Игнатий Ростовцев - На краю света. Подписаренок

• Название: На краю света. Подписаренок
• Автор: Игнатий Ростовцев
• Издательство: Современник
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Повествование Игнатия Ростовцева знакомит читателя с картинами жизни русского народа предреволюционных лет. Устами своего героя, деревенского мальчика Кеши Трошина, автор подробно рассказывает о быте и нравах одного из глухих мест Восточной Сибири, что «в пяти днях обозного пути по Енисею от Красноярска». Писатель воскрешает страницы истории сибирского крестьянства, напоминает о живых нравственных уроках нашего прошлого.

---

Таисия Герасимовна похвалила меня за то, что я много перечитал в Кульчеке хороших книг, и в заключение сказала, что у них в Коме школьная библиотека пока еще очень бедная. И по количеству, и по подбору книг. И что у нее имеются книги преимущественно религиозно-нравственного содержания.

Она порылась в своем шкафу и вручила мне толстую книгу под названием «Уроки из жизни святых», составленную священником Петром Шумовым для чтения в храме, в семье и школе. Книга была сильно истрепана, и я сразу решил, что она очень интересная.

Я узнал, что праведники любили жить в уединении, в диких лесах, или в пустынях, или в каких-нибудь горных пещерах, чтобы никто не мешал им спасаться. Там в одиночестве изнуряли они свою плоть строгим постом и пламенной молитвой. Разные звери и птицы собирались к кельям таких праведников, но не смели прерывать их молитв и смиренно ожидали выхода к ним праведников. А святые благословляли их, возлагали на них руки, больным из них давали исцеление. Многие святые ходили странниками по разным святым местам, а потом сами поступали в монастыри и удивляли там всю братию своим строгим подвижничеством.

Читая об этом, я почему-то мало думал об их уединенной и праведной жизни, а больше вспоминал наших богомольных мужиков, которые, подобно этим святым, тоже хотели спасаться в одиночестве. В Черной Коме построил себе келью за деревней наш дальний родственник — дедушко Парамон. А в Коме, недалеко от церкви, на отлете от села, соорудил себе избушечку с одним оконцем комский старик Варсанофий Кириллов. Мы всем классом ходили смотреть избушечку, в которой он спасался, но не испытывали к нему почему-то никакого почтения. Комские мужики тоже не оказывали ему особенного уважения. В народе у нас почему-то не любят богомольных мужиков, относятся к ним с насмешкой, считают их лодырями, отлынивающими от тяжелой мужицкой работы.

Вообще-то говоря, народ у нас верующий. Но верующий как-то по-особому. Пожалуй, больше по привычке. Церковь в Коме огромная и всегда почти пустует. А зайди к кому-нибудь в дом и не перекрестись на образа, выгонят, да, чего доброго, еще накостыляют по шее.

Ребятишек крестят. Окрестят ребеночка, а потом забывают, что он, когда подрастет, должен посещать церковь, выполнять святые обряды. Так он и растет, пока не подойдет время жениться. Обвенчается в церкви и опять забывает, что должен посещать храм божий, молиться там о спасении своей души. И вспоминает об этом уж на старости лет, когда нужно собираться на тот свет. Ну, тут человек наконец начинает думать о жизни вечной и на всякий случай посещает церковь.

Как и в каждой деревне, у нас имеются богомольные мужики, которые любят спасаться, ездят в Кому к пасхальной заутрене и всегда трутся около батюшки во время его приезда в деревню. Но таких людей у нас мало. Кузьма Точилков, дядя Илья, тетка Хивонья. Вот, пожалуй, и все.

Бывают, конечно, в этом и свои непонятные случаи, когда совсем не богомольный мужик, как наш дядя Иван, вдруг ни с того ни с сего поехал в Иркутск на поклонение мощам святителя Иннокентия. И даже Варивоху взял с собой. Как они там спасались, как поклонялись мощам святителя Иннокентия, дядя по приезде не рассказывал. А Варивоха больше говорил о том, как они ехали пароходом до Красноярска, а оттуда в Иркутск по железной дороге. Рассказывал он об этом с таким жаром, что мне сразу захотелось хоть раз поехать куда-нибудь на пароходе и по железной дороге.

Чтение религиозно-нравственной литературы не научило меня вдохновляться жизнью и религиозными подвигами святых праведников, как того хотели отец Петр и отец дьякон. Наоборот, оно поселило во мне какое-то равнодушие ко всем святым. По мере знакомства с «Уроками из жизни святых», составленными отцом Петром Шумовым, я стал замечать, что все святые сильно похожи друг на друга. Поначалу я еще как-то различал их, а потом все они слились у меня в какую-то серую массу, в которой я с трудом различал только святителя Николая Чудотворца да великомученика Георгия Победоносца. Святитель изображался в парадном облачении митрополита и выглядел почему-то очень сердитым, а святой Георгий был закован в латы, восседал на боевом коне и поражал копьем страшного змия.

Из сотен описаний жизни святых праведников, с которыми я познакомился по прочитанным книгам, ни один не стал для меня дорогим и близким, которого я полюбил бы, перед которым бы преклонялся, которому хотел бы подражать в своей жизни.

