятанные в зеленом сундучке, разотрет ушибленное колено, сварит кашку на молоке.