А потом как-то незаметно получилось так, что я не с должным почтением стал относиться к мученическим подвигам святых. Читаешь, как язычники истязали на разные лады того или иного святого, и заранее знаешь, что все эти страсти святому нипочем. Он, конечно, страдал от этих мучений, но страдал с гордостью и вроде как бы даже с удовольствием. И только славил за это господа. А потом чудесно исцелялся от полученных ран и увечий и снова с радостью шел на новые мучения. Так что язычники в конце концов уставали с ним возиться и предавали его смертной казни.

Тут я первое время ожидал от великомучеников каких-нибудь новых чудес и необыкновенных подвигов и никак не мог уразуметь, почему во время казни с ними не происходило этих чудес. В самом деле, переносит святой немыслимые мучения, исцеляет силой божьей от невиданных болезней и творит неслыханные чудеса, а как дело доходит до казни, то, вместо того чтобы сотворить какое-нибудь новое чудо, посрамить язычников, спасти себя, чтобы делать добрые дела, исцелять больных, воскрешать мертвых, укреплять истинную веру, он с великой охотой идет на эту казнь. И язычники спокойно отрубают ему голову. То ли этому святому хочется скорее попасть в царствие небесное, или против меча и топора бессильна была сила божия.

В общем, к концу года я потерял всякий интерес к чтению религиозно-нравственной литературы, хоть это и не поколебало моей тяги к торжественному, красивому строю церковной службы. Но мне и в голову не приходило теперь заняться поисками новых жизнеописаний праведников и тем более, в подражание им, целиком посвятить себя молитве, посту и спасению своей души. А вот тяга к чтению интересных повестей и рассказов, разных приключений на суше и на море, к которому приучил нас Павел Константинович, осталась. Я мечтал о таких книгах, жаждал их читать, искал их через своих товарищей и, если что-нибудь находил, с жадностью поглощал. Но в Комской школе таких книг не было, а через ребят мне попадали в руки такие книжицы, как «Шерлок Холмс», «Пещера Лейцхвейса», «Элеонора — мстительница женщин» и все такое. Я понимал, что эти книги плохие по сравнению с теми, которые выдавал нам для чтения Павел Константинович. Но все же они казались мне интереснее «Уроков из жизни святых». Читал я эти книжки, а сам думал о том, какая хорошая школа была у нас в Кульчеке и какой хороший учитель был наш Павел Константинович.

Глава 12 У МАЛАХОВЫХ

На следующий год меня переселили от тетки Орины к тетке Татьяне. Тетка Татьяна была мамина сестра и была замужем за дядей Яковом Малаховым. Семья у Малаховых была небольшая. Дядя Яков с теткой Татьяной. Потом еще дедушко с бабушкой.

И хоть родня они были нам очень близкая, но при наездах в Кому мы никогда к ним не заезжали и в гости к ним не ходили. И встречалась мама с теткой Татьяной как бы крадучись, в переулке, который идет мимо их дома. Встретятся в этом переулке и говорят о чем-то. И все с опаской, чтобы их кто-нибудь не увидел. Тетка Татьяна даже в переулок не выходила, а говорила с мамой через забор. Поговорят так, поплачут и разойдутся. Мы с мамой пойдем к тетке Орине, а тетка Татьяна в свой дом.

Я по малолетству не понимал еще, кого они боятся. А когда подрос, то узнал, что дядя Яков бьет тетку Татьяну, таскает ее за косы по полу. Но последнее время он, видать, вошел в ум — и жизнь у них наладилась. Они решили даже взять меня к себе на жительство, пока я буду учиться во втором классе.

И вот мы приехали теперь прямо к ним. На дворе никто нас не встретил. Дяди Якова с теткой Татьяной дома, видать, не было. Но отец как ни в чем не бывало стал распрягать Гнедка, а меня послал в избу.

А мне одному идти в дом к ним не хотелось. Я уже знал, что дедушко у них человек нехороший и что это он со своей бабушкой загубили жизнь тетки Татьяны. И встречаться мне с ними было как-то боязно. Поэтому я пошел в избу довольно-таки робко.

Дедушко сидел в это время за столом под образами. Он осторожно колол ножом спички — делал из одной спички две — и не ответил на мое «здравствуйте». А бабушка возилась в кути по хозяйству и сердито буркнула: «Раздевайся, раз приехал».

Я не торопясь снял шабур, свернул его калачиком и осторожно положил на скамейку около кровати. А шапку и опояску повесил на гвоздик у дверей. Потом уселся на лавку и осмотрелся.

Изба как изба, с дверью в горницу. Дверь эта почему-то была наглухо заколочена. Дедушко сидел за столом и продолжал колоть свои спички. Он был невысокого роста, с седыми волосами, с небольшой белой бородой и с какими-то колючими глазами. Спички иной раз под ножом у него ломались, или с них отставала горючая сера. И тогда он начинал ругаться. Ругался он негромко, но с каким-то шипящим присвистом, зло и сердито. Ругал он бабушку за то, что она вместо печурки положила коробок со спичками на окошко. И спички на окошке отсырели, и теперь плохо колются, и горючая сера с них отваливается. А некоторые спички от сырости просто ломаются. Не успеешь ее в руки взять, а она уж переломилась. Из-за этого несколько спичек пришлось выбросить. Профукаешься так на одних спичках